Читать интересную книгу Сталин. По ту сторону добра и зла - Александр Ушаков

И что удивительного? Ведь собирался же Лев Давидович создать трудовые армии из всего населения, так почему же не создать их из тех, кто был не в ладах, нет, уже даже не с законами, а с понятиями. Особенно если учесть, что содержавшиеся в огромной и страшной системе ГУЛАГа рабы составляли более 10% всей рабочей силы в стране, а ограничений для ее использования практически не существовало.

Ну и само собой понятно, что труд заключенных больше всего использовался там, где находились их лагеря: в лесной и горно-добывающей промышленности на Севере, в тундре и за Полярным кругом. И вполне закономерно, что к концу 1930-х годов именно ГУЛАГ стал основным поставщиком дармовой рабочей силы.

* * *

Сворачивание нэпа сказалось не только на кулаках и зажиточных крестьянах, досталось и тем, кто жил в городе. Нет, Сталин пока не приказал арестовывать бывших нэпманов и ссылать их на «необитаемые острова». А вот капиталом их попользовался. Для чего и было дано негласное разрешение на частичную конфискацию их имущества. На деле же эта «частичная конфискация» оборачивалась потерей всего, и несчастных людей выбрасывали на улицу без гроша в кармане.

Тогда же была проведена и печально знаменитая «золотая кампания», которая охватила всю страну. Большинство нэпманов уже в начале наступления на них переводили значительную часть своего состояния в золото и драгоценности, что разрешалось Гражданским кодексом.

Но когда и какие законы волновали большевиков? И уже очень скоро финансовые органы потребовали от бывших предпринимателей сдать государству все имевшиеся у них драгоценности по установленной государством цене.

Сдавали немногие, ну а с остальными разбирались уже люди из ЧК, которые и здесь шли на всевозможные ухищрения. Так, в Закавказье они торговали на «черных» рынках взятым из государственных запасов золотом по спекулятивным ценам. После чего это золото отбиралось у спекулянтов, но теперь уже по бросовым ценам. А часто и без оных...

Тем не менее денег, как всегда, не хватало. И тогда Сталин настоял на продаже за границу многих шедевров из Эрмитажа, Музея имени Пушкина, Русского музея и многих других коллекций. В результате за границей оказались знаменитые полотна Рубенса, Веласкеса, Тициана, Рафаэля, Рембрандта. Ушла за границу и часть мебели и предметов убранства из царских покоев.

Да и чего стесняться? Все это — буржуазное искусство, да и сам Ильич не брезговал торговать произведениями искусства и старины.

* * *

Как относились ко всему этому «умеренные»? Без особого энтузиазма. Однако Сталина волновали не только Киров и Серго Орджоникидзе. За каждым из них стояли люди, которые тоже были недовольны его жесткой политикой и плохой жизнью населения.

Эти, как считал сам вождь, упаднические настроения, хотели они того или нет, так или иначе передавались (и Сталин знал об этом) как многим старым партийцам, так и комсомольской молодежи. Не радовали Сталина и их, надо заметить, настойчивые предложения замириться с бывшими оппозиционерами и использовать их таланты в социалистическом строительстве в связи с приходом в Германии к власти нацистов и оккупацией японцами Маньчжурии. Еще немного, и они ему скоро предложат вернуть Троцкого! Сталин слушал все эти бредни «умеренных» и не слышал их. Да и о каком замирении могла идти речь, если в его понимании все только начиналось и главные классовые битвы были еще впереди.

Более того, как и всякий политик, Сталин рассматривал все эти действенные меры не столько как средство улучшения положения в экономике, но и как угрозу собственному положению. Да и кто на самом деле знает, что замышляли все эти люди? В высокой политике возможны всякие союзы, и это ведь они только на первый взгляд кажутся невероятными. Не так давно он и сам числился в друзьях Каменева и Зиновьева, а потом и Бухарина. Только вот где они теперь, эти самые друзья по «триум» и прочим «виратам».

Что же касается самих «умеренных», то ведь это они пока такие умеренные, но рано или поздно ему придется сойтись с ними на узенькой дорожке, где место было только одному. И что тогда? А вот до этого «тогда» ему очень не хотелось доводить дело.

И как знать, не задумал ли Сталин уже тогда окончательно вычистить партию и изгнать из нее всех, кто когда-либо посмел не согласиться с ним. Орджоникидзе, Куйбышев, Киров, Косиор, Рудзутак... все они входили в группу «умеренных» и ушли из жизни не по своей воле. Косиор и Рудзутак были расстреляны, Киров убит, а Орджоникидзе и Куйбышев умерли при весьма странных обстоятельствах. Может быть, и к лучшему. Получить 25 лет лагерей означало вечные муки и ту же самую смерть. Только медленную. У Сталина рука не дрогнула бы...

