Позавчера утром он улетал в Москву, вчера вечером прилетел. С неожиданной легкостью удалось выправить дела. Ермаш без звука подписал приказ о переводе „Сталкера“ в двухсерийную картину с соответствующими дотациями в деньгах, пленке и времени. И есть в этом ещё одна большая благодать: все кадры, которые Андрей снимает, занимают вдвое больше физического времени, чем предполагалось по режиссёрскому сценарию. (Заметьте, всё это пишется 30 июля, то есть две серии утверждены до августа, а не после случая с запоротой в Москве пленкой, как рассказывалось до этого в целом ряде публикаций! — А.С.)
Всё равно Тарковский не спокоен. Терзается творческими муками. Уверяет меня, что снимает всё не то и не так. Слушать его необычайно интересно.
P.S. Да, вот ещё что. Днями, видимо, будет в Таллинне Кроманов».
И ещё один эпизод той же поры (уже из устных рассказов):
«Должен вам сказать — если кто не был на съёмках — скучнейшее дело! Сидит Кайдановский в яме и кусает травинку, а на него наезжает киноаппарат. Долго выясняют — так он наезжает или не так, потом начинают свет ставить — огромные блестящие зеркала — такой или не такой. Солнце скрылось — давайте „юпитеры“! Кайдановский не так повернул голову! Кайдановский съел уже всю траву по краям ямы, немедленно давайте новую! И так далее, и так далее… А вся эта сцена, между прочим, в фильме продолжается едва ли не двадцать секунд!»
Вообще обстановочка на съёмке бывала всякой: и нервной, и напряжённой, и весёлой, и очень весёлой. И запивал там отнюдь не только оператор. У них по этой части многие отличиться могли. Потому что тон задавали первые лица — Андрей Арсеньевич и Аркадий Натанович. У них иногда без допинга, ну совсем сценарий не получался. А после допинга бывало всякое. Бывали и непредсказуемые последствия. Например, захотелось Тарковскому на машине покататься — там же на съёмочной площадке ГАИ не было, — ну, сел он в машину Кайдановского, дал задний ход и сразу в дерево. Правда, это было уже без Стругацкого и к главным событиям отношения не имело…
Главные события, слух о которых прокатился по всей стране, а затем и по всему миру, случились в начале августа.
БН, который по каким-то своим причинам (сегодня уже и не вспомнить) ещё раз приехать в Таллинн не мог, как раз в те дни прислал трогательное письмо:
«Очень мне завидно, как Вы там с Тарковером (Это его АН так ласково прозвал, иногда Таркович, а иногда вообще — Андрюшенька-душенька. — А.С.) творчески общаетесь. Сожалею, что не присутствую при сем хотя мичманом-осветителем».
Осветителей хватало, но беда подкралась с такой стороны, что никто из коллектива помочь бы и не смог…
АН пишет 9 августа уже из Москвы, куда накануне срочно прибыли самолетом:
«…Вкалываю с Андрюшкой: днём он на съёмках, вечером у нас обсуждения, что надобно улучшить, а в результате я написал уже за 20 страниц нового сценарного текста и являюсь непрерывно просим писать дальше и исправлять уже написанное. Прилетели же мы по чудовищному поводу: всё, что Андрей отснял, превращено в проявочной лаборатории Мосфильма в технический брак: 6 тыс. метров пленки из 10 тысяч, при потере 300 тыс. рублей из 500. Кроме нашего фильма на студии тем же порядком загублено ещё три. Дело пахнет Госконтролем и даже прокуратурой. Ну, поглядим, чем всё кончится».
Понятно, какие поползли слухи. Тем более в интеллигентской среде, тем более по поводу полуопального Тарковского: сведение счётов, политическая диверсия, козни КГБ, происки ЦК… Дескать, такую антисоветчину наснимал, что даже не арестовать приказали, а сразу уничтожить! И мы, молодые дураки, поклонники Тарковского и Стругацких, помню, охотно верили во всё это. И если кто-нибудь постарше и порассудительней говорил про случайность или царивший в стране всеобщий бардак, мы только ухмылялись многозначительно: мол, знаем мы эти случайности, и со старшим товарищем всё понятно — ему объяснили, что НАДО так говорить.
Теперь, когда прошли годы и скрывать уже нечего и не от кого, можно развеять этот, быть может, главный миф, связанный со «Сталкером».
Не было там никакого, ничьего, ни малейшего злого умысла. Было головотяпство, надежда на извечный российский авось, было желание угодить начальству, сэкономить, возможно даже украсть что-то по-крупному, но главной была всё-таки Её Величество Слепая Случайность. Или судьба. Это кому как больше нравится.
И потому АН сразу сказал: «Напрасно ты со мной, Андрей, связался. Всегда там, где Стругацкий берётся за дело, всё рушится. В том числе и в кинематографе…»
А другу Манину в Москве он ещё жёстче тогда сформулировал: «Знаешь, Юра, мы точно вызвали на себя какие-то космические силы и теперь не властны над тем, что сами начали». И Манин сразу вспомнил, как этот мотив был разработан ими в «За миллиард лет до конца света». «Художники, которые ТАК чувствуют свою работу, вряд ли смогут сойтись надолго, — подумал он тогда, но не стал говорить вслух, — их пути с Тарковским разойдутся, потому что жизнь требует слишком многих повседневных компромиссов».
Комментирует Евгений Цымбал:
«На точно таком же типе пленки до „Сталкера“ Георгий Рерберг снял совместную с японцами „Мелодию белой ночи“. И всё было прекрасно. Но тогда обработка была в Японии. Там они исследовали пленку, подбирали режимы — это уже дело лаборатории. И получали напечатанный на „Кодаке“ блестящий материал, который главный инженер студии Коноплев показывал всем как пример мастерства и профессионализма. Было заманчиво использовать ту же пленку. Где, когда, через какую третью страну купили эту партию и в чём там было дело — никто не знает. Есть версия, что это была какая-то экспериментальная партия пленки, для неё нужна была дополнительная ванна и дополнительные химикаты. Но никто же не знал, включая, скорее всего, Коноплева, купившего её где-то по дешевке. Была же специальная премия за экономию валюты — вот об этом все знали. А подробности… Они уже никогда не будут известны. Эта тайна умерла вместе с Коноплевым. Однако после „Сталкера“ некоторое время все старались обрабатывать „Кодак“ не на „Мосфильме“, а в Останкино или на „Ленфильме“…»
Только через месяц, с 20 сентября, съёмочный процесс возобновился. Вместо Рерберга был теперь Леонид Калашников и с ним в качестве художника-постановщика пришел Шавкат Абдусаламов, заменивший Александра Боима. Рерберга «ушли» не из-за пленки. Главное, он теперь совсем не устраивал Андрея и, что ещё важнее, Ларису Павловну, а его не устраивал Стругацкий. Не случайно Георгий Иванович пытался подарить Калашникову ручку — с пожеланием переписывать сценарий. Калашников честно сделал всё что мог, но эта «спасательная» команда, к сожалению, оказалась недолговечной — до первых, ещё октябрьских морозов и снегопадов, в считаные дни превративших летнюю натуру в зимнюю. То, что снимали в сентябре и октябре, принято называть вторым «Сталкером». Из отснятого тогда материала в фильм не вошло ни метра.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});