«Комиссарша Нестеренко заставляла красноармейцев насиловать в своем присутствии беззащитных женщин, девушек, подчас малолетних…»
Что это все такое, если не деградация женской природы, которая в жестоких страстях мужского мира не может быть собой?
О, если бы Надежда Константиновна, мудрая Крупская вовремя поняла, что мир не делится на классы, на партии и группировки, на врагов и единомышленников, а делится он лишь на мужчин и женщин, и поняв это, с первых же дней революции или много раньше, с чисто женской хитростью, которой ей хватало, сумела посадить всех врагов за дружеский стол переговоров? С этого началось бы возрождение человечества. Если бы она также исподволь внушала своему кумиру не «беспощадно истреблять», а «миролюбиво отпускать», то…
То с другой стороны истребили бы?
Да.
Значит, и с другой стороны должна была оказаться своя мудрая Крупская. Десятки, сотни, тысячи, миллионы женщин со своим пониманием жизни. Почему бы и нет? Женщин на земле больше, чем мужчин. Женщина дает жизнь. Женщине хотелось бы знать, почему не спрашивают ее мнения о том, как следует распоряжаться человеческими жизнями?
Если бы…
* * *
Внутри кремлевской стены с первых же дней советской власти, сначала незаметно, но все более разрастаясь, пошла своя борьба за ВЛАСТЬ. Внутренняя. Жестокая. И в ней Крупская заняла свое место.
Она сразу сумела показать себя всем не просто женским приложением к Ленину, взяв в руки дело народного образования.
По инициативе Надежды Константиновны во всех школах страны был отменен закон Божий.
Вспоминая ли свою религиозную мать или в силу некоторого смущения жесткой мерой, Крупская посчитала необходимым в письменной форме объяснить человечеству свое негативное отношение к религии:
«Зачем мне нужна была религия? Я думаю, что одной из причин было одиночество. Я росла одиноко, я очень много читала, много видела. Я не умела оформить своих мыслей и переживаний так, чтобы они стали понятны другим. Особенно мучительно это было в переходный период. У меня всегда было много подруг…
Но мы общались как-то на другой почве. И вот тут-то мне очень нужен был Бог. Он, по тогдашним моим понятиям, по должности должен понимать, что происходит в душе у каждого человека. Я любила сидеть часами, смотреть на лампадку и думать о том, чего словами не скажешь, и знать, что кто-то тут близко и тебя понимает. Позже изжитию остатков религиозности мешало отсутствие понимания закономерности явлений общественного характера. Вот почему марксизм так радикально излечил меня от всякой религиозности».
Тут все противоречиво и не слишком убедительно. Непоследовательность слов «росла одиноко» и «всегда много подруг». Склонность к религиозному созерцанию, лишь подмененная марксизмом, очевидна.
Непривлекательна категоричность: далеко не всех, как ее, марксизм мог излечить от религиозности. Зачем же навязывать его?
Ее мысль обращена к детям: «Я считаю, что антирелигиозная пропаганда должна начинаться очень рано, еще в дошкольном возрасте, потому что эти вопросы очень рано начинают интересовать теперь детей…»
В работе с детьми ее бездетность, возможно, играла свою роль: искренне любя детей, она не-знавала их с пеленок, не растила их, не проводила над их кроватками бессонных ночей и поэтому в ее воспитательных программах всегда просвечивала некая нежизненность, ирреальность идей, которые тем не менее она заставляла быть реальными. И все же они были лучше, добрее мужских общеобразовательных циркуляров.
* * *
Глобальная женщина Крупская в чисто человеческом масштабе проявлялась по-разному. Вот эхо далеких лет, полученное мною в 1992 году. Хочу рассказать о Надежде Константиновне…
«1937 год. Моя сестра Лена страдает ревматизмом и болезнью сердца. Ей нужно длительное лечение. Мама в отчаянии. Она живет в деревне Липняги с шестью детьми. Я учусь в Рыбинске и решаюсь написать письмо Крупской. Ответ получаю дней через восемь — десять. А на следующий день меня вызывают в Рыбинский райздравотдел. Выделяют на весь летний сезон бесплатную путевку в санаторий для сестры. Маме выдают денежное пособие на детей…
Сестра жива, слава Богу, и сейчас. А я виню себя, что не поблагодарила Надежду Константиновну.
Нина Курицина».
А сколько таких писем получала Крупская? Скольким помогла? А сколько Нин не решились попросить о помощи?
