Временами впадая в забытье, Леон слушал новости. Гонцы, посланные с доброй вестью в соседние деревни, еще не вернулись, а как только вернутся, будет общий сход. Новой Хранительницей срочно заказана песнь об Одолении Врага, и несколько сказителей уже пишут, даже проспавшийся Кирейн. По слухам, как раз у него-то получается лучше, чем у других, даром что он ничего не видел, а может быть, как раз поэтому. Соль-трава на огороде вся пожухла от огня, теперь придется занимать соль у соседей. Начата расчистка горелых руин — к сезону дождей все сожженные дома вновь будут отстроены, и тебе, Леон, обязательно стекло вставим…
Умнейший зашел один раз и больше не появлялся. Хлоя не показывалась, но Леон почему-то и так знал наверняка, что она жива. Спросить о Филисе он боялся.
Она пришла сама, принесла сладких плодов — всего-то! — но много ли нужно человеку для счастья? Только бы подольше не уходила… Она щебетала милые пустяки, ни словом не упомянув о Линдоре, а Леон молчал. О чем говорить предельно счастливому человеку? Для чего? Чтобы стать еще счастливее? Невозможное невозможно.
Филиса давно ушла, а он еще долго лежал, позабыв про боль от ожогов, и, когда заснул, улыбался во сне. Филиса осталась жива, и это ли было не главное?
Наутро зашел Умнейший.
— Собирайся.
— А? Что? Куда?
— В Город.
Леон ничего не понимал.
— Только что кончился общий сход, — терпеливо пояснил Умнейший. — Гонец принес весть: на ту деревню, что к северу от вашей, тоже напал детеныш Железного Зверя и сжег ее дотла. Уцелевшие люди пробираются сюда, к вам.
Леон встрепенулся.
— И правильно! Примем. Я сам… — он вдруг осекся, сообразив, что вчера так и не спросил, пострадал ли в числе прочих и его дом.
— Помолчи, я еще не все сказал. То, что двумя нападениями дело не кончится, теперь понимает даже глупый. Сколько ты видел детенышей Зверя? Десяток? А если их уже два, три десятка? Вообще, ты уверен, что Железный Зверь всего один? В Городе нужен очевидец, а лучший из очевидцев — ты.
— Очевидец… Сам не знаю, как я его убил.
— Собираешься спорить с общим сходом? — Умнейший странно прищурился. — Я понимаю, с молодой Хранительницей ты еще мог бы поспорить…
— Не собираюсь я спорить! — Леон вздохнул. В ушах все еще стоял голосок Филисы. — А только это как-то…
— Не беспокойся, — буркнул Умнейший, отчего-то не глядя в глаза. — Сбегаем до Города и тотчас обратно, обещаю. Заодно и стекло закажешь стеклодувам, тебе теперь без слов лучшее сделают. Ну как?
Леон слабо улыбнулся.
— Нога… — сказал он виновато, демонстрируя раздутую лодыжку. — До Города я не дойду.
— Тебя понесут!
Глава 5
Если бы все население планеты ушло «в народ» — это ж сколько народу прибавилось бы!
Приписывается Умнейшему
Лес безграничен, как сам Простор. На Юге он с каждым переходом становится гуще и пышнее, на Севере — если идти много десятков дней подряд — он постепенно редеет, сменяясь то болотами, то неприветливыми скалами, поросшими бородатым мхом. Но даже и там, говорят, длинные пальцы леса далеко вдаются в тундру, некоторые так далеко, что достигают холодного северного океана, который, вообще-то, мало кто видел. Лесные поляны редки, и если на поляне не стоит деревня или она не облюбована для спортивных состязаний, значит, это никуда не годная поляна — либо чересчур мало воды, либо чересчур много травы-колючки и сонного лишайника. В среднем от одной деревни до другой день пути лесными тропами, а бывает и два, и три.
Тропы, а на оживленных путях и дороги, тоже проложены не напрямик, а так, как когда-то прошел по ним первый человек, то есть применяясь к складкам местности и густоте леса, иной раз и попросту блуждая. Опытный охотник всегда знает, где нужно свернуть с тропы, чтобы спрямить путь через неудобье. Иногда так возникают новые тропы.
Многие близко расположенные деревни поддерживают друг с другом экстренную связь непосредственно через шептунов; другие используют для доставки сообщений выдрессированных и зашептанных летяг; для дальней эстафетной связи годится и то и другое. Но если человек желает отправиться хотя бы в недалекое путешествие, ему не помогут ни шептуны, ни летяги, ни вполне их заменяющие птицы-свиньи, ни даже приручаемые кое-где с переменным успехом совиные страусы.
