Читать интересную книгу Ронины из Ако или Повесть о сорока семи верных вассалах - Дзиро Осараги

Когда Тикара рассчитывался с хозяином, вернулся Дзюнай и прошел в комнату командора. Вслед за ним появился Тюдзаэмон Ёсида, аккуратно стряхнул снег с зонтика, который никак не желал складываться, наконец все-таки закрыл зонтик, поставил его в прихожей и, тяжело протопав по татами, тоже скрылся в комнате Кураноскэ. Тикара, закончив свои дела, уселся снаружи у фусума, решив нести караул.

— Тикара! — раздался голос Кураноскэ.

— Решено, что ты у нас будешь командовать штурмом задних ворот усадьбы, — сказал отец.

Двое пожилых советников командора, Дзюнай и Тюдзаэмон, с улыбкой смотрели на юношу, и под их взглядами Тикара с особой силой почувствовал всю глубину родительской любви, которую скрывал под суровым обличьем Кураноскэ.

— Садись вон туда, — добавил отец.

Оба старца с радостью подвинулись, давая место отважному юноше, которому предстояло возглавить штурмовой отряд у задних ворот.

Престарелый Яхэй Хорибэ с раннего утра не находил себе места — то садился на циновку, то снова вскакивал на ноги. Поскольку заранее всех предупреждали, что штурм, вероятно, состоится четырнадцатого, Яхэй позвал своих близких родичей — племянников Дзёуэмона Сато и Кудзюро Хорибэ — хотя те и не числились в отряде. Итак, старик, не ведающий, сколько дней ему еще осталось жить в бренном мире, оказывается, еще может быть полезен! Поистине славная смерть его ожидает. И поскольку он, Яхэй, безмерно счастлив этим, он хочет празднично отметить свой уход.

И жена Яхэя, и дочь, и племянники прекрасно понимали, в каком настроении пребывает старик, и готовы были в этот день сделать все так, как он пожелает. Мать одергивала за рукав дочку, лившую горькие слезы, призывая ее к сдержанности.

Хотя сам старый Яхэй и считал возможность пойти на смерть за правое дело великим благом, нельзя было не задуматься о судьбе семьи, из которой будут вырваны двое мужчин, опора рода. Тем не менее женщины решили, что как-нибудь справятся. В таких традициях они были воспитаны. Для тех, кто принадлежит к самурайскому роду, готовность мужественно принять удары судьбы была естественна. Потому старый Яхэй и не стал ничего более говорить об этом жене и дочке. Сказал только племянникам. Похожий благородным обличьем на старого льва, Яхэй исхудал и осунулся во время болезни. По бледности, свидетельствовавшей о тяжких душевных страданиях, можно было догадаться, чего стоила ему самурайская выдержка. Племянники ответили просто:

— Слушаем и повинуемся. Ни о чем не тревожьтесь, дядюшка.

Ведь в жилах обоих юношей текла та же кровь, что и в жилах Яхэя.

Яхэй ждал, когда придет Ясубэй и принесет подтверждение приказа об общем сборе.

Пока он бесконечно вскакивал и выходил на улицу посмотреть, не идет ли Ясубэй, снегопад прекратился. Небо все еще хмурилось, но, взглянув ввысь, можно было увидеть, что серые тучи пришли в движение.

— Может, еще и прояснится, — пробормотал старик. — Небось, и луна будет вечером…

Ему вспомнилось, что настало четырнадцатое число, день полнолуния.

Снова заскрипел снег, послышались шаги. Когда Яхэй уже собрался было снова вскочить, с улицы донесся голос Ясубэя:

— Вот и я! Уже захожу во двор!

Он прошел через заснеженный двор в своих плотных соломенных сандалиях, как всегда, бодрый, веселый — заботливый и преданный сын.

— Ну, как там? — спросил Яхэй.

— Да вот уже можно сказать…

— Неужто уже выступаем?! — радостно воскликнул старик.

Ясубэй, стараясь говорить негромко, подробно рассказал приемному отцу о том, как сегодня в усадьбу Киры собрались гости на чайную церемонию и что среди них был мастер Сохэн, сообщив в заключение, что сейчас из штаба пришел сигнал об общем сборе.

— Вот здорово! Вот здорово! — как ребенок, ликовал Яхэй. — Ну, спасибо тебе! Удружил, сынок! Да ты зайди в дом, отдохни немного.

— Нет, я ближе к вечеру зайду.

— Ну, да! Ну, да! Все равно наши-то ведь здесь соберутся. Ты скажи там, мол, старик всех ждет, сакэ уж припас, приходите, мол, друзья! Я хочу сам отсюда дорогу командору показать.

— Все скажу, — пообещал Ясубэй, поднимаясь с циновки. — Так что до вечера.

— Что ж, буду ждать.

Яхэй посмотрел в глаза приемному сыну, и оба улыбнулись.

Однако невеселая забота примешивалась к радостным мыслям Яхэя, омрачая его чело:

— А что там Оямада? Он с нами не пойдет?