* * *
Крупская совершенно искренне думала: «…библиотекарей и учителей надо подбирать с большой осмотрительностью, ибо главное в библиотекаре и в учителе не талант, не душевные качества, а классовый подход к человеку или книге».
Она серьезно считала: «Кто-то в своих воспоминаниях писал, что Владимир Ильич любил Фета. Это неверно. Фет — махровый крепостник, у которого не за что зацепиться даже».
Прочитаешь такое и невольно задумаешься, а если бы в руках Надежды Константиновны волею судьбы сосредоточилась самая большая ВЛАСТЬ, она — во многом успешнее Сталина, ибо была более образованна — сумела бы поставить дело культурной инквизиции.
Большая ВЛАСТЬ и Крупская — странная мысль. А нельзя ли ею, как ключом, открыть некую потайную дверь?..
Эйфория счастья и успеха прошла быстро. Жестокие будни съели радость.
Гражданская война.
Голод по всей России.
Борьба с контрреволюцией.
Болезни Надежды Константиновны.
Выстрел Фани Каплан в Ленина. (По официальной версии. — Л.В.)
Внезапная смерть Свердлова.
Смерть Инессы Арманд…
Перечислениям неприятностей и ударов несть числа. И все они окрашены тревожной обстановкой внутри партии, разногласиями, взаимными неприятиями, открытой или тайной враждой, сговорами, шепотами, возней.
Над полубездыханным телом России, соединясь, склоняются люди самые разные, часто совершенно несовместимые, невероятно амбициозные и жаждущие доказать свою правоту, а есть и жаждущие просто урвать…
Если к началу болезни Ленина борьба на фронтах России затихла, то внутри стен Кремля уже пылали свои пожары.
* * *
Внезапная болезнь Ленина испугала Крупскую. Впервые за эти послереволюционные годы победы в ее голове поселилась мысль: что будет без него?
Разговоры о смещении Ленина уже ходили в партийных кругах. Пословица «мавр сделал свое дело, мавр должен уйти» начинала порхать из уст в уста. Доносилось кое-что и до Надежды Константиновны, но она не придавала этому значения, уверенная — кроме Ленина, никто не видит правильного пути.
Но болезнь Ленина от ЦК партии большевиков не зависела, и, когда он рухнул, свет померк перед глазами Крупской.
Что бы там ни болтали, ни сплетничали, эта пара была накрепко привинчена жизнью друг к другу. В их дуэте он стал той самой головой, которая поворачивалась, как того нужно было шее. Но она была той самой шеей, которая отлично знала, куда хочет повернуться голова. Сознание, что она отдает всю себя ему — со всеми своими достоинствами и недостатками, с многочисленными гуманитарными талантами, с холодным умением видеть мир и людей насквозь, с циничностью оценок, прикрываемой филистерскими разговорами о деле рабочего класса, которому она, хоть никто не просил ее об этом, отнюдь не филистерски, а искренне и преданно думала, что служила, — это сознание было главной осью ее жизни.
Со своей стороны, он привык к ней и любил ее, как умеют мужчины любить свое «альтер эго». Более двадцати лет супружества — не шутка. Многолетняя семейная жизнь вообще к сильным страстям не располагает, но сильная, почти кровная привязанность тут несомненна.
Елизавета Драбкина вспоминает рассказ своего друга, курсанта кремлевских курсов Вани Троицкого, как однажды, когда он поздно вечером дежурил на посту у квартиры Ленина в Кремле, Владимир Ильич попросил его, если он услышит внизу на лестнице шаги Надежды Константиновны, задержавшейся на каком-то заседании, постучать в дверь и позвать его. Ваня вслушивался в ночную тишину. Все было тихо. Но вдруг отворилась дверь квартиры, и быстро вышел Владимир Ильич.
— Никого нет, — сказал Ваня.
Владимир Ильич сделал ему знак.
— Идет, — прошептал он заговорщически и сбежал вниз по лестнице, чтобы встретить Надежду Константиновну: она шла, ступая совсем тихо, но он все же услыхал».
* * *
И вот Ленин сражен первым приступом болезни. В самый разгар очередной внутрипартийной баталии. Крупская подолгу и праву жены сразу же занимает оборону у постели больного. Над больным склоняются лучшие врачи и выносят вердикт: полный покой.
Невежественный в медицине, но именно поэтому глубоко ее уважающий Центральный Комитет ВКП(б) поручает своему генсеку товарищу Сталину ответственность за соблюдение режима, установленного врачами.