…Самолет летел низко, и Павел любовался проплывающей внизу тайгой. В салоне только половина кресел были заняты. Видно у сельских жителей давно не было денег на воздушные путешествия в областной центр. Достав карту, Павел проследил взглядом ту речку, на берегу которой повстречал четырех беглых зэков, потом прикинул маршрут самолета. Нет, пройдет в стороне. А жаль, можно было бы уточнить маршрут и кое-где срезать речные петли.
Фотоаппарат в кармане врезался в бок, но Павел все равно не отрываясь, смотрел в иллюминатор. Честно говоря, фотоаппарат он прихватил с единственной целью – сфотографировать распятье и проконсультироваться со знакомым художником о его возможной ценности. И тогда, во время первого посещения заброшенного лагеря, у Павла мелькнула шальная мысль, прихватить с собой распятье. Но одному, пожалуй, не унести. Вдвоем надо… Чертов фотоаппарат! Надо было в рюкзак засунуть. Но до рюкзака не добраться. Пилот, как только узнал, что у Павла карабин в плащ-палатку завернут, без разговоров сунул и рюкзак, и тюк в багажное отделение.
Из кабины вышел второй пилот, проговорил:
– Пристегните ремни, идем на посадку… – и скрылся в кабине.
Павел подумал, положены ли на таких самолетиках стюардессы, или летуны экономят? Но тут самолет ухнул вниз, и Павлу стало не до таких пустяков. Его никогда не мучила морская болезнь, но тут вдруг все внутренности подкатились к горлу, и стало так плохо, что ему показалось – легче умереть, чем терпеть подобное. Однако самолет запрыгал по не очень ровному травяному полю, и тошнота отпустила.
Повесив рюкзак на спину, а тюк, взяв в руку, Павел зашагал к довольно обширному селу, вольно раскинувшемуся на пологом берегу реки. Войдя в улицу, он тут же обнаружил и колеса; у высоченного забора стоял побитый "Газ 66" и возле него задумчиво курил мужик в джинсах, кирзачах и когда-то черной майке. Подойдя, Павел спросил:
– Подвезешь до леспромхоза?
Мужик оглядел его с ног до головы, сказал лениво:
– А чего ж не подвезти? Коли заплатишь…
– Полсотни хватит?..
– Ты что, мужик, опупел?! – взвился провинциальный автомобилист. – Сто километров только в один конец…
Павел медленно вытащил из кармана бумажник, не показывая мужику содержимого, осторожно вытянул две двадцатки и десятку, помахал ими в воздухе. Мужик заворожено следил за ними глазами.
– Вижу, полсотни достаточно… – проговорил Павел.
По лицу мужика было видно, что внутри его организма идет нешуточное борение с желанием загнуть и вовсе несусветную цену. Однако здравый смысл победил, он махнул рукой, отбрасывая недокуренную сигарету на заросшую колею, тянущуюся посреди улицы:
– Поехали.
Мужик оказался молчаливым и не любопытным, так в полном молчании и доехали до леспромхоза. С первого взгляда было ясно, что село умирает; многие дома стояли заколоченные, от других остались одни фундаменты. Видимо жители уехали вместе с домами. Павел узрел у одного из жилых домов огромный, побитый и ободранный "Краз". Сказал:
– Останови-ка…
Выпрыгнув из кабины, выволок рюкзак, тюк, кивнул шоферу и зашагал к "Кразу". На обширном дворе, обнесенном низенькой штакетниковой оградой, видимо хозяин колол дрова. Он, не спеша и методично, перегонял через себя огромную кучу чурбаков в весело сияющие на полуденном солнце полешки, которых тоже накопилась уже изрядная куча.
Войдя в калитку, Павел вежливо поздоровался:
– Здравствуйте, хозяин…
– Здорово… – медленно проговорил человек.
Он был худ, будто только что из лагеря смерти, лицо изрезано крупными морщинами, а губы проваливались, видимо из-за отсутствия большинства зубов. Ему с одинаковым успехом могло быть и пятьдесят лет, и восемьдесят.
– Это ваш "Краз"? – спросил Павел.
– Да нет, леспромхозовский… – усмехнулся человек, с интересом разглядывая Павла.
– Я имею в виду, вы на нем ездите?
– Езжу иногда, когда есть куда…
– Мне как раз прокатиться надо…
– Далеко?
– А на полсотню…
– Чего, километров?
– Да нет, баксов…
– Ну-у… Ежели баксов, то можно и до Северного полюса… Слышь, ученый, ты меня не узнаешь?..
– Не-ет… А мы что, встречались? – Павел вгляделся в абсолютно незнакомое лицо.
Человек улыбнулся, и тут обнаружилось, что у него, и правда, лишь половина зубов, и те латунные.
– А ты совсем не изменился. Только поседел, как лунь… Надо же… А у нас говорили, будто умер ты в больнице…
И тут Павел понял, кто это. Изумленно оглядев форменного старика, проговорил потрясенно:
– Надо же… А ведь ты тогда младше меня был…
– Это по вашим лабораториям если сидеть, то и не старишься вовсе. А у нас пахота, да водка, быстро старят…
– Да я уже давно не ученый… – вздохнул Павел.
– А чего ж тебя принесло в нашу глушь?
– Да вот, понимаешь, писателем стал. Хочу криминальный роман написать на реальных событиях. Надо бы мне прежним маршрутом пройти, да хочу и то место найти, где меня чуть не прикончили… Ностальгия замучила, понимаешь… Звать-то тебя как? А то и тогда не спросил, и сейчас как-то неудобно… Ты меня хоть ученым зовешь…
– Теперь писателем буду звать, – ухмыльнулся шофер. – А ты зови меня Федором. Завтра, что ли, поедем?
– А чего тянуть? Поехали сейчас. Там хоть колея еще не заросла?
– Прое-едем… Щас, только бабе скажу, что уезжаю… – и он зашагал к дому.
Павел смотрел ему вслед. Надо же, совсем старик… А ведь до пятидесяти еще далеко…
"Краз" с ревом протискивался между осинками-подростками. Да, это уже не осиновое мелколесье, а нормальный осинник. Наверное, теперь тут и грибов навалом бывает. И зверь, и птица селиться начали.
– Слышь, писатель, – прервал молчание шофер, – ты вот в городе живешь, шибко умный человек, к тому же писатель. Ты скажи мне, для чего все это? Какой во всем этом смысл?
– В чем именно? – рассеянно переспросил Павел.
– Ну, перестройка эта… Весь этот бардак… Мы тут вкалывали, тайгу изводили, а теперь и не нужны больше никому… Начальство говорило, акционерное общество организовать… Так продавать нечего! Тайги больше нет. Картошку, что ли, сажать? Так под нее еще поля корчевать надо…
– Есть во всем этом смысл, – медленно выговорил Павел. – Мы восемьдесят лет блуждали, теперь, вроде, выруливаем на прямую дорожку. Только, пережить бы это выруливание. Опять же, бывшие коммунисты нас в капитализм ведут. А коммунисты бывшими не бывают. Не жалеют они ни крови человеческой, ни жизней…
– Вона что… Тебе хорошо говорить – баксами рассчитываешься… А я, значит, отработанный материал, остаток коммунистического ударного труда, случайно задавленный при повороте к капитализму…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});