О речи св. ап. Павла в афинском Ареопаге (XVII, 22-31)
В. Певницкого.
Речь апостола Павла, сказанная в Афинах, отличается не только от речи его, сказанной в Антиохии Писидийской, но и от речей всех других апостолов. В ней мы можем видеть пример того, как апостол, умевший всем быть вся, беседовал с образованными язычниками. Особенный характер афинской речи зависел от особенностей тамошних слушателей апостола. Этими слушателями были здесь любознательные и образованные греки, между которыми немало было философов стоического и эпикурейского направления, и перед ними апостол искусно поставил предмет той проповеди, которая была делом его жизни.
Повод к речи дали апостолу сами афиняне. Апостол Павел, проповедуя Христа, являлся в собрания и синагоги и здесь рассуждал и вступал в споры с иудеями и прозелитами, являлся и на городской площади, на которой постоянно сновал народ, беседовал о новостях и рассуждал о разных предметах, и подле которой было сборное место философов, и не опускал случая сообщать свое новое учение о спасении, принимая участие в беседах, спорах и рассуждениях. Новая проповедь Павла заинтересовала любопытных афинян, и с торжища они позвали его на возвышенность, где имел собрание ареопаг афинский, чтобы здесь, в присутствии многих, он подробнее изложил свое учение, показавшееся им новым и интересным. И вот последовала речь, записанная в XVII главе Деяний апостольских (22-31), в ответ на вызов со стороны афинян, может быть, давно желанный апостолом.
Мы не скажем, чтобы в афинской речи апостол Павел выразил новое какое-либо учение, не находящееся в других речах. Сущность ее содержания, та цель, к которой он все направляет, — та же проповедь о Христе и спасении, дарованном через Него людям, какую он проносил по всем пределам греко-римской империи. Но исходная точка, от которой он ведет свои изъяснения, те пути, какими он идет к своей цели, — здесь совершенно не те, какие вы видите в других речах, как апостола Павла, так и других апостолов. Там книга откровения, показывающая те воспитательные средства, какими Бог приготовлял Израиль к принятию спасения, и содержащая пророчества о Мессии, служила главным источником при доказательствах истинности проповеди о Христе и давала проповеднику те пособия, при посредстве которых он старался и надеялся довести до сознания слушателей слово о новозаветном спасении. Здесь вместо этого служат другие книги: природа и история, разум и совесть, вообще те естественные средства, какими Провидение вело к богопознанию многочисленный языческий род. Апостол, с особенной силой и рельефностью выставивший учение об универсальном, или вселенском значении христианства, не исключает язычников из тех пределов, на которые простиралось воспитательное действие Промыслителя, и жизнь их подчиняет планам божественного домостроительства о спасении человечества. И здесь было приготовление ко Христу посредством пробуждения чувства потребности спасения, хотя это приготовление шло не теми путями, какими веден был к оному народ израильский. В послании к Римлянам апостол прямо выражает ту мысль, что язычникам даны были средства богопознания и спасения, и если они не воспользовались ими к своему благу, то подлежат за это праведному гневу Божию (Рим. 1, 18-24). Эти средства, по планам домостроительства Божия долженствовшие вести язычников к царству Божию, выставляются на вид и в речи апостола, сказанной в Афинах, и указанием на них — указанием на факты, близкие религиозному сознанию язычника, — апостол хочет приготовить почву для веры во Христа и спасение через Него.
