Враг… Должно быть, он тоже стоял под взглядами, как под бичами, так же недоуменно-спокойно смотрел на него Валинор… Сейчас Финрод почти понимал Врага, и неожиданная тень горького сострадания, коснувшаяся его сердца, почему-то не только не показалась кощунственной, но даже не удивила его.
Он молчал. Острые ноготки Амариэ впились в его руку.
— Пой же — сам Король Мира просит, — она продолжала улыбаться.
Он закрыл глаза, со стороны услышав свой голос, показавшийся сорванным и больным:
— Да простят меня Великие и ты, о Король Мира, — поклонился вслепую. — Хриплый голос мой не приличествует веселому пиру. Но ведомо всем, сколь прекрасны песни госпожи моей Амариэ, потому ныне смиренно прошу я — пусть поет она перед Великими; и для меня после долгих лет разлуки усладой будет услышать ее.
Король Мира благосклонно кивнул. Амариэ выпустила руку Финрода, и он смог наконец открыть глаза. Все взгляды были прикованы к Амариэ, — и, дождавшись, когда колдовство песни-восхваления захватит всех, Финрод незаметно выскользнул из зала…
— …Владыка Снов…
— Знаю. Мне ведь необязательно быть там, - не глядя, кивнул в сторону Таникветил, — чтобы понять.
— Если бы я знал…
— Не нужно ничего говорить. Ты уснешь надолго…
— И буду видеть сны?
Ирмо положил руки на плечи Финроду — ласково и успокаивающе:
— Звезды. Вечные звезды — и Песнь. Больше ничего. Спи… спи.
ПРОШЛОЕ
30 год II Эпохи
… - Твои глаза видели Великую Битву, господин. Расскажи, как это было.
— Не первый раз ты приходишь ко мне, Эаремир, — я много раз рассказывал тебе об этом… Что же ты хочешь услышать?
— Расскажи.
Старик сцепил узловатые пальцы и заговорил почти нараспев: привычные слова, давно известные, почти заученные наизусть, но мальчик, сидевший у его ног, жадно ловил их, стараясь не упустить ничего. А старик вдруг замолчал и пристально посмотрел на Эаремира.
— А дальше? «И восстало пред нами воинство демонов в облике человеческом, и не было им числа; и…»
— Мальчик, — изменившимся голосом проговорил старик, — мне не увидеть Земли Обетованной, я скоро умру. Может быть, сегодня я вижу тебя в последний раз…
Жестом остановил готового возразить Эаремира:
— Тебе не понять этого. Я родился здесь, здесь прошла моя жизнь, здесь рождались и умирали мои предки, умру и я. Прежней родины нет у меня, новой уже не будет. И сегодня я хочу рассказать тебе еще одну историю.
Он долго смотрел в темнеющее небо, прежде чем начать рассказ. Сказал тихо, раздумчиво:
— Как ярко горит эта звезда…
Мальчик молчал.
— В последнюю ночь над Горами Мрака я видел ее. Там, над Пылающим Вереском. Вы ее зовете сейчас… — замялся: не мог вспомнить.
— Эарендил, — подсказал мальчик.
— Да… Все меняется, даже названия звезд. Золотоволосые дети Хадора называли ее Пчелой. А мой народ, племя Халет — Сердцем…
Снова молчание, которое мальчишка не отважился нарушить.
— Они стояли у самых гор, а за ними, за их спиной были Врата. Я был молод тогда, и кровь моя была горяча. Мы все были молоды. Они тоже. Мой брат погиб за два года до той войны, и я шел мстить. Не за наших вождей, нет. Не грех признаться в этом. Нас было уже немного, но их оставалось еще меньше, и орков среди них не было: только люди. Они отступали все дальше, в глубь их Твердыни, по коридорам, по лестницам, но каждый шаг давался нам большой кровью. Я никогда не видел таких воинов — ни прежде, ни потом. Не могли они так долго продержаться, но держались… Я пробился к их знаменосцу… он хорошо бился, а я был ранен, но в его левой руке было древко знамени… Он падал долго, очень долго, до последнего пытаясь удержать знамя. Там, на лестнице, больше почти уже и не было никого. Я хотел ударить еще раз — и не смог. Он упал, и так же медленно упало знамя. Кто-то из тех, кто стоял за ним, бросился вперед и подхватил знамя. Потом… Пятеро или шестеро их там оставалось — не помню… их окружили, а я, уж не знаю зачем, наклонился, чтобы посмотреть на знаменосца…
Закашлялся надрывно, старчески; Эаремир встревожился было, но старик замахал на него рукой — сиди, мол, обойдется, и немного погодя продолжил, задыхаясь:
— Когда… тебе будут говорить, что… они были… чудовищами, ты… не верь.
— Но ты сам… — осмелился вставить Эаремир.
— И мне не верь! — сорванным хриплым голосом крикнул старик. — Он был очень красив. И совсем мальчик. Светловолосый, большеглазый… Глаза были открыты. И он улыбался. Не скалился — улыбался. Спокойно так… Лицо у него было белое-белое, и я не сразу понял, что он уже мертв. Один из нас… Аратан, кажется… да, Аратан; он потом сказал — знамя нужно сжечь. А я не позволил. Не знаю, почему. Может, потому, что этот мальчик так его защищал. А мы умели ценить стойкость и отвагу. Даже во врагах.
Мы не вошли в зал. Страшно было, да, малыш, страшно. А потом… там лежали они. И мы не смогли войти. Даже мертвые, они преграждали нам путь. Они не пускали нас. А ступени были скользкими от крови — их и нашей. Не разобрать, где чья. Кровь у всех одного цвета, мальчик: и у пахарей, и у воинов, и у королей… у своих и врагов. Мы остались. Вошли эльфы и майяр. Эльфы — те обходили… а майяр шли прямо по телам. И я остался там, рядом со знаменосцем, потому что мне вдруг показалось — кто-нибудь пройдет сапогами по этому лицу, по глазам…
Старик умолк, прикрыв лицо — руки дрожали; потом продолжил, поначалу невнятно и глухо:
— Когда его вывели, мы все стояли там, но никто не решался смотреть. А я был, наверно, самым молодым, и мне стало интересно — какой он. Ждал, наверно, увидеть огромное черное чудовище с горящими глазами — точь-в-точь как рассказывают… Я смотрел на него — и хохотал и никак не мог остановиться. Он повернул голову и посмотрел на меня — и мне будто глотку заткнули…
— И… какой он? — шепотом, замирая от ужаса и любопытства.
— Человек, — медленно проговорил старик. — Седой человек, искалеченный, руки связаны, ошейник… Лицо бледное, словно много лет не видел солнца, шрамы совсем свежие, еще кровь сочилась, но он вовсе не был уродлив, нет, нет… Глаза…
Отнял руку от лица, задумчиво посмотрел на мальчика:
— Как ты думаешь, почему они сражались за него?
Эаремир пожал плечами — для него все было очевидно.
— Враг искусен в обмане и лживых наваждениях, — убежденно до бессмысленности, как хорошо вызубренный урок.
Старик раздраженно нахмурился, топнул ногой:
— Не говори о том, чего не понимаешь! Обман, наваждения… Дурак! Тьфу! Еще бы о живых мертвецах сказал!
— Но ведь все же…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});