И гости собрались, и восторгались, оценили каждую продуманную деталь.
Заполненная людьми, квартира похорошела, все уже не так кричало о ремонте, и Нина осчастливилась, отбросила сомнения, которые ее терзали. Подробно рассказывала, как все происходило, как она титанически боролось с вороватыми и халтурящими ремонтниками, как собственноручно делала то-то, то-то и то-то.
Гости, из которых многие жили в условиях не худших, а некоторые в несравнимо лучших, поздравляли, с удовольствием слушали (такие вещи всем интересны), с аппетитом ели и пили (Нина очень постаралась, на столе было все, что душе угодно), но тут кто-то сказал, какая-то женщина, клиентка Нины из их же дома, откуда-то с верхних этажей:
– Ниночка, это все очень прекрасно, только, когда ты рассказывала, я думала, ты какой-то временный ремонт делаешь. А у тебя вон какой стабильный, просто мемориал. Но дом-то скоро снесут, что же, пропадет это все?
Те, для кого это было новостью, то есть большинство, озадачились. В самом деле, зачем?
Нина махнула рукой:
– Ну и снесут, и что? В дерьме жить из-за этого? Вот вы в поезде, например, едете, а у вас на столе салфетка грязная, вы же ее попросите заменить? Хотя какая разница, если несколько часов ехать?
– Тут не салфетка, тут большие деньги! – не унималась соседка. – Пропадут!
– И пусть пропадут! – засмеялась Нина. – Может, меня завтра машиной собьет или болезнь какая-нибудь, не дай бог, и что, думать об этом и ничего не делать? Хоть день да наш, правда, Дима?
Дмитрию было приятно, что она этим вопросом взяла его в союзники (на самом деле просила поддержки, и он это понял).
И сказал:
– Действительно! Чего вы беспокоитесь? Во-первых, мебель никуда не денется, перевезем. И двери снимем, и паркет, да тут все съемное почти! Но это не главное. Главное, – обратился он к соседке, – я тут был в мэрии вместе со съемочной группой. Ну, на ПТС выехали, передвижная телевизионная станция, видели, может, такие большие автобусы, а я вместе с журналистами пошел в мэрию, кабели там нужно было монтировать. А они там уже начали. Интервью. Как раз по вопросу сноса домов в Москве. Человек из мэрии прямо конкретно по адресам пошел. И тут я: а вот этот адрес есть на снос? Он смотрит: нет. Я говорю: почему же, говорю, этот адрес в управляющей компании значится как для сноса? И тут он говорит. – Дмитрий сделал паузу и оглядел притихших гостей. – Говорит: это, говорит, старый фокус. Объявляют, что снесут, но предупреждают: равноценные квартиры дадим только тем, у кого нет долгов! И тут же должники начинают платить! Всё, вся на этом махинация! Потому что долги – это их бич, вот они и придумывают.
– А что ж ты раньше не сказал? – ахнула Нина.
– Вот, говорю.
– Умно! – оценил чей-то мужской голос, в котором слышалось уверенное понимание, что на самом деле умно в этой жизни.
И веселье продолжилось.
Дмитрий эту выдумку взял не с потолка, он читал в интернете о подобных аферах, но, увы, их дома это не касалось. По взгляду Нины он увидел, что она все поняла. Удивилась вслух только для того, чтобы подыграть.
Проводили гостей, долго убирались, мыли посуду.
Квартира опять заблистала новизной и ремонтом.
Дмитрий сел перед телевизором, а Нина прикатила столик-тележку с двумя бокалами вина и свечкой. Выключила свет, зажгла свечку. Подняла бокал:
– За новую жизнь!
– За новую жизнь.
Они выпили, Нина выключила телевизор, потянулась, подняв руки вверх.
– Пора баиньки!
Они легли на широкую новую супружескую постель (ее привезли только вчера), на новое белье, все пахло чистотой и свежестью. Нина обняла Дмитрия и зашептала:
– Дим, ты пойми, ведь у меня всю жизнь не было ничего своего. Жила с мамой у приемного отца в его доме, потом в Москву приехала, в общежитии ошивалась, пока тебя не встретила. Все всегда было чужое. И у вас тут тоже, Дима, ты прости. Не моя квартира, не моя мебель.
– А я, а Сашка с Колькой? Тоже чужие? – спросил Дмитрий.
О маме не спросил.
– Да я же не об этом! Я понимаю, не в вещах дело. Своего ничего в каком-то смысле и нет в принципе. И одежда на нас чужая, не шьет же себе никто ничего, и едим все чужое, и мебель тоже не сами делаем. Но я мечтала сделать ремонт и почувствовать – все мое! Наконец-то все мое, понимаешь? Мой дом, понимаешь? Я прямо до тоски этого хотела! И вот он есть. Спасибо, ты красиво соврал. Но я даже без этого счастливая, серьезно. Вот смотрю вокруг, – сказала Нина, уткнувшись в щеку Дмитрия, – и мне все равно, пусть завтра это снесут, но сейчас – мое! Мой дом!