Нельзя не видеть в сей речи искусства и мудрости св. апостола, с какою он ведет к своей цели слушателей язычников. Когда ему приходилось говорить с иудеями, сила истины заставляла его упоминать перед ними о тяжелой вине их в предании на смерть Спасителя мира, и он, для примирения их со своей совестью и для смягчения жесткости намека на великий проступок, старался извинить его их неведением с одной стороны, а с другой — предопределением совершившегося свыше. На язычниках не тяготело это злодеяние; но у них много было других причин и явлений, которыми мог оскорбляться благочестивый дух апостола и которые могли вызывать резкое обличительное слово с его стороны. По словам Деяний апостольских, раздражался дух апостола при виде множества идолов, наполнявших город, которые для его веры казались оскорбительною мерзостью. Но он сдерживает свое неудовольствие, не нападает прямо на заблуждения и видимые его выражения, чтобы не оттолкнуть от себя сразу слушателей, а ищет в их сознании пункт соприкосновения между тем, во что они веруют, и тем, что он проповедует. Он воздает честь благочестию афинян, указывая на множество храмов и капищ, ими созданных, и между этими капищами особенное внимание обращает на одно капище, на котором было написано: «неведомому Богу». Похвалив афинян за благолепное почитание неведомого Бога, он берется указать Того, Кого они чтут, не зная Его. Это Бог, сотворивший мир и все, что в мире, всем дающий живот, дыхание и все и ничего не требующий от человека. Это Бог Промыслитель, блюдущий судьбы народов и назначающий им времена действия и места жительства, и близкий к каждому из нас, кто только хочет видеть Его действия. Указав на промышление Божие о мире и народах, апостол частнее говорит о нашей зависимости от Бога, Которым мы живем, движемся и существуем, и в доказательство своего положения приводит изречение книжников языческих. На основании этого положения он выводит заключение, что Бог не может быть подобен какому-либо земному материалу, золоту или серебру, или камню, обделанному искусством человеческим. Не останавливаясь долго на этом теоретическом положении, он переходит к нравственному чувству человека и призывает к покаянию своих слушателей, во имя воли Божией, ныне открываемой, и при этом напоминает о Муже, Которого предоставил Бог для спасения людей, через Которого Он будет судить вселенную и Которого воскресил из мертвых для уверения всех в Его значении (XVII, 22-32).
Как ни искусна по своему составу речь апостола, сказанная в афинском ареопаге, она не произвела, однако же, на слушателей того действия, какого можно было ожидать от нее. Деяния апостольские, выражая впечатление, произведенное этой речью, замечают, что только немногие пристали к апостолу и уверовали в его Учение, а большинство с недоверием и глумлением отнеслось к его Слову, особенно когда он начал говорить о воскресении мертвых.
Его слушали, когда он изъяснял общие истины, доступные религиозному чувству каждого; а лишь только начал он вводить своих слушателей в христианское учение об искуплении, оправдании и суде, слушатели тотчас же изменили свое внимательное отношение к новому учителю, и он, как видно, преждевременно должен был закончить речь свою (Деян. XVII, 32-34). Апостол сам недоволен был тем результатом, каким закончились его ученые беседы с греческими философами и образованными жителями Афин, и потому, по прибытии из Афин в Коринф, решился проповедовать одного Иисуса Христа и Сего распята, оставя все препретельные слова человеческой мудрости, что для образованных эллинов казалось безумием (1 Кор. 1, 17; 22-25; II, 1-5). (Руков. для с. п. 1874 г. № 46, стр. 337).
Стих 22
О том, почему в Афинах судилище, в котором говорил народу Павел называлось Ареопагом (ст. 22)
Cв. Исидора Пелусиота.
В Афинах судилище, в котором говорил народу Павел, называлось Ареопагом потому, что там, как говорят, понес наказание Арей; а слово пагос значит возвышенное место, ибо судилище это было на некотором холме, отчего у иных правители некоторых селений или местечек называются пагархами.
О свободе, с какою Павел говорил в народных собраниях
Его же.
Крайне дивлюсь мужеству достославного Павла, с каким и подсудимый, говорил к народу и, давая отчет, учил. Ибо учителю свойственно говорить со властью, а подсудимому — соразмерять слова с обстоятельствами. Но он вел себя вопреки сему; потому что имел в себе Подателя и Распределителя премудрости (Тв. ч. II, стр. 361).
Стих 23
О капище в Афинах (ст. 23)
Его же.
Поелику неопровержимо и неоспоримо всякое слово, признанное и противниками; то с каждым народом должно вести речь с того, что для них обычно. Так поступал Павел, этот сокровищехранитель мыслей Христовых, с иудеями, начиная беседу от Писания, а с афинянами от капища. Почему и говорил: бых беззаконным яко беззаконен (1 Кор. 9, 21). Ибо, как бы не слыхавший закона, предложил увещание, начав с капища, не потому, что капище признавал более достойным вероятия, нежели Писание, но потому, что неверующих Писаниям покорял собственными их учениями (Тв. ч. II, стр. 346).