Ёрдел нерешительно взял перо и повертел его в пальцах. Писать он умел, точнее, помнил, как это делать. Но с момента казни ему почти не приходилось практиковаться.
Всё же кое-как своё имя он вывести смог, и Риш торопливо выдернул договор и, уже не сдерживаясь, ликующе улыбнулся.
– Прекрасно-прекрасно… Рад вашей сговорчивости. Будет ли мне позволено узреть лицо моего нового мага? – весело вскинул брови Риш. – Думаю, от меня-то вам скрываться не нужно, – и протянул руку для рукопожатия.
Ёрдел покладисто отодвинул капюшон на затылок, и улыбка молодого хайнеса несколько померкла, когда он увидел голубоватую каменную кожу. А когда тёмный снял перчатку и ответственно пожал окаменелой ладонью его руку, и вовсе застыл. Не сложенный договор глумливо зашуршал на ветру.
Тёмный счёл, что разговор окончен, и, надвинув капюшон на лоб, исчез. Просто испарился.
А выпрямившийся обалдевший Риш наконец заметил наслаждающегося зрелищем консера.
– Господин Шерех, вы знали? – прошипел Узээриш, и старик мгновенно засобирался.
Только далеко не ушёл. Стоило хайнесу направить свои стопы к нему, как старый волк охнул и схватился за поясницу.
– Ох, проклятый радикулит! – всплеснул руками Фоший и кинулся на помощь господину. – Надуло-то спину на этих драконах!
Наброситься с обвинениями на больного старика, Риш не посмел, но проводил таким взглядом, что консер был просто обязан хотя бы споткнуться. Но не споткнулся.
Боги, взять на службу тёмного хаги! Риш застонал.
При виде Майяри радикулит волшебным образом отпустил спину старого волка, и он поиграл бровями в сторону Фошия. Тот театральным жестом расправил занавесом плащ, закрывая им господина, и Шерех зашуршал за ним.
– Эй, Майяри, – Вахеш осмелился навлечь на себя дедов гнев, – я бы на твоём месте бежал очень-очень быстро!
– Ты о чём? – не поняла девушка.
– Пяточки…
Плащ опал, открывая старого, полностью седого волка, и сердце девушки обмерло. Она метнула испуганный взгляд на мужа и поняла, что тот заступаться не будет. Волк ощерил пасть и с предвкушением облизнулся. Пятки вспыхнули огнём, и Майяри бросилась бежать. Волк скакнул за ней с радостным воем.
Через четверть часа даже невидимый Ёрдел понял, что сестре ничего не грозит. Зверь гонял девушку по всему лагерю, порой нагонял и прихватывал самые выпирающие части тела зубами, но не кусал и отпускал перепуганную жертву дальше. Майяри, даже не подумавшая отгородиться от волка щитами, испуганным зайцем металась между кострами, пытаясь спасти пятки.
Впрочем, ещё через пять минут, уже вися на склоне скалы и смотря вниз на облизывающего волка, Майяри сама поняла, что ей ничего не грозит.
– Вы же меня не укусите? – досадливо вопрошала она, но проверять не рисковала.
Волк клацал зубами, ещё больше ввергая её в нерешительность.
– Вы меня здесь до ночи теперь пасти будете? Господин, вы уважаемый оборотень, а ведёте себя так! Подумайте, какой пример подаёте!
Зверь встал на задние лапы и поскрёб склон.
Отвлёк их ликующий драконий рёв, и вскинувшая голову Майяри просветлела, узнав своего собственного дракона.
– Живой! – вообще-то она не сомневалась, что с ящером будет всё в порядке, но убедиться в этом было приятно. – И даже нас нашёл. Со всеми прилетел?
Дракон был не столь рад встрече. Издав ещё один яростный вой, он выставил вперёд лапы и, сграбастав вскрикнувшую девушку со скалы как орёл ягнёнка, взмыл вверх, а затем выровнялся и гневный, но торжествующий направил свои крылья на юго-запад. К Жаанидыю.
– Бедняжка, – весело попыхивал трубкой Вахеш, вспоминая дневные злоключения Майяри. – То дед, то дракон… И это ещё дядюшка Шидай до неё не добрался.
– А доберётся злющий, – Рамин принюхался к готовящейся каше. – Лапы все в кровь сотрёт…
– И всех тут пожрёт, – мрачно предрёк Ирриван, всё ещё недовольный, что ему пришлось переться в такую даль из-за дурной жены кузена.
