Ц а р и ц а. Ну-ну, начинайте, целуйте Змею руку! Поклонитесь ему, целуйте его руку. Давайте, не посрамимся же перед гостем!
Народ не двигается с места.
С е к у л а, Я н к у л а, П е т к у л а. Ну-ну, пошевеливайтесь! Чего вы перепугались?
Ц а р и ц а. Если боитесь болезни — так она же пройдет. Уже прошла. От болезни не умирают, это здоровый — умрет, а больной — он подымется. Болезнь — дело человеческое, не болеют ни горы, ни скалы, а человек — он должен болеть.
С е к у л а. Лучше быть больным да живым, чем здоровым да вдруг ан мертвым.
Я н к у л а. Лучше быть больным — живым, чем здоровым — мертвым.
П е т к у л а. Лучше больной — живой, чем здоровый — мертвый!
Ц а р и ц а. Лучше больные — живые, чем здоровые — мертвые.
П е т к у л а. Отвечайте, разве не так?
Я н к у л а. И правда, разве не так?
С е к у л а. Не так, что ли?
Ц а р и ц а. Точно — так!
Я н к у л а. Спойте-ка для Змея песню, чтоб он поверил в вашу дружбу!
С е к у л а. Спойте-ка Змею песню!
П е т к у л а. Спойте песню!
Ц а р и ц а. Песню!
Н а р о д.
Колядочка, колядубка,
Сизокрылая голубка!
Внезапно раздается голос снова воскресшего Я н е.
Г о л о с Я н е.
Слушайте, люди мастеровые,
Сапожники и портные,
Лекарь и аптекарь,
Лабазник и пекарь,
Ветошник-бедняк,
Лото́шник и скорняк;
Пирожники и бакалейщики,
Бондари и котельщики,
Медник и ямщик,
Корчмарь, весовщик,
Трактирщики, носильщики,
Красильщики, лудильщики,
и жнец, и швец,
и в дуду игрец…
Я н е (выходит на сцену). Вы слышали? И запомните это навсегда! Хорошо врала коза, да выдали ее рога! Наврали с три коробки, да у вранья ноги коротки. А правда всегда победит. Правда сильнее кривды. Правда хоть и тонка, да не рвется. Мало вас, да от маленькой речки больше толку, чем от тучи без дождя. Честное имя — дороже добро, чем золото да серебро. Больше верьте своим очам, чем чужим речам. Лучше припаси сапоги весной, чтоб не топал по снегу босой. Забрось лень за плетень, чтоб скорей настал твой день. Пашите и копайте — себе хлеб добывайте. Не зарьтесь на кусок чужой, а берегите свой. Живите, как людям положено, потому что человек — всему делу венец. Боритесь и не сдавайтесь, потому что человек должен знать, для чего он родился. Лучше умереть стоя, чем жить на коленях! Лучше быть мертвым, но здоровым, чем быть живым, да хворым.
Янкула, Секула, Петкула, Змей и Царица теряют силы. На народ начинает литься какой-то странный дождь.
Д а ф и н а. Что такое, люди! Болезнь отступает!
М а г д а. И я чувствую! Уходит немочь, будто кто рукой ее снял!
В а с к а. Этот дождь вроде целебный!
К о с т а д и н к а. Я поправилась. Нет болезни. Ушла хворь!
Ц е н а. Люди, я тоже вылечилась! Совсем здорова.
Т а с е. И у меня ничего не болит!
Б о ж и н. Будто и не было недуга!
Н а й д е. Мы все здоровы, мы выздоровели!
И ц о. Конец болезни лютой! Все прошло!
Т о д е. Нас вылечил Яне! Яне — наш избавитель! Да здравствует Яне! Мы с тобой, Яне! Веди нас в бой, Яне!
Н а р о д. Веди нас, Яне!
Народ изгоняет Царицу, Змея и трех братьев. Общая свалка.
