Стих 22-31
О речи св. ап. Павла в афинском Ареопаге (XVII, 22-31)
Фаррара.
Остановимся на минуту и углубимся в смысл этой речи, прежде нежели дочитаем ее заключение для того, чтобы постичь способ ее изложения, сообразить силу и величие содержащихся в ней мыслей. Такой способ необходим был при обращении к слушателям, которые приписывали прежде всего важность риторике: необходим был в продолжение всей речи, чтобы воспользоваться каждой минутой, когда ему приходилось привлечь ускользающее внимание легкомысленной, гонящейся за внешностью толпы. Начать прямо с изложения христианского учения или поступить с афинянами так, как поступал с невежественным фанатизмом, значило бы мгновенно потерять дело. А так как единственным желанием апостола было победить своих слушателей разумом и любовью, то с язычниками он говорил, как язычник, с беззаконниками, как беззаконник, — говорил, наконец, с такой широкой свободой, которая ужасала иудеев, и с такой задушевностью, которая восхищала язычников. Излагая свое слово в кратких выражениях, представляя примирительные доказательства, признавая набожность афинян по отношению к богам и подтверждая свои взгляды ссылкой на их собственных поэтов, он направляет свою речь к тому, чтобы указать основные заблуждения каждого отдела своих слушателей. Останавливаясь исключительно на пунктах соглашения апостол практически опровергает во всех направлениях их врожденное и научное самодовольство. Не случай, а Святое Провидение, обратившее внимание апостола на безыменный алтарь, доставило ему возможность признать слушателей хотя отчасти разделяющими с ним те мнения, которые он возвещал им. Эпикурейцы веровали, что мир произошел от случайного соединения атомов: он поведал им, что их Неведомый Бог словом Своим сотворил всю вселенную и все, что в ней. Они думали, что существует множество богов, которые, не заботясь о человечестве, живут вдалеке и посылают только громы; он рассказал им, что существует только один Бог, Господь неба и земли. Вокруг него возвышалось множество храмов, настолько дивных по постройке, насколько может сделать это рука человеческая; а он, среди громадного числа храмов и сотен божеств, в виду их обнесенных колоннами всходов из мрамора, удостоверял их, что этот Единый Бог живет не в рукотворенных храмах, но в вечном храме, Им же самим созданном. Отрицая народное многобожие, он вместе с тем отвергал и пантеизм стоиков, и полный атеизм эпикурейцев. Когда он уничтожил таким образом священное значение бесчисленных храмов, стоики стали на его стороне; когда он высказал, что Бог не нуждается в наших жертвоприношениях, эпикурейцы услыхали язык собственной школы. Но, с другой стороны, он положил секиру под самый корень их излюбленных убеждений, прибавив, что материя не имеет вечного существования, что Бог не есть безличная абстракция, что Провидение есть ток направления, действующий на нас извне и производящий то или другое. Этот неведомый им Бог есть в одно время и Творец и Охранитель, Живой Бог, Господь материального мира, Отец всего человечества, всех народов, иудея и язычника, грека и варвара. Он назначил предопределенные времена и пределы их обитанию. Тем же самым окончательным приговором он доказал ложь всяких претензий по рождению в известной стране, национальных самовосхвалений на счет других и всех древних верований относительно того, что каждая местность находится под покровительством своих специальных божеств. Жалкий иудей, над которым они насмехались, принадлежал к племени настолько же дорогому для Бога, насколько и красивый Эллин; варвары не лишены Его попечительной заботы. Потому что Он с небесного престола взирает на всех жителей земли. Когда же апостол высказал, что Господь дал им возможность найти Его и что они бессознательно ищут Его сами, как слепые, ощупью, — когда он сослался на известные стихи Арата и Клеанфа (которые, может быть, певались на их торжественных празднествах) для убеждения их в той истине, что они близки и дороги Богу, что они народ пажити Его и овцы стада Его, то приготовил уже их к заключению, что все эти, искусственные изображения, — все эти отчеканенные и отлитые вымышленные образы не были и не могут быть подобиями Его и недостойны поклонения, — хотя бы они были так древни, как упавшая с неба статуя, — Διοπετεςαγαλμα,, — богини, их покровительницы, или как знаменитая статуя из золота и слоновой кости, в которую Фидий вложил свой лучший гений, а Афины богатейшие дары.
