class="p">— Спирометр, — сумел выдавить он. — Также известен как плетизмограф. Он измеряет объем легких пациента.
— Не думаю, что вас волнует объем моих легких, — сказал Ускинс.
— Вот теперь вы ведете себя глупо, — сказал доктор, почти бросаясь к двери.
Но дверь не открылась. Чедфеллоу навалился на нее, дергая за ручку. Дверь держалась крепко. Он медленно повернулся лицом к Ускинсу. Первый помощник снова повязал белый шарф на шею.
— Больше никаких игр, — сказал Чедфеллоу.
— Да, — сказал другой, — я сам от них порядком устал.
— Что с вами случилось, Ускинс?
Мужчина улыбнулся: широкой, зубастой улыбкой от уха до уха, непохожей ни на одну улыбку, которую доктор когда-либо видел на его лице.
— Ваш первый помощник недоступен для допроса, — сказал он.
Чедфеллоу даже не увидел ножа, но по силе удара, белой вспышке боли-за-гранью-боли, насыщенному запаху в ноздрях и дисфункциональному крену органа в груди он сразу поставил диагноз. Так завораживающе. Левый желудочек. Если бы только у него было время сделать кое-какие пометки.
Эти мысли были подобны вспышкам молнии. За ним последовали другие. У него был сын; его сын, возможно, все еще был жив; его сын никогда не обнимет его и не скажет Отец. Ему следовало быть более безрассудным в любви. Он должен был заметить, что жизнь — это всего лишь удар сердца, может быть, два удара сердца, ничего не гарантировано.
— Арунис? — прошептал он.
— Конечно.
Не показывай ему своего страха. С этим он мог справиться; он всегда играл важную роль; он умирал без Сутинии; он потерял все, что любил.
— Мертв?.. — прошептал он.
Мужчина приподнял брови.
— Кого ты имеешь в виду? Ты, я, Ускинс? Не имеет значения; ответ — да.
— Как.
— Как я получил контроль над этим телом? Точно так же, как ты бы справился с такой задачей. Я поговорил с Ускинсом. У него была чума. Я напомнил ему, что целый континент докторов не смог вылечить это заболевание, и убедил его, что единственный шанс — впустить меня в свой разум. Чтобы, так сказать, переписать дом на себя и позволить мне посмотреть, что я могу сделать с термитами. Ему претила эта идея, но в конце концов он увидел логику.
Силы покинули доктора, его зрение померкло. Арунис осторожно опустил его на пол.
— Наш императорский хирург, — сказал он. — Ученый, практичный человек. Именно ты положил конец противостоянию в тот день в проливе Симджа. Ты бросил мне веревочную лестницу, позволил мне подняться на борт. Возможно, в тот день я потерпел бы неудачу, но ты не мог позволить мне задушить маленькую сучку адмирала Исика. Поразительная слабость, подумал я. И, знаешь ли, ничто не злит меня так сильно, как слабость. Даже здесь, в Агароте, на пороге смерти, она приводит меня в ярость. Я надеялся сохранить тебе жизнь. Я хотел, чтобы ты был здесь в Ночь Роя, чтобы ты знал, что стало возможным благодаря твоей слабости. Вместо этого тебе придется использовать свое воображение. Перед глазами ничто, надвигающаяся чернота — вот будущее Алифроса, доктор. Это мир, который ты никогда не увидишь.
Глава 23. ДАРЫ И ПРОКЛЯТИЯ
12 халара 942
Безмолвный каньон, покрытый ранним снегом. Холодная Парсуа танцует, журча, между утесами, которые возвышаются на две тысячи футов. В реке стоят черные валуны, на берегу сражаются за жизнь сосны; дальше из воды поднимаются старые дубы и железо-дерево. Вверх по реке есть водопады, там, где ущелье спускается неровными ступенями. Высоко над головой клочья облаков проносятся по узкой полоске неба, голубой, как яйцо малиновки.
Тишина, солнечный свет, холод. Прилетает зяблик и снова исчезает; с ветки падает щепотка снега. Ветер над Парсуа едва слышен. Напрягаясь, можно было бы вообразить, что он доносит звуки насилия, ужаса из какой-то немыслимо далекой страны: звуки почти растворяются в безбрежном, утешающем безразличии воздуха.
Затем утро прорезает шум: отчаянный, неуклюжий звук, словно грубые ножницы режут шерсть. Он становится ближе, громче. Это звук шагов по снегу.
Он появляется с верховьев реки: юноша, окровавленный и в лохмотьях, его белое дыхание вырывается изо рта, как дым. Он бежит, спасая свою жизнь, спотыкаясь о скрытые снегом камни, продираясь сквозь сугробы. Его взгляд скользит влево-вправо, изучая скалы, в которых нет ни пещеры, ни расщелины, ни места, где можно спрятаться. Когда он оглядывается через плечо, в его взгляде сквозит неприкрытый страх.
Он проходит мимо дерева, на котором отдыхал зяблик, ветка ловит его рукав. Два или три шага спустя он оступается на тонком льду, опоясывающем берега реки, и падает на четвереньки в воду. Он сдерживает вопль. Когда он вытаскивает себя на твердую почву, в поле зрения появляется его преследователь.
Это эгуар. Черный, жгучий, слоноподобный. Он ревет на него с вершины последнего каскада водопадов, более чем в миле назад по каньону. Затем он бросается со скалы в реку внизу.
Размахивая руками, юноша удваивает свою скорость. Сейчас он не может видеть эгуара, но пар над зверем образует белый флаг, несущийся к юноше по дну ущелья. Трещат деревья; Деревья трещат; там, где горячие бока существа задевают снег, тот шипит и испарается. Эгуар не преодолел и половину расстояния между ними, когда юноша понимает, что ему не убежать.
Он поворачивается. Его тело неудержимо трясется; глаза блестят, как запотевшее стекло. Внезапно он запрокидывает голову и кричит в небо. Как и на Водном Мосту, трансформация происходит быстро: голова уплощается в шею; шея удлиняется; конечности становятся массивными; челюсть растягивается, обнажая огромные клыки. Но маукслар дорого заплатил за возвращение к своей естественной форме: его мясистые крылья, сломанные и порванные, свисают между лопатками. Из крыльев льется темная кровь, окрашивая снег.
Маукслар прикрывает свои похожие на лампы глаза. Рожденный в адских краях, он не любит снега и еще меньше — открытого солнечного света. Когда его враг появляется в поле зрения, он вслепую плюет в направлении существа. Огромная вязкая масса огня вырывается из его пасти и летит вверх по каньону, эффектно взрываясь перед эгуаром. Сосны вспыхивают, как факелы; снег испаряется; берега реки вскипают. Эгуар мчится прямо вперед, невредимый, стряхивая огонь, как комья грязи.
Демон поворачивается, чтобы убежать. Но что же произошло? В краткий миг неподвижности лед сомкнулся вокруг его лодыжек. Магия. Демон пытается вырваться, цепляясь когтями за гладкий лед. Когда, наконец, он освобождается, у него окровавлены