Городов на всем Просторе, как рассказывают Хранительницы, насчитывается не более двух десятков, из городов в деревни текут тоненькие ручейки необходимых в хозяйстве неживых вещей. Кое-что из самого легкого можно было бы отправлять с почтовыми летягами, если бы те, не пугаясь притороченного к спине неживого, поддавались зашептыванию. Но дело обстоит как раз наоборот.
Отсюда ясно, что житель Простора должен уметь ходить.
Шестеро мускулистых гонцов — парней быстроногих, славных, но, по мнению Умнейшего, немного туповатых — скорым шагом несли плетеные полусидячие носилки. Семь с половиной переходов до Города рассчитывали покрыть за три дня. Не будь на плечах носилок с обезножевшим Леоном, парни добежали бы и за два. Самые лучшие гонцы, способнейшие из способных, о каких слагают песни и саги, неся сообщение исключительной важности, отмахивают за сутки до восьми-девяти переходов, — правда, потом валятся без сил, а некоторых приходится серьезно лечить. Древняя быль рассказывает о великом гонце Хэрее, многомощном бегуне, без отдыха и пищи пробежавшем от океана до кратера Голи Покатой и обратно. Наверное, быль врет, как те старики, что уверяют, будто в пору их молодости и драконы были жирнее, и Тихая Радость слаще. И кому это понадобилось посылать гонца на Голь Покатую — неясно. Там и яйцееды-то не живут…
— Первую ночь провели в гостевом доме маленькой деревушки, вторую — в лесу, на тропе. Над головами шуршали ночные животные, скрипели ветви, и где-то неподалеку, взревывая во сне, ворочался в берлоге лесной дракон. Спать почти не пришлось. Опытный охотник или гонец не собьется с пути и ночью, если на небе нет облаков и вместе с Великим Нимбом светит хотя бы одна луна.
Леона укачивало. Подстилка из трав сбивалась, и тогда от тряски саднила обожженная спина. Но хуже всего, отчего мутило сильнее, чем от мерного покачиванья носилок, была песнь Кирейна, засевшая в памяти крепче травы-колючки:
Верен глаз — и целит онВо Врага, стрелок Леон…
Не понравилось одной только Хлое, зато Филиса била в ладоши, и Умнейший совершенно неожиданно одобрил громче всех, а новой Хранительнице Нимб просто послал Умнейшего в подарок — было на кого оглядываться. По случаю получения венка победителя пьянчуга держался на ногах сравнительно прямо.
И стрела, как песнь летя,Поражает не шутя…
Временами Леон засыпал, словно проваливался в мутное Ничто, но кошмары преследовали и там.
Не скукожит его страх,Коль оружие в руках…
Умнейший, отставая, догонял на привалах. Отмахиваясь от доброхотных советов, ругался и гнал вперед: быстрее! быстрее! Отдых? В Городе будет отдых, там же и накормят. Диета не вредна. Вот вам сладкие грибы, рвите и жуйте, только двигайтесь!.. Старик умел ходить.
На третий день он уже почти не отставал от уставших гонцов. В этот день Леон попробовал идти сам. Получалось медленнее, чем в носилках, но все же получалось. Опухоль на ноге заметно уменьшилась.
Умнейший, казалось, был погружен в свои мысли. Однако, поймав его взгляд, Леон понял, что старик исподтишка к нему приглядывается. Это удивило. Но когда Умнейший ни с того ни с сего не попросил — потребовал от него рассказать о родственниках, Леон несколько шагов проковылял с разинутым ртом.
— Зачем? — от изумления он допустил бестактность.
— Не твое дело. Леон пожал плечами — Умнейшему виднее.
— Мама давно умерла, — сказал он. — Отца совсем не помню, я еще грудной был. Его на охоте фисташковым орехом убило. Вот такой орех упал. — Леон показал руками, какой упал орех. — Брат еще был, старший, но он умер в прошлом году. Вот и все.
— Значит, сирота? — понимающе покивал Умнейший. — Ну, жену твою я видел. Близких родственников больше нет?
— Только дальние.
— Совсем хорошо…
— Что же тут хорошего? — удивился Леон.
— Любопытен больно, — пробурчал старик. — А ну хватит ковылять. Полезай обратно, ты мне с ногами нужен, да и гонцы застоялись. М-мм… — замычал он и сел в придорожную траву, массируя икру со скрученными узлами вен. — Что ты будешь делать, опять свело… Не стоять! — внезапно закричал он на гонцов. — Меня не ждите, догоню. Бегом! Завтра к рассвету будем в Городе.
— О, гляди, — сказал Леон, боком заползая в носилки, — семилапая белка. Видишь? Вон, вон прыгнула.