каравану неправильный путь, но греки стали в них стрелять; тогда сечевики позвали других товарищей, бывших на рыбных
промыслах; и <большим собранием> заворотили караван к-Сече.
Атамания и все сечевое товариство поделили между собою из
греческих товаров только красные кумачи, а дорогие вещи: камни, жемчуг и деньги возвратили торговцам и сами проводили их до
великороссийских городов. В этих оправданиях была чистая ложь; ни гетман, ни московское правительство не могли поверить этому, да и сам сообщавший такое оправдание, конечно, знал, что ему
не поверят. Не теряя времени, запорожцы, подущаемые притом
приезжавшими в Сечу татарами, послали в Крым посольство к
хану просить возобновления прежнего союза, старинного <братер-
ства> и помощи против москалей, а тем временем самые отважные
составили ватагу в числе шестисот - настоящую разбойничью
шайку: в вершинах реки Вовчей не было от них ни прохода, ни
проезда людям Полтавского полка, ездившим на пасеки и на
рыбные ловли.
Более всего раздражала запорожцев в то время постройка
городка недалеко от Сечи. Отважнейшие грозили выйти с оружием
на строителей. Гетман посылал в Сечу требовать, чтобы
запорожцы не мешали царским ратным ломать камня у Каменного Затона
для постройки крепости, а кошевой атаман от имени всего това-
риства написал такой ответ, обращенный к лицу царя: <Объявляем
вашему царскому величеству все мы единогласно, что совершенно
не хотим оного города близ нас на Днепре иметь и камня на
строение брать не дозволим. Еще и города не выстроили, а мы
уже терпим убытки и неправды в вольностях наших, чего напредь
сего ни от кого не видали по данным нам монархами грамотам, теперь же дознались напустнаго утеснения товариству нашему, ходящему для своих добыч и промыслов. Мы на бой против бу-
сурман по вашему царскому указу идти всегда готовы, а города
строить не позволяем>.
Однако попытка запорожцев сойтись с татарами во вред
России не удалась. Запорожские послы, отправленные в Крым, встретили хана недалеко от Карасубазара и предлагали прежнее <бра-
512
терство>, как было при Хмельницком. Хан призвал какого-то
старого татарина, помнившего времена Ислам-Гирея, делал ему
расспросы и потом стал держать совет с своими мурзами. Некоторые
заявляли охоту открыто подать помощь запорожцам, другие же
опасались, что запорожцы, надеясь на одних охотников пристать
к их замыслу, которых в Украине найдется немного, опять
подведут татар, как уже было недавно с Петриком и еще ранее с
Суховеенком. Хан решил спросить об этом своего верховного
повелителя, турецкого падишаха, а до получения ответа мурзы
убеждали запорожцев не сноситься с Москвою.
Но в самом запорожском товаристве возникло раздвоение.
Самые задорные ненавистники Москвы кричали: <Лучше навеки
поддадимся турку, а не останемся в московской неволе>. Другие
представляли такое хитрое соображение: <Если орда с нами теперь
не пойдет воевать Москвы, а на нас опал царский станется за
сношение с татарами, то мы отпишемся, что ничего о том не
знали, скажем, что нам приказал так чинить с ордою гетман.
Вот его, гетмана, возьмут в Москву, а нам будет милость
монаршая>. Гетман заранее обо всем этом узнал и отправил к хану за
объяснениями посла своего Завидовского. Хан принял гетманского
посла ласково и объявил, что ни за что не станет нарушать мира
с московским царем. Гетманский посланец от имени гетмана
жаловался на грабежи, учиненные татарами над русскими
торговцами в Кубанской и Ногайской орде. Хан приказал тотчас
учинить розыск и воротить награбленные товары; сверх того он
дал строгий приказ не поступать вперед таким образом. Тогда
же хан хотел окончить размен полоненников так, чтобы уже ни
русских в Крыму, ни татар в России в плену не оставалось. Это
не так скоро могло окончиться, так как русских полоненников
отпускали не иначе, как в обмен за татарских или за выкуп
деньгами. Некоторые русские в это время получили свободу, и в
числе их был князь Юрий Четвертинский, взятый в плен во время
нашествия Петрика с белогородскою ордою. Силистрийский
Юсуф-паша продолжал требовать вознаграждения за ограбленный
караван, и гетман не без, труда упросил присланного от паши
<агу> взять вознаграждение жалованьем, которое по обычаю
каждый год присылалось от царя запорожцам сукнами, камками, атласами и соболями. Такие вещи приняты были по оценке в десять
тысяч лев ков; гетман прибавил еще 640 рублей деньгами и, сверх
того, отдал греческим купцам, потерпевшим разорение от
запорожцев, 400 рублей, собранных с переволоченского перевоза на
Днепре, составлявшего собственность Запорожской Сечи.