Заставила дракона вернуться и опуститься сама Майяри, а вот успокаивал разгневанного и обиженного ящера уже Ранхаш. Пока он свистел утешительные команды, Вахеш вдоволь насмеялся над Майяри, прячущейся за мужем от дедушки Шереха, который всё ещё был в зверином облике.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Вдоволь настращав внучку, консер всё же обернулся и, одевшись, весьма довольный собой пошёл что-то обсуждать с Оиридом. Перепуганная Майяри даже не спросила, о чём они со старейшиной Ирдаром договорились.
К вечеру до лагеря добрались почти все отставшие, и теперь с поднимающимся от земли туманом смешивался дым костров. Вахеш видел, как Майяри ходит, ищет своего тёмного брата, но тот словно под землю канул и на зов не откликался. В конце концов опечаленную девчонку уволок в палатку Ранхаш, а к их костру подсел довольный собой и жизнью, которая теперь стала ярче, Казар.
Он-то и заметил, что шкура рядом с Вахешем зашевелилась.
– Кажется, твоя добыча в себя пришла.
Из-под края шкуры на оборотня испуганно посмотрела Зиярелла, а когда он склонился ниже, она мгновенно сползла вниз, тихо скуля от страха. Оборотень озадачился.
– Рёбра болят? Позвать лекаря?
Женщина испугалась ещё сильнее и тихо заплакала.
Она очнулась в окружении незнакомых мужчин и подумала, что старейшина в гневе отдал её мимоезжим охотникам. Или её выбросили в лесу, а эти оборотни подобрали. И теперь она была в ужасе в ожидании своей дальнейшей судьбы.
– Рамин, сбегай за лекарем, – попросил Вахеш, опуская широкую ладонь на то место, где должна была быть голова женщины. – Ну чего ты ревёшь? Может, есть хочешь? Или по нужде проводить?
Та расплакалась ещё горше, судорожно цепляясь в шкуру и обещая себе ни за что не даться живой, но вместо этого прошептала:
– Пожалейте меня, господин… не нужно…
Вахеш с недоумением приподнял брови, но услужливо погладил плачущую женщину по дрожащим плечам, жалея.
В общину гости не заходили. Как и обещали. Ёрдел только ощущал, что под землёй подрагивали тысячи щупов сил, тянущихся со стороны лагеря. Давать хозяевам возможность устроить каверзу приезжие хаги не пожелали. На улицах было тихо, все сидели по домам.
Тёмный остановился на площади, и в памяти опять замелькали воспоминания двадцатилетней давности. Вот здесь он лежал. Собственно, это всё, что он помнил чётко. Остальное – удары и боль. Он не слышал ничьих голосов, кроме собственного, и не видел ничего, кроме опускающихся палок.
Осмотревшись, Ёрдел задержал взгляд на громаде храма, сейчас зияющего пустым проёмом. Внутри зашевелились неясные воспоминания. Воспоминания ворошились при взгляде почти на каждый дом. Он помнил это место и вспоминал всё больше, но жалкими клочками, крохами, пылинками.
Ярче всего память трогала одна из лестниц, ведущих к домам, вырезанным прямо в склоне горы. Ёрдел неспешно поднялся по ней и переступил порог, оказавшись в просторной комнате, освещённой многочисленными светильниками. В одном из резных кресел сидел старейшина Ирдар. Ёрдел помнил его именно под таким именем. Слово «дедушка» не шевелилось в его памяти.
Старейшина сидел совершенно прямо и, не отрываясь, смотрел в одну точку.
Ничего не выражающее лицо, холодный взгляд, спокойные расслабленные руки.
Помешкав, Ёрдел всё же закрыл свой светильник и стал видимым. На лице старейшины не дрогнул ни один мускул. Даже зрачок не сократил. Он будто знал, что внук здесь, что он пришёл.
Ёрдел опустился в кресло напротив и замер.
Так они и просидели в молчании почти полчаса, пока старейшина не разомкнул уста.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
– Я всю жизнь ждал и шёл к тому, что определили для нас, потомков, предки, – тихо и ровно произнёс он. – Мой отец завещал мне этот путь так же, как ему завещал его отец, а ему его… Длинная череда завещаний.
Он умолк.
Ёрдел не пытался осмыслить сказанное. Он не помнил ничего о миссии народа, ничего о том, чему его учили. Блаженное неведение.