Сото наклонился и пожал безвольную руку Ныо-гейта.
– Ну, как дела? – спросил он.- Не сильно ушибся?
– Немного больно,- ответил потрясенный Ньюгейт.
– Вероятно, ты все-таки тяжелее, чем кажешься. Давай-ка…
Сото подхватил Ньюгейта под руки и потащил в туман.
– А можно, я…
– Нет.
– Но Гильдия…
– Для Гильдии ты больше не существуешь.
– Это глупо. Я числюсь в тамошних списках.
– Нет, не числишься. Мы об этом позаботимся.
– Каким образом? Историю нельзя переписать!
– Поспорим на доллар?
– Куда я попал?
– В самое тайное общество, которое только можешь себе представить.
– Правда? И кто вы такие?
– Исторические монахи.
– Ха? Никогда о вас не слышал!
– Вот видишь, настолько мы хороши?
И они правда были настолько хороши.
А затем время полетело в обратную сторону.
И вернулось настоящее.
– Эй, отрок, с тобой все в порядке?
Лобсанг открыл глаза. Рука болела так, словно ее
вывернули из тела.
Он поднял взгляд и увидел Лю-Цзе, который лежал па раскачивающемся мостике и держал его за руку.
– Что произошло?
– По-моему, ты слишком переволновался. Или у тебя закружилась голова. Только не смотри вниз.
Снизу доносился шум, похожий на жужжание роя очень рассерженных пчел. Машинально Лобсанг стал опускать голову.
– Я сказал: не смотри вниз! Просто расслабься.
Лю-Цзе поднялся на ноги. Лобсанг, словно перышко, поднимался на его вытянутой руке, пока сандалии юноши не оказались над деревянным мостиком. Внизу по другим мосткам бегали монахи и что-то взволнованно кричали.
– Г лаза держи закрытыми… Не смотри вниз! Я переведу тебя на другую сторону, хорошо?
– Я, э… вспомнил… как тогда, в городе, когда меня нашел Сото… я вспоминал…- бормотал слабым голосом Лобсанг, ковыляя за монахом.
– И этого и следовало ожидать,- сказал Лю-Цзе.- В таких-то обстоятельствах.
– Но я отчетливо помню, что там, в Анк-Морпорке, я вспомнил, как был здесь. Вспомнил тебя и Мандалу!
– Но разве не написано в священном писании: «Есть многое, по-моему, на свете, о чем мы не имеем представленья»? – спросил Лю-Цзе.
– До этого изречения… я тоже еще не добрался, о метельщик,- ответил Лобсанг.
Он почувствовал, что воздух стал прохладнее, значит, они уже совсем рядом с тоннелем в скале на другой стороне зала.
– И не доберешься. Если будешь изучать тексты, что хранятся здесь,- хмыкнул Лю-Цзе.- Кстати, глаза можешь открыть.
Они продолжили путь. Лобсанг постоянно потирал лоб ладонью, смущенный своими необычными мыслями.
За их спинами сердитые вихри на разноцветном колесе, появившиеся в том месте, куда должен был упасть Лобсанг, постепенно бледнели и растворялись.
Как гласит Первый свиток Когда Вечно Изумленного, и пришли Когд и Удурок в зеленую долину меж вздымающихся в небо горных вершин, и сказал Когд:
– Сё место. И будет здесь храм, посвященный сворачиванию и разворачиванию времени. Я вижу его.
– А я нет, о учитель,- откликнулся Удурок.
– Он вон там,- показал рукой Когд, и она исчезла.
– А,- сказал Удурок.- Вон там.
Несколько лепестков слетели с растущих вдоль горных ручьев цветущих вишен и опустились на голову Когда.
– И этот чудесный день будет длиться вечно,- продолжал он.- Свежий воздух, яркое солнце, льдинки в ручьях. Каждый день в этой долине будет столь же чудесным.
– А по-моему, слегонца скучновато, о учитель,- заметил Удурок.
– Это потому, что ты пока не умеешь обращаться со временем,- пояснил Когд.- Но я научу тебя этому. Обращаться с ним так же просто, как с накидкой, которую ты надеваешь, когда это необходимо, и снимаешь, когда в ней отпала надобность.
– И его тоже нужно будет иногда стирать? – спросил Удурок.
Когд смотрел на него пристально и долго.
– Одно из двух. Либо это плод достаточно сложных размышлений с твоей стороны, либо ты решил таким глупым способом расширить мою метафору. И что же это было, а, Удурок?
Удурок потупил взор. Потом посмотрел на небо. Потом – на Когда.
– Наверное, я совсем глуп, о учитель.
– И это хорошо,- откликнулся Когд.- Весьма примечательно, что в это время моим учеником оказался именно ты. Если я смогу научить тебя, о Удурок, значит, я смогу научить кого угодно.
Удурок, почувствовав явное облегчение, поклонился.
– Ты оказываешь мне слишком большую честь, о учитель.
– Но у моего плана есть еще и вторая часть,- ответил Когд.
– А! – сказал Удурок с выражением, которое, по его мнению, придавало ему умный вид, а в действительности делало похожим на страдающего запором человека.- План со второй частью – всегда хороший план, о учитель.
– Найди мне песок всех цветов и плоский камень. Я научу тебя, как делать потоки времени видимыми.
– О, понял.
– Впрочем, у моего плана есть и третья часть.
– Еще и третья?!
– Я могу научить одаренных контролировать время, замедлять и ускорять его, хранить и направлять, как воду в этих ручьях. Но боюсь, большинство людей не позволят себе обрести данные способности. Мы должны будем помочь им. Должны будем создать… устройства, которые будут хранить время и выпускать его там, где это необходимо, ибо люди не способны развиваться, если время гоняет их, словно ветер – опавшие листья. Люди должны иметь возможность тратить время, создавать время, терять время и покупать время. Это и станет нашей самой главной задачей.
Удурок с исказившимся лицом отчаянно пытался осмыслить услышанное. Потом он медленно поднял руку.
Когд вздохнул.
– Ты собираешься спросить, а с накидкой-то что ? Я прав?
Удурок кивнул.
– Забудь о ней. Она не имеет значения. Помни лишь: ты – чистый лист бумаги, на котором я буду писать…- Увидев, что Удурок открывает рот, Когд поспешно вскинул руку.- Просто еще одна метафора, еще одна метафора. А теперь позаботься об обеде.
– Метафорическом или реальном, о учитель?
– И о том и о другом.
Стайка белых птиц вылетела из леска и сделала несколько кругов над их головами, прежде чем упорхнуть прочь.
– И будут голуби,- пообещал Когд, глядя вслед Удурку, который побежал собирать хворост для костра.- Каждый день будут голуби.
Послушника Лю-Цзе оставил в приемной. Возможно, те, кто питал к нему неприязнь, весьма удивились бы, увидев, как он поправляет одежду, прежде чем показаться на глаза настоятелю, но Лю-Цзе всегда относился к людям уважительно, пусть даже правила не уважал никогда. Он затушил пальцами самокрутку и сунул ее за ухо. Настоятеля он знал почти шестьсот лет и, надо признать, весьма его уважал. Не многие люди удостаивались подобной чести. В основном Лю-Цзе лишь терпел их.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});