* * *

Но все это будет потом, а в 1933 году под пока еще ненавязчивым давлением «умеренных» Сталину пришлось наступить на горло собственной песне и изменить систему хлебозаготовок. С их же подачи были возвращены из ссылок Зиновьев и Каменев, были вторично исключенные из партии после «рютинского дела». И им было разрешено искупить вину покаяниями и призывами ко всем бывшим оппозиционерам прекратить сопротивление сталинской политике.

Что думали сами «умеренные» о Сталине? Этого уже не узнает никто и никогда. Конечно, именно он являл собой центральную фигуру проводимой политики, и далеко не случайно, кажется, сам Бухарин писал находившемуся в эмиграции известному меньшевику Б. Николаевскому: «В то время как ранее все виды оппозиции были оппозицией против Сталина и за его смещение с поста руководителя, теперь не встает вопрос о таком смещении... Все неустанно подчеркивают их преданность Сталину. Происходит скорее борьба за влияние на Сталина, борьба за его душу, так сказать».

Кто знает, может быть, оно и было, но верится в подобное с трудом. Да, по тем временам Сталин значил очень многое, но... ушел же в самое для этого неподходящее время Ленин. И ничего! Выстояли! Надо полагать, выстояли бы и на этот раз. Вызывает удивление и фраза о борьбе за сталинскую душу. Неужели после устроенных им на Украине голода и убиения едва ли не 10 миллионов ни в чем не повинных людей они еще на что-то надеялись?

Конечно, по-своему «умеренные» были преданы Сталину, но вряд ли можно себе представить, чтобы никто из них так ни разу и не подумал (хотя бы про себя) о том, а что было бы, если бы Сталина на самом деле сместили с его поста и таким образом изменилась бы политика страны?

И если бы не расстрелы и таинственные смерти, то рано или поздно они неизбежно столкнулись бы со Сталиным уже по-серьезному, и вот тогда-то кому-то из них пришлось бы уйти.

Вряд ли Киров и Орджоникидзе приветствовали бы избиение остатков старой гвардии и столь необходимых стране военных. Да и какая дружба могла быть у политиков? Такая, как у Сталина с Каменевым и Зиновьевым? Или у Сталина с Бухариным? Возможно, только вот слишком хорошо известно, чем эта дружба закончилась...

* * *

Не успел Сталин расправиться с Рютиным, как ему на смену явилась целая группа во главе с бывшим народным комиссаром сельского хозяйства А.П. Смирновым, в которую входили такие старые большевики, как Н.Б. Эйсмонт (член партии с 1907 года) и В.Н. Толмачев (в партии с 1904 года). Эти даже не стали с ним встречаться, а взяли, да и распространили манифест, в котором требовали смещения Сталина с поста генсека.

И вот тогда-то Сталин высказал все, что он думал... о самом себе. «Только враги могут говорить, — заявил он членам ЦК, — что можно убрать Сталина и ничего не случится». Ну а затем потребовал смертной казни для Смирнова и его сподвижников. И снова Политбюро отказало ему. Вместо сурового наказания провинившихся перед Сталиным людей она приняло решение провести общую партийную чистку, в результате которой за 1933—1934 гг. из 3,5 миллиона коммунистов были исключены более миллиона человек.

И снова Киров выступил против. Пусть мягко, пусть ненавязчиво, но все же против. И, слушая очередные призывы Мироныча к сдержанности, Сталин с трудом сдерживал охвативший его гнев. Разошлись они и в вопросе о тех крестьянах, которые покинули в поисках хлеба родные дома. И если сам Сталин стоял за их арест и насильственное возвращение, что и нашло свое отражение в специальном постановлении, то Киров со товарищи и здесь советовал проявлять известную мягкость и гибкость.

На протяжении всего 1933 года Киров неоднократно выступал на заседаниях Политбюро за более тонкую политику практически во всех сферах народного хозяйства, за либерализацию режима, и его горячие речи находили отклик среди многих видных деятелей партии и простых коммунистов.

В конце концов, дело дошло до того, что Киров воспротивился против репрессий в Ленинграде, направленных на бывших участников оппозиции. И именно с его подачи раскаявшиеся раскольники были возвращены в партию. В то же время Киров выступал и за улучшение резко обострившихся отношений между советскими писателями и другими группами творческой интеллигенции и партией. Не без его участия было принято решение и о ликвидации РАППа, и о подготовке к созыву I Всесоюзного съезда советских писателей.