Казалось, у запорожцев отнималась надежда на помощь
мусульманского мира против московской власти, но приезжавшие в
Сечь татары разжигали их и твердили, что если Москва не по-
17 Заказ 785 513
кинет строить городов при Днепре, то бусурманы придут войною
на московские города и пригласят запорожцев. Даже силистрий-
ский паша заявлял гетману, что туркам вообще немило построение
городов, что оно означает приготовление к войне. Такие заявления
распаляли у запорожцев задор ко вражде с Москвою. <Но не так
страшны запорожцы и татары, - писал Мазепа в приказ, -
страшнее нам малороссийский посполитый народ: весь он
своевольным духом дышит: никто не хочет быть под той властью, под
которою пребывает, а полтавский полковник пишет мне, что все
его полчане при случае начнут запорожцам помогать в их злом
намерении>. Осенью 1702 года запорожцы напали на царскую
казну, которую вез капитан Суходольский, убили капитана и двух
солдат, ограбили казну, а бывшего при капитане священника, исколов копьями, замертво покинули в терновнике; они, кроме
того, уводили у великороссийских ратных людей почтовых
лошадей и задержали царскую грамоту, в которой уговаривали их не
препятствовать постройке крепости.
Такие бесчинства сами по себе хотя еще не возбуждали
политических опасностей, но волнения в Запорожье откликались в
Украине и слухи о сборе запорожцев на войну против москалей, разносясь по Гетманщине, находили в народе сочувствие. В Сечу
стремились всякие бездомные бродяги. Гетман приказывал
компаниям стеречь переходы, не пускать беглецов через Днепр, а
полковникам заблаговременно предупреждать в своих полках
побеги и сажать в тюрьмы своевольных. В одном из тогдашних
донесений гетман огулом весь малороссийский народ обвинял в
легкомысленности и склонности к шатанию.
В Малороссии отношения народа к великороссийским ратным
людям становились все хуже и хуже. Уже и при прежних
гетманах видно было, что малороссияне’ недолюбливают великорос-
сиян, и хотя после возмущения при Бруховецком народ по
внешности оставался верным и покорным, но доволен своим
положением он не был и-никогда, казалось, не представлялось
ему таких резких поводов роптать на гнет, ложившийся на него
от московской власти, как в описываемое время. С начатием
шведской войны во всех владениях царя Петра почувствовалась
невыносимая тягость народу от служб и поборов. Не миновала и
Малороссию та же участь, хотя в меньшей степени, чем прочие
царские области. Царь начал требовать высылки Козаков в
северные страны государства, где главным образом происходил театр
военных действий: а этого прежде не бывало, и козаки знали
только свою Украину да прилегавшие к ней южные степи. Народ
был недоволен и внутри своего края грубостью обращения с ним
царских ратных людей и> всякого рода должностных лиц, ездивших по делам службы. <И козаки и поселяне, - писал в приказ
514
гетман, - все злобятся на меня, все кричат в одно: пропадать
нам до конца и сгубят нас москали! У всех одна мысль уходить
за Днепр, и может произойти внезапное здо>. Немало сохранилось
известий того времени о столкновениях, происходивших в разных
местах между малороссийскими жителями и великороссийскими
царскими служилыми. Для примера приведем некоторые случаи, показывающие, как нагло и презрительно обходились царские
служилые с туземцами.
В 1702 году полуполковник Левашов, идучи с отрядом мимо
городка Кишенки, послал туда приказание, чтоб его встречали с