Таким образом далее, с предусмотрительностью избегая всякого оскорбления и приложив всю силу рассуждения и красноречия, к которым они не были нечувствительны, — св. Павел указал слушателям их заблуждения, большей частью противопоставляя этому последнему истины, возвещать которые было предметом его миссии. Но, чтобы простое указание не произвело равнодушия или отчаяния, он поучал стоиков заменить апатию сочувствием, гордость смирением, убеждение в зависимости от самих себя, исключающее всякую необходимость в Боге, исповеданием своих слабостей, которое соединяет с Ним. Он поучал и эпикурейцев предпочесть душевный мир чувственному удовольствию, Живого Бога — отдаленным и равнодушным божествам. Таким образом он перешел к тому, что Господь в течение многих веков видел и прощал их неведение, но теперь настало царство небесное, теперь Он призывает их к покаянию, теперь возвещает день суда, — день, в который будет судить «праведно посредством определенного Им мужа, подав удостоверение всем, воскресив Его из мертвых» (Жизнь и труды св. ап. Павла, т. 1, стр. 328).
О речи св. ап. Павла в афинском Ареопаге (XVII, 22-31)
В. Певницкого.
Речь апостола Павла, сказанная в Афинах, отличается не только от речи его, сказанной в Антиохии Писидийской, но и от речей всех других апостолов. В ней мы можем видеть пример того, как апостол, умевший всем быть вся, беседовал с образованными язычниками. Особенный характер афинской речи зависел от особенностей тамошних слушателей апостола. Этими слушателями были здесь любознательные и образованные греки, между которыми немало было философов стоического и эпикурейского направления, и перед ними апостол искусно поставил предмет той проповеди, которая была делом его жизни.
Повод к речи дали апостолу сами афиняне. Апостол Павел, проповедуя Христа, являлся в собрания и синагоги и здесь рассуждал и вступал в споры с иудеями и прозелитами, являлся и на городской площади, на которой постоянно сновал народ, беседовал о новостях и рассуждал о разных предметах, и подле которой было сборное место философов, и не опускал случая сообщать свое новое учение о спасении, принимая участие в беседах, спорах и рассуждениях. Новая проповедь Павла заинтересовала любопытных афинян, и с торжища они позвали его на возвышенность, где имел собрание ареопаг афинский, чтобы здесь, в присутствии многих, он подробнее изложил свое учение, показавшееся им новым и интересным. И вот последовала речь, записанная в XVII главе Деяний апостольских (22-31), в ответ на вызов со стороны афинян, может быть, давно желанный апостолом.
Мы не скажем, чтобы в афинской речи апостол Павел выразил новое какое-либо учение, не находящееся в других речах. Сущность ее содержания, та цель, к которой он все направляет, — та же проповедь о Христе и спасении, дарованном через Него людям, какую он проносил по всем пределам греко-римской империи. Но исходная точка, от которой он ведет свои изъяснения, те пути, какими он идет к своей цели, — здесь совершенно не те, какие вы видите в других речах, как апостола Павла, так и других апостолов. Там книга откровения, показывающая те воспитательные средства, какими Бог приготовлял Израиль к принятию спасения, и содержащая пророчества о Мессии, служила главным источником при доказательствах истинности проповеди о Христе и давала проповеднику те пособия, при посредстве которых он старался и надеялся довести до сознания слушателей слово о новозаветном спасении. Здесь вместо этого служат другие книги: природа и история, разум и совесть, вообще те естественные средства, какими Провидение вело к богопознанию многочисленный языческий род. Апостол, с особенной силой и рельефностью выставивший учение об универсальном, или вселенском значении христианства, не исключает язычников из тех пределов, на которые простиралось воспитательное действие Промыслителя, и жизнь их подчиняет планам божественного домостроительства о спасении человечества. И здесь было приготовление ко Христу посредством пробуждения чувства потребности спасения, хотя это приготовление шло не теми путями, какими веден был к оному народ израильский. В послании к Римлянам апостол прямо выражает ту мысль, что язычникам даны были средства богопознания и спасения, и если они не воспользовались ими к своему благу, то подлежат за это праведному гневу Божию (Рим. 1, 18-24). Эти средства, по планам домостроительства Божия долженствовшие вести язычников к царству Божию, выставляются на вид и в речи апостола, сказанной в Афинах, и указанием на них — указанием на факты, близкие религиозному сознанию язычника, — апостол хочет приготовить почву для веры во Христа и спасение через Него.