Т о д е-м у д р е ц, он же Марко Цепенков (успокаивая народ). Люди, люди, хватит же, кончайте. Представление окончено. Молю вас, хватит. Кончайте драку. Лучше запевайте-ка песню! Песню!
Народ собирается вместе, все выходят на авансцену.
Вот ведь какое дело! Люди говорят, что от рассказов да побасенок никакой пользы нет. Людям, говорят, — им не до россказней, им деньги нужны, денежки в кубышке! Я и сам знаю, что на таких рассказах, на всем том, что вы нынче увидели, не заработаешь и ломаного гроша. Но что делать — я это дело люблю, не могу от него отказаться. И не пытайтесь отговаривать — я от своего не отступлюсь, писать не перестану, а советчиков просто не буду слушать. Писать я буду, пока бьется сердце, и мне довольно того, если похвалят меня люди, такие, как вы — любящие народную мудрость и понимающие в ней толк. В конце скажу вам лишь одно. Только смерть вырвет перо у меня из рук. Вот так. Это все, что я хотел вам сказать.
Народная песня звучит все громче.
З а н а в е с.
1973
ДРАМАТУРГИЯ СОВРЕМЕННОЙ ЮГОСЛАВИИ
В многонациональной литературе социалистической Югославии драматургия занимает заметное место. Современную югославскую драму отличает обращение к острым проблемам современности, многообразие жанров и стилей. Авторы разных поколений проявляют свои творческие силы в самых различных, подчас неожиданных сценических формах. Все это не могло не вызвать живого интереса и театров и зрителей. Театральные премьеры часто на несколько лет опережают даты публикации пьес.
Столь бурный интерес к национальной драме наблюдается, пожалуй, впервые в истории югославской культуры. После раннего расцвета драматургии на родном языке, связанного с бурным взлетом ренессансной театральной культуры Дубровника, югославский театральный зритель долгое время воспитывался на иностранных образцах. Лишь в конце XIX века, когда появились общественные условия для активного проявления национального самосознания, зазвучали имена крупных отечественных драматургов: серба Бранислава Нушича, хорвата Иво Войновича, словенца Ивана Цанкара.
Октябрьская революция вызвала к жизни творческие силы нового поколения деятелей югославской культуры. К этому поколению принадлежит и Мирослав Крлежа, чья пьеса «Агония» открывает этот сборник. Одна из первых пьес Крлежи, революционная драма «Голгофа» в постановке талантливого режиссера Б. Гавеллы, еще в 1922 году привлекла внимание К. С. Станиславского, прибывшего в Загреб с ансамблем МХАТ на гастроли.
«Агония» вместе с пьесами «Господа Глембаи» и «Леда» составляет драматическую трилогию, ныне широко известную в нашей стране, в Чехословакии, Венгрии, в других странах. Крлежа стремился показать не только агонию семейного счастья Ленбахов; первая часть глембаевского цикла звучала как бы отходной всем общественным и этическим нормам, связанным с прошлым страны, с тем временем, когда часть хорватской дворянской интеллигенции, жившей на территории Австро-Венгрии, воспринимала как должное монархические и милитаристские идеалы правящей верхушки. Но этим содержание пьесы, впервые поставленной в Белграде Б. Гавеллой, отнюдь не исчерпывалось. Художник чуткий к веяниям времени, Крлежа угадал в характере адвоката Крижовца черты мрачной фигуры, вступившей на подмостки европейской политической жизни в начале 30-х годов. Крижовец, выступающий вначале в традиционном амплуа героя-любовника, — по сути своей абсолютно беспринципный делец, карьерист, прообраз фашиствующих интеллигентов, до конца проявивших свою сущность в годы второй мировой войны.
И все-таки первые спектакли «Агонии», часто игравшиеся актерами, воспитанными в духе старых театральных традиций, отдавали мелодрамой: на первый план выступала трагедия женщины, измученной мужем, картежником и пропойцей, а затем обманутой неверным возлюбленным.
Это и заставило автора взяться за переделку пьесы, когда встал