— Даже беглый раб может стать царем, — вслух сказала женщина. — Если победит его на поединке. Для этого тебе надо пробиться через кольцо телохранителей и ударить «живого бога» дубовой веткой по плечу.
Фарнак кивнул. Он знал, что ее беспокоит. «Я его убью, — мысленно пообещал пастух. — И отберу душу. До конца». Что он терял? Если победа будет на его стороне, память Делайса окончательно перейдет к нему. Если победит царь — душа только сменит одно обносившееся тело на другое.
Фарнак сломал об колено тугой грабовый сук и подкинул в костер. Вокруг шелестел непроглядный черный лес. Беглецы были одни на много дней пути. Разве не об этом он мечтал?
Пастух протянул руку и дотронулся пальцами до щеки Бреселиды.
— Не бойся, — повторил он.
Женщина тяжело вздохнула. Она не знала, за кого боится. Раньше ей казалось, что достаточно просто исполнять свой Долг, а жизнь сама расставит по местам хорошее и плохое. Сейчас всадница окончательно запуталась и не хотела думать, что будет дальше. Увести Фарнака из крепости только для того, чтоб царь посадил его на меч и избавился от безумия? Но разве не за этим она приехала к рефаимам? И разве не за это теперь ненавидела себя? Свобода в обмен на жизнь. У Аврона Раб был по крайней мере в безопасности!
Фарнак понимал, о чем думает спутница. Он ощущал каждую ее мысль, точно та рождалась в нем самом. Всего за несколько дней они стали настолько близки друг другу, словно прожили бок о бок долгие годы и состарились вместе. Так время извинялось перед ним за свою скоротечность. Пастух знал, куда идет и чем все кончится. Но не пожалел ни на минуту.
Он покинул крепость и теперь сидел рядом с Бреселидой, глядя на ее хмурое лицо. На щеке женщины остались два черных мазка от его перепачканных углем пальцев. Она выглядела несчастной от необходимости предать его. Так ей казалось.
— Не нужно. — Фарнак снова дотронулся ладонью до лица Бреселиды. Ему все время хотелось касаться ее. — Даже если мне не повезет, — он помедлил, — знай: я благодарен тебе.
— За что? — криво усмехнулась она.
— У меня появилась судьба. Плохая или хорошая — моя. — Фарнак ободряюще улыбнулся спутнице.
Бреселиде сделалось еще горше. Бедный мальчик думает, что если убьет царя, то они навсегда останутся вместе. Но стоит ему получить память Делайса, и между ними снова вырастет гора. Если же победит «живой бог», он никогда не простит ей измены… с самим собой.
Так и так Бреселида теряла.
То, чего никогда не имела.
От этого можно было сойти с ума. Единственное, что женщина знала точно: она проиграет в любом случае.
— Вставай. Отдохнули. — Всадница поднялась на ноги. — Потренируемся в темноте. Это предаст тебе уверенности.
Фарнак нехотя последовал ее примеру.
— Отец Делайса был великим воином. И многому его научил. — Женщина зашла за спину спутника, проверяя правильность его стойки. — Плечо тверже. Кисть ходит свободно.
«Живой бог» ехал, опустив голову и глядя между ушами коня. Все его силы уходили на то, чтобы прямо держаться в седле. В последние дни он окончательно впал в беспамятство: ел, двигался, когда надо, слезал с лошади, закрывал глаза и даже, кажется, спал. Но ничего не видел вокруг себя. Его полностью захватили видения из другой, изнаночной жизни.
В отличие от внешней — все пути да пути — там было многовато событий. Даже чересчур. Козы сменились людьми, а среди них то вдали, то совсем близко мелькало лицо Бреселиды, которой царь не находил вокруг себя. Это было странное состояние. Точно «живой бог» лишился руки или ноги. Чего-то необходимого. Без чего нельзя жить, но чего почти не замечаешь, пока оно на месте. В отсутствие Бреселиды царь ощущал постоянное беспокойство. С каждым днем тревога нарастала.
Разлепив воспаленные веки, Делайс искал сотницу взглядом, а, не обнаружив, вновь прятался в себя, где Бреселида была. Надежная и внимательная, как всегда. Но, кроме постоянства, от нее исходило еще что-то, чего никогда не допускалось между ними в обычной жизни. Там, внутри него, она позволяла себе то же, что и во сне с Золотым Зверем. И снова, стоило ему стать кем-то другим, она принимала его. Руки царя скользили по ее смуглой коже, ласкали влажное от желания лоно, овладевали тем, что и так принадлежало ему. Но не могло быть его ни при каких обстоятельствах.
Счастье там, внутри, оборачивалось страшной болью вовне. И царь старался как можно реже открывать глаза. Под конец он стал вообще слабо понимать, что происходит вокруг. «Живому богу» казалось, что его душа находится сразу в двух точках: он медленно едет по дороге к святилищу Серпа, и он же несется оттуда очертя голову навстречу самому себе, с самыми опасными намерениями. Боль от разделенности души с каждым часом становилась все нестерпимее. Уничтожить ее можно было, только уничтожив лишнего обладателя желаний, чувств и мыслей Делайса.
Охрана окружала царя плотным кольцом. А высоко над дорогой, как вечный часовой, парил белый ворон. Его появление в караване, сопровождавшем «живого бога», считали добрым знаком. Сам Делайс постоянно ощущал присутствие птицы. Она была его лоцманом. Без нее царь вообще не соображал, куда едет. Но солнечный бог крепко держал его судьбу на своих пальцах и не позволил бы ей оборваться.
Он видел приближающихся к каравану всадников. И прежде чем охрана, заметив их, сомкнулась вокруг царя, Феб отвел взгляды «амазонок». Женщины откровенно прохлопали глазами опасность. С дубовой веткой в руке Фарнак на всем скаку врезался в кольцо телохранительниц и, прежде чем они опомнились, ударил царя по плечу.
Делайс, как всегда, дремал в седле. Прутья хлестнули его по голой коже, выведя из оцепенения. Он с трудом приподнял свинцовые веки, но далеко не сразу понял, что к чему. Перед ним со взмыленной лошади кубарем скатился какой-то лохматый оборванец и в мгновение ока выдернул из-за спины меч. Медленно переведя взгляд на землю, царь увидел брошенную дубовую ветку и осознал, что перед ним священный вызов. Никто из телохранительниц, еще минуту назад легко убивших бы смутьяна, сейчас не имел права приблизиться.
Краем глаза «живой бог» заметил Бреселиду, подъехавшую к каравану, и уже не мог отвести от нее взгляд. Она была столь же грязна и нечесана, как и его противник. Это почему-то привело царя в бешенство. А резкий укол в плечо заставил действовать. Он подскочил к одной из телохранительниц и выдернул меч у нее из ножен. Царь меотов, синдов и дандариев не имел права касаться оружия в любое время, кроме священного поединка. Сейчас был как раз такой случай, и Делайс не собирался его упускать.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});