23.11.1923
<…> Как мудро Вы нас учите — мы лишь и можем держаться единением и любовью, как круг, созванный для Его Великих Дел <…> Буду работать изо всех сил, и главное, над собой, чтобы совершенно подавить ненужный, подчас тяжелый балласт в моем характере, видимо, сидящий там еще со времен Иеровоама.
Вчера получили кольца, радости нашей нет границ — всем впору, все почувствовали прилив силы, надев этот священный знак единения на палец. <…>
29.11.1923
<…> мы теперь заказали много снимков с картин Ваших, дорогой Н.К., и разного размера — в виде открыток и побольше <…> начинается работа по музею. <…>
06.12.1923
<…> Я зашла в office к Frances[294], с которой имела очень серьезный разговор по поводу упущения с одним учителем. Я ей напомнила Указ Учителя [направленный] к ней, «чтобы она разбиралась высшим чувством». Она на это рассердилась и, отвечая мне, случайно посмотрела на кольцо: оно было все медно-красное, почти все потемневшее. Это было настолько чудесно и явилось таким сильным доказательством, что я вся затряслась, она же начала плакать и сознаваться в неправоте своего поступка. Вы знаете, родная, такой случай я видела только [на кольце, бывшем] на Вашем пальце, когда враги дела…[неразборчиво] были у Хоршей. Помните, как покраснело и почернело Ваше кольцо? <…>
27.01.1924
<…> Музей уже почти закончен, и через 2 дня приедут Ваши картины, готовимся к этому светлому празднику <…> Любимые мои, мы всегда и постоянно чувствуем Вашу близость и в трудный момент всегда стараемся себе представить, что бы Вы сделали [в таком случае]. Конечно, это редко удается — или действуем слишком поспешно, или же думаем рассудком [вместо высшего, духовного понимания] и задерживаем решение. Но я теперь прихожу все время к одному убеждению: голос сердца ведет наиболее правильным путем. И мне кажется, что даже ошибки на этом пути скорее будут оправданы. <…>
10.02.1924
<…> Сегодня все соберемся в школе и пошлем Вам рекорды наших голосов и машину [для опытов с записью голоса Учителя].
24.02.1924
<…> что за дивная атмосфера в Музее! Там «воздух поет» от радости сознания великих творческих сокровищ, висящих кругом <…>
И легко будет нам говорить со всеми спрашивающими, ибо идею и значение Музея знаем мы! <…>
Получили чудные письма от Гребенщикова и Завадского. Последний решил приехать с женой в апреле. <…> Чувствуем, оба будут очень полезны для школы и дел <…>
09-[12.03].1924
<…> о Завадском. В первых их письмах к нам всем была видна нерешительность, но мы их звали и подбодряли, внушая веру <…> после долгих колебаний, как нам писал Тарухан, [они] взяли билеты <…> Если они все-таки теперь приедут, мы приложим все усилия, чтобы согреть их и развить в них мужество и энергию, а главное, желание служить, забыв личное «я». За Гребенщикова мы все радуемся, ждем его с нетерпением. Огромный дух! Полный энергии <…> не мечтаю о личном росте, главное — это рост дел доверенных. <…>
23–[25?].03.1924
<…> 24 марта. Дивный, прекрасный день! Начался он светло и радостно, при теплой, солнечной погоде. Утром мы все украсили комнаты корзинами цветов, красными розами, лилиями и фризиями. Комната была полна цветами. К 2 часам мы все были в сборе, и уже начали приходить люди. В общем было около 200 человек. <…> Были все хорошие люди, которые глубоко прониклись духом картин. Мы много прекрасных, от всего сердца, слов слышали и видели на лицах чувство умиления. <…> Столько красоты и радости кругом, любимые! Сердца наши переполнены благодарностью за доверенные нам сокровища! <…>
Ок. 28.03.1924
Родные, любимые, трудно описать 24 марта <…> Четыре угла Постройки заложены («Cor Ardens», «Master Institute]», «Corona M[undi]» и Roerich Museum). <…>
30.03.1924
<…> Первое воскресенье как открыт Музей <…> Целая толпа посетила Музей! Люди приходили беспрерывно <…> Прекрасная публика, интеллигентная, среди них учителя других школ, ученики наши и чужие, много из тех, которые были на открытии, пришли опять <…> Как Вы и сказали, дорогие мои, Музей спокойно и достойно войдет в жизнь! <…>
14-18.04.1924
<…> Сознавая ответственность в делах за себя и за всех, я тем не менее затрудняюсь в решении вопроса — чувствуя часто решение противоположное принятому, — но, видя бесполезность настаивания, приходится молчать. Если же результат бывает отрицательный и есть ущерб делу, я страшно мучаюсь, ибо предвидела раньше, но не могла добиться нужного. Но ведь вина все же на мне, видно, не умела правильно подойти к вопросу, когда он обсуждался? Дам Вам пример: перед тем как Логв[ан] поехал к Сутро, я советовала обратиться к Mrs. Сутро, ибо видела в ней более близкого школе человека. Затем, когда он на это не согласился, я предложила, прежде чем ехать к нему, вызвать по телефону и условиться о часе. Но Логв[ан] не послушал, поехал прямо, первый раз не был принят, вызвал позже и получил appointment лишь на другой день, и, как мы знаем, неудачно окончился этот визит. Между тем, Mrs. Sutro была на открытии Музея и так трогательно говорила о Вас и сказала, как бы ей хотелось получить весточку от Вас и как она Вас любит. <…>
Мне было указано «молчать, где трудно говорить». Приходится очень часто это делать, но, исполняя указанное, я духом чувствую, что недостает мне знания людей, их психологии, удобного момента, чтобы повернуть отрицательное действие в хорошую сторону. Виню очень себя, ибо все члены круга дают все свои силы делу, каждый дает все самое лучшее, что в нем есть. Порума трудится неустанно, обо всем сама заботится, сердце Логвана вмещает в себе так много прекрасного и светлого, и он очень широко на все смотрит, Frances приходит первой и уходит последней из школы, работая без перерыва, и сколько у нее любви и нежности ко всем нам. Все мы стараемся изо всех сил и видим, как на наших глазах укрепляются опоры здания <…> И все время думаю, превысили ли [наши] достижения в делах [сделанные нами] упущения? Да, сделано много, но как много впереди, и хочется перегнать время, не упустить сроки, а главное — правильно двигать дела. Родная, под Вашими крыльями легко работалось и работается, Вы всегда с нами, направляя нас, поднимая дух наш! Но иногда я думаю, имеем ли мы право лишь ожидать посылок, указаний, объяснений? Я теперь пишу Вам одна, в первый раз за все эти месяцы, сидя в комнате и (верите!) в первый раз оставаясь сама со своими мыслями. Все некогда, иногда даже боюсь, когда же я научусь чему-нибудь нужному? Перечла, и стыдно мне, все время пишу о себе. Но все-таки отошлю Вам что написала, ибо чувствую, что Вы мне поможете, как и всегда, во всех моих затруднениях. Припоминаю, как светло было мне сидеть у Вас, исповедоваться Вам и слышать такие ласковые и мудрые слова Ваши! Родная, все Ваши речи сохранены в душе моей и постоянно звучат во мне. И каждое Ваше письмо к нам — это ответ на что-то нужное и ценное каждому и всем вместе. Обнимаю и целую Вас крепко и стремлюсь все время изменить свой порывистый характер и дух (иногда мне кажется, что даже тело легче переменить, нежели дух обуздать).
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});