Ясубэй понимал, отчего так переживает отец. Его старый товарищ Иккан Оямада по воле злого рока оказался прикован к ложу недугом, и Яхэй не на шутку печалился, что сын почтенного Иккана, Сёдзаэмон, теперь выходит из отряда.

— Нет? — понурился Яхэй. — Значит, не пойдет? А все же, если он дома, может, кто-нибудь сходил бы за ним, позвал еще раз, хоть оно и не очень хорошо получается…

Место сбора для всех было назначено в трех пунктах: в доме Ясубэя в квартале Хаяси, в доме Исукэ Маэбары в квартале Аиои и в доме Дзюхэйдзи Сугино в квартале Токуэмон. Из всех трех дом Ясубэя был по расположению самым удобным, и Кураноскэ распорядился разместить в нем склад оружия. Поскольку было ясно, что до решающего дня уже недалеко, ронины устроили на втором этаже арсенал, куда по ночам сносили копья, короткие луки и прочее боевое снаряжение. Обитавшие в доме Ясубэй, Окаэмон Кимура, Кампэй Ёкокава и Кохэйта Мори немало потрудились, прибегая ко всяческим ухищрениям, чтобы обеспечить полную секретность. Так как длинные копья в стенной шкаф не помещались, их пришлось составить в углу, забросав постельными принадлежностями и накрыв сверху платками-фуросики. Разумеется, никто, кроме членов их отряда, на второй этаж не поднимался. Один из квартирантов всегда нес скучную вахту на лесенке, и все были весьма озабочены тем, что доме хранятся столь важные вещи. Среди прочего было принято на сохранение и копье Дзюная Онодэры. Обитатели дома с помощью находившегося здесь до последнего времени Сёдзаэмона Оямады составили подробную опись оружия и снаряжения.

Копий было двенадцать, длинных мечей два, полевых больших мечей два, луков с колчанами стрел четыре. Еще был топор, больших деревянных кувалд шесть, приставных бамбуковых лестниц, больших и маленьких, четыре, а также две большие пилы и две камнедробилки, два железных лома и два деревянных кола, два заступа, шестьдесят металлических скоб, два молота, шестнадцать веревок с крюками, один потайной фонарь, один небольшой гонг, а также факелы, зажигательные снаряды и свистки по числу членов отряда.

Сейчас, когда время выступления было намечено на сегодняшний вечер, нужно было все привести в порядок и постараться, чтобы раздача амуниции прошла без сучка без задоринки.

От Кураноскэ пришел приказ все копья укоротить, чтобы были не больше девяти сяку в длину, поскольку использовать их больше придется в доме, а не во дворе. Ответственным за снаряжение пришлось заняться и этим. Окаэмон Кимура и Кампэй Ёкокава затворились на втором этаже, положили на татами деревянные подголовники как подставки и, взявшись за пилы, принялись за работу. Пилить приходилось медленно, потихоньку, чтобы на улице ничего не было слышно. Открыта оставалась только одна створка двери, так что в комнате царил полумрак.

Когда все древки были укорочены, Кампэй лично опробовал копья.

— Так оно получается сподручней. Только если владелец сам высокого роста и привык к длинному древку, ощущение будет, наверное, странноватое. Я бы сказал, что, уж если укорочивать, лучше бы владелец сам себе по руке и отпилил бы…

— Так это копье старого Дзюная, — сказал Окаэмон, сноровисто принимаясь пилить. — Ну и твердое же дерево! Семь потов сойдет.

— Да что уж там! Небось пила притупилась, — усмехнулся Кампэй.

— Эй! — позвал снизу Кохэйта Мори. — Я отлучусь, схожу к старшему брату ненадолго.

— Давай! — отозвался Кампэй.

Кохэйта ушел прощаться с братом. Оба товарища все поняли и его не осудили.

Когда копье Дзюная было готово, Кампэй сделал несколько выпадов и остался доволен результатом. В это время хлопнула задняя дверь — это вышел Кохэйта. Кампэю с Окаэмоном и в дурном сне не могло привидеться, что Кохэйта не вернется и на святое дело мести с друзьями не пойдет…

— Старший брат Мори служил у Тоды, — сказал Окаэмон.

— Ага, — отозвался Кампэй, протирая тряпицей древко копья.

Тут внизу послышался бодрый голос — это пришел Ясубэй. Вскоре голова его показалась лестничном проеме.

— Батюшка мой велел вам передать. Просит всех пожаловать к нему, когда выдастся подходящее время, на чарку сакэ по случаю выступления в поход. Хоть и лишняя забота, да уж не обессудьте. Я тоже от себя прошу. Непременно приходите.

— Ладно, обязательно наведаемся, — отвечали оба.

Хорошо зная характер Яхэя, и Окаэмон, и Кампэй отлично представляли, в каком радостном, почти детском, бесхитростном оживлении сейчас находится старик. Было бы преувеличением сказать, что они питали к Яхэю любовь, но этим-то своим счастливым бесхитростным оживлением он вызывал симпатию окружающих. В такое суматошное время вот так, ничтоже сумняшеся, запросто пригласить соратников зайти на чарку сакэ было вполне в духе старого Яхэя.