Найюр уставился на рыцаря, впервые заметив повязки у него на руках и странную сеточку воспаленных линий на красивом лице.
— Об Атритау? Это каким же образом?
— К нам обратились три человека, движимые благочестием, — произнес Сарцелл. — Они клянутся, что один человек, много лет водивший караваны на север и погибший при переходе через пустыню, сказал им, что князь Келлхус никак не может быть тем, за кого себя выдает.
Шрайский рыцарь странно улыбнулся — видимо, ожоги на его лице были довольно болезненными.
— По их словам, суть в том, — неумолимо продолжал Сарцелл, — что у их короля, Этелария, нет наследников. Род Моргхандов вот-вот угаснет, как говорят, навеки. А это означает, что Анасуримбор Келлхус — самозванец.
Тишину нарушила далекая дробь кианских барабанов. Найюр снова повернулся к Пройасу.
— Ты сказал, что они хотят твоей поддержки. В чем?
— Да просто ответь на вопрос, черт тебя побери! — взорвался Конфас.
Игнорируя экзальт-генерала, Найюр и Пройас обменялись взглядами, полными искренности и признания. Невзирая на их ссоры, за последние недели подобные взгляды сделались пугающе привычными.
— Они думают, — сказал Пройас, — что с моей поддержкой смогут предъявить Келлхусу обвинение, не вызвав войны между нашими людьми.
— Предъявить Келлхусу обвинение?
— Да… В том, что он — лжепророк, согласно Закону Бивня. Найюр нахмурился.
— А зачем тебе понадобилось мое слово?
— Затем, что я тебе доверяю.
Найюр сглотнул. «Чужеземные псы! — бушевал кто-то внутри него. — Коровы!»
На лице Конфаса промелькнуло выражение тревоги.
— Несомненно, прославленный принц Конрии, — заметил Сарцелл, — не пожелает иметь ничего общего со слухами…
— Равно как и со столь зловещим делом! — огрызнулся Пройас.
У Найюра на скулах заиграли желваки; он свирепо уставился на шраиского рыцаря, размышляя, отчего у человека на лице могли появиться столь странно расположенные, ожоги. Он подумал о битве при Анвурате, о том, с каким удовольствием всадил тогда нож в грудь Келлхусу — или той твари, что притворялась им. Он подумал о Серве, задыхающейся под ним, и от внезапной боли на глаза навернулись слезы. Только она знала его сердце. Только она понимала его, когда он просыпался в слезах…
Серве, первая жена его сердца.
«Я должен владеть ею! — рыдал кто-то у него в душе. — Она принадлежит мне!»
Такая красивая… «Моя добыча!»
Внезапно все стихло, как будто мир пропитался оцепенением и тяжестью. И Найюр понял — без терзаний, без разочарования, — что Анасуримбор Моэнгхус оказался за пределами его досягаемости. Невзирая на всю его ненависть, всю ярость, кровавый след, по которому он шел, окончился здесь… В городе.
«Мы покойники. Все мы».
Если уж Карасканду суждено сделаться их гробницей, он позаботится, чтобы сперва здесь пролилась кое-чья кровь.
«Но Моэнгхус! — вскричал кто-то. — Моэнгхус должен умереть!» Однако он больше не мог вызвать в памяти ненавистное лицо. Он видел лишь хныкающего младенца…
— Ты говоришь правду, — в конце концов произнес Найюр. Он повернулся к Пройасу и заглянул в потрясенные карие глаза. Ему заново почудился вкус апельсиновой кожуры, настолько горькими были эти слова.
— Человек, которого ты называешь князем Келлхусом, — самозванец… Князь пустого места.
Никогда еще его сердце не было столь вялым и безучастным.
Зал аудиенций во дворце сапатишаха был таким же огромным, как сырая галерея старого короля Эрьеата в Мораоре, древнем Чертоге королей, и все же на фоне славы Воина-Пророка этот зал был жалок, словно комнатка в лачуге. Восседая на троне Имбейяна, вырезанном из слоновой кости, Саубон с трепетом следил за его приближением. Краем глаза он видел Королевские Огни, пылающие в гигантских железных чашах. Даже по прошествии времени они словно оскорбляли окружающее великолепие — деталь, навязанная неотесанными, отсталыми людьми.
Но как бы то ни было, он — король! Король Карасканда!
Облаченный в белую парчу, человек, что некогда был князем Келлхусом, остановился перед ним, на круглом темно-красном ковре, где кианцы били поклоны. Человек не преклонил колени, даже не кивнул Саубону.
— Зачем ты вызвал меня?
— Чтобы предупредить… Тебе нужно бежать. Вскоре соберется Совет…
— Но падираджа занял все окрестности. Кроме того, я не могу бросить тех, кто последовал за мной. Я не могу бросить тебя.
— Но ты должен! Они признают тебя виновным. Даже Пройас!
— А ты, Коифус Саубон? Ты тоже признаешь меня виновным?
— Нет… Никогда!
— Но ты уже дал им гарантии.
— Кто это сказал? Что за лжец посмел…
— Ты. Ты это сказал.
— Но… Но ты же должен понять!
— Я понимаю. Они потребовали выкуп за Карасканд. Тебе не осталось иного выхода, кроме как заплатить.
— Нет! Это не так! Не так!
— Тогда как?
— Это… это… это так, как оно есть!
— Всю жизнь, Саубон, ты отчаянно жаждал всего того, что принадлежало старому Эрьеату, твоему отцу. Скажи, к кому ты бежал каждый раз после того, как отец бил тебя? Кто перевязывал твои раны? Кто? Твоя мать? Или Куссалт, твой конюх?
— Никто меня не бил! Он… он…
— Значит, Куссалт. Скажи, Саубон, что было труднее?Потерять его на равнине Менгедда или узнать о его ненависти?
— Замолчи!
— Всю жизнь никто не знал тебя.
— Замолчи!
— Всю жизнь ты страдал, ты сомневался…
— Нет! Нет! Замолчи!
— … и наказывал тех, кто должен был любить тебя.
Саубон закрыл уши руками.
— Прекрати! Я приказываю!
— Как ты наказывал Куссалта, как наказываешь…
— Хватит, хватит, хватит! Они сказали, что ты так и сделаешь! Они меня предостерегали!
— Верно. Они предостерегали тебя против истины. Против того, чтобы ты попал в сети Воина-Пророка.
— Как ты можешь это знать? — выкрикнул Саубон, охваченный недоверием. — Как?
— Могу, потому что это Истина.
— Тогда к черту ее! К черту истину!
— А как же твоя бессмертная душа?
— Пусть будет проклята! — вскочив, взревел Саубон. — Я выбираю это… выбираю это все! Проклятие в этой жизни! Проклятие во всех иных! Мучения поверх мучений! Я вынес бы все, лишь бы один день побыть королем! Я готов увидеть тебя изломанным и окровавленным, если это означает, что я смогу сидеть на троне! Я готов увидеть, как вырвут глаза Богу!
Последний выкрик гулко разнесся по огромному залу и вернулся обратно к Саубону навязчивым эхом: богу-богу-богу-богу…
Саубон упал на колени перед собственным троном, чувствуя, как жар Королевских Огней жалит мокрую от слез кожу. Послышались крики, лязг доспехов и оружия. Стражники ринулись в зал…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});