Она помолчала и вдруг засмеялась.
– Ты чего?
– Да сравнение пришло хорошее. Вот ракеты запускают. Они огромные. А в космос летит только верхушка. То есть люди строят, стараются, сколько сил уходит, времени, материала, и все ведь сгорает! Но ведь не даром же?
– Нет. А что у нас вместо верхушки? Мы сами?
– Ну да, наверно. А за маму прости, Дим. Думаешь, я не понимаю? Я такая стерва, если подумать. Прости, ладно?
– Да брось ты. Это меня простить надо. Только некому теперь.
Нина приподнялась на локте, посмотрела в лицо мужу, вглядываясь в глаза.
– И думать не смей. Я такого сына для матери никогда не видела. Столько лет – ни разу ни в чем не упрекнул. Ничем не побеспокоил.
– А если надо было побеспокоить?
– Нет. Не хотела она этого.
Дмитрий подумал, что Нина не права, но не стал с ней спорить.
А может, и права.
Но и Дмитрий прав.
И все по-своему правы.
А еще подумалось, что мама и есть та верхушка, которая полетела в космос, хотя тут ничего не сгорело.
Но могло бы сгореть.
Вот она и улетела – заранее.
Или нет?
Как можно захотеть смерти и, тем более, ее запланировать?
А как можно делать ремонт в доме, который снесут?
И почему он так любит Нину сейчас, именно сейчас? Больше, чем когда бы то ни было.
А ведь она, если подумать совсем честно, взялась делать ремонт, строить свой дом еще и потому, что не чувствовала своим Дмитрия. Он ведь не так уж любил Нину, когда поженились, скорее, согласился с ее любовью. И она это чувствовала, наверно, но приняла, тоже согласилась. А потом устала от его чуждости, поэтому и дом… То есть, получается, человек все делает не для того, для чего ему кажется, а для чего-то другого?
Ничего не поймешь в этой жизни.
Хроника. Февраль
Из новостей
* * *
Над Челябинской областью взорвалось небесное тело, предположительно метеорит, в результате чего имеются многочисленные разрушения, за медпомощью обратились 1552 человека.
* * *
Астероид пролетел рядом с Землей на максимально близком от нее расстоянии – 27,7 тыс. км.
(Все очень близко. Очень. Как в фильме «Меланхолия».)
Из журнала
* * *
Учимся читать новости. Нужен единый учебник по истории в школе? Возможно. Корректный, учитывающий разные точки зрения, с богатым ФАКТИЧЕСКИМ материалом, разработанный СПЕЦИАЛИСТАМИ. Плюс пособия и толковые учителя.
Но вот бла-бла-бла, которыми опутывается эта инициатива, надо фильтровать. Читаем: к созданию должны быть привлечены не только специалисты Министерства образования и науки и Российской Академии наук, но и «двух старейших российских общественных объединений – Исторического и Военно-исторического обществ».
То, что в кавычках, и есть главное. «Старейшее» Историческое общество почило в бозе в 1917-м году. Возобновлено только что, в 2012-м. Председатель – С. Е. Нарышкин, он же пред. Госдумы, он же бывший сотрудник КГБ и член совета директоров табачной компании (это сочетание выглядит симпатично), он же председатель Комиссии По Противодействию Попыткам Фальсификации Истории В Ущерб Интересам России.
Комиссия просуществовала три года, исчезла, тут же выскочило вышеуказанное Историческое общество.
А Военно-историческое общество существовало с 1907-го по 1914-й год. И сейчас его НЕТ, есть только указ, подписанный 4-го января с. г.
Понимаете, да? Мало нам «Единой России», нам теперь нужна «Единая История». А уж почему здесь кавычки, полагаю, объяснять не надо.
* * *
Отец о смерти: «Я и в армии от службы не отлынивал, и, если эта подружка придет, спорить с ней не буду. Надо так надо».
Первый раз я услышал (и согласился), чтобы смерть сравнивали со службой. А что, в самом деле, служба. Долг. Надо так надо. Без вопросов.
* * *
«Министр обороны РФ Сергей Шойгу намерен вернуть в армию офицеров-воспитателей. Об этом он заявил в интервью газете “Комсомольская правда”, опубликованном во вторник, 12 февраля. Шойгу подчеркнул, что принципиально важно готовить офицеров-воспитателей, а не относиться к ним как к “рудименту советского времени” и “замам по общим вопросам”. “Это должен быть профессионал. Он обязан знать, как живет солдат, чем живет, кто из личного состава курит, кто пьет, какая у ребят дома обстановка. Он должен уметь работать с душой солдата”, – сказал глава Минобороны».