было так весело, когда дежурил Тулан, особенно если вместе с ним дежурил его друг, гражданин Лепитр. Тогда оба они удивительно забавляли всех присутствующих, даже представляли разные шутки вроде комедий, так что Симон хохотал во все горло, а главный тюремщик Тизон и его жена даже забывали свою службу и покидали сторожевой пост у стеклянной двери, через которую они были обязаны следить за королевой и ее семьей, и делали это для того, чтобы видеть веселое представление.
— Для нас просто праздник, когда вы оба в Тампле, — говорил Симон, — поэтому не сердитесь на меня, что я так рад вашему обществу и стараюсь почаще залучить вас на дежурство.
— Да мы на тебя вовсе не сердимся, — возразил Тулан, — мы даже рады этому, так как это дает нам возможность побыть с тобой, нашим лучшим и вернейшим братом.
— И притом, — прибавил Лепитр, — так приятно видеть злую волчицу и ее волчат и немножко унизить ее. Эти люди достаточно часто глядели на нас, задрав нос, пока сами жили в Тюильери, а нас считали ничтожным прахом. Теперь как раз время дать им почувствовать, что теперь они сами сделались для нас ничтожным прахом.
— Конечно, — поддакивал Тулан, — теперь самое время дать им почувствовать это.
— А вы оба так чудесно это умеете! — улыбался Симон, — Я всегда вижу, как королева сердится, когда вы дежурите, и это радует меня, так что мне вдвойне приятно, когда вы оба здесь.
— Сегодня я выдумал презабавную штуку, — сказал раз Тулан, — я хочу выучить вдову Капет курить. Ведь ты знаешь, брат Симон, что она всегда представляется, будто не может выносить табачный дым; ну, пусть выучится! Сегодня я дам ей сигаретку и скажу, что если она желает, чтобы мы не курили, то должна сегодня курить с нами вместе.
— Великолепная штука! — захохотал Симон.
— Только вот что, — раздумчиво возразил Лепитр, — если окажется, что вдова Капет может курить, а мы ей пообещаем, что никогда больше не будем курить, если она сама научится этому, то ведь мы все-таки не станем держать слово?
— Как так? — удивился Тулан. — Мы республиканцы, больше того — санкюлоты, и вдруг не будем держать данное слово, не выкажем себя лучше проклятых, изолгавшихся аристократов, которые никогда не держали обещаний, данных народу? Гражданин, как ты можешь так оскорблять нас и себя самого! Спроси нашего благородного друга и брата Симона, думает ли он, что свободный гражданин может не держать слова, даже если даст его только заключенной женщине?
— Я с тобой согласен, — с достоинством сказал Симон, — я мысленно поклялся королю, что его голова погибнет, и сдержал свое слово. Я обещал его жене, что ее приговорят к смерти, и надеюсь, что мое обещание исполнится. Если я держу слово относительно недобрых желаний, так уж должен держать его и во всех случаях. Если республиканец обещает, то должен исполнить обещанное!
— Верно, Симон! Ты и благородный, и мудрый человек! Значит, решено: королева должна сама курить, мы этим позабавимся, но зато потом курить у нее не будем.
— Я навешу на ее двери объявление, что в передней у нее курить строго воспрещается.
— Вот это хорошо! — воскликнул Тулан — Это вполне достойно моего великодушного брата Симона!
— Пойдемте теперь наверх, — сказал Симон, — двое других чиновников уже наверху и, наверное, удивляются, что вы так запоздали, но с вами так хорошо болтать. Идемте же! Я останусь с вами посмотреть на вашу выдумку. Ах, да! Вот какая новость, поднять вопрос о том, чтобы сократить число чиновников, надзирающих за семьей Капет, потому что это имеет вид, будто великая Республика боится этих воющих женщин и маленького Капета, которого полоумные роялисты зовут Людовиком Семнадцатым, так что стражу, вероятно, ограничат двумя чиновниками.
— И прекрасно! — одобрительно заметил Тулан. — К чему принуждать к бездеятельности такую массу людей! Ведь человек не всегда расположен шутить, и тогда довольно-таки неприятно видеть эти заплаканные физиономии.
— Значит, будет только два чиновника, — сказал Лепитр, — но, по-моему, это очень мало; а вдруг этой Капетше удалось бы соблазнить их обоих, чтобы они помогли ей бежать?
— Это невозможно! — со смехом возразил Симон. — Меня она никогда не соблазнит, а, пока я сторожу, австриячка и ее отродье не убегут. Ни одна душа не может сойти с лестницы так, чтобы я не слышал и не видел, потому что я, как вы знаете, живу под лестницей, дверь ко мне всегда отворена, а я всегда на своем месте. Затем дверь, ведущую на двор, тюремщик Рикар сторожит, как цербер, а дальше стоят часовые, охраняющие три выхода с внутреннего двора на внешний; а двое ворот, ведущих на улицу, сторожат еще четверо стражников. Нет, нет, дорогие мои, если бы волчица пожелала бежать, то ей пришлось бы прибегнуть к волшебству и вырастить себе крылья, чтобы улететь по воздуху; иначе ей не спастись.
— Отлично! Это очень радует меня, — сказал Тулан, поднимаясь по лестнице.
— Меня это также успокаивает, — подхватил Лепитр, — тогда, пожалуй, пусть останутся только два чиновника. Симон — на страже, а в орла она не может превратиться.
— Славно сказано! — рассмеялся Симон. — Ну, вот мы и пришли! Войдем! Комедия начинается!
Он с шумом растворил дверь, и все трое вошли. Два муниципальных чиновника сидели у стола посреди комнаты и играли в карты. Через открытую дверь можно было видеть комнату семьи Капет.
На диване, за круглым столом, сидела королева в мрачном траурном платье, в черном чепчике на поседевших локонах и диктовала дофину урок из книги, которую держала в руках. Маленький принц, также в