Читать интересную книгу Чингисхан. Пенталогия (ЛП) - Конн Иггульден

Хачиун сдерживал коня до последнего, наконец пустил галопом, пригнувшись от ветра и крича во весь голос. Вокруг грохотали копыта, и он наслаждался громом — даже в стременах встал. Поначалу казалось, что колонна приближается невыносимо медленно, а затем все словно понеслось Хачиуну навстречу. Сердце монгола громко колотилось, когда он подскакал к цзиньцам и выпустил первую стрелу. Вражеские арбалетчики стреляли в ответ, да только их стрелы не долетали, падали в траву. Хачиун, недосягаемый для врагов, мчался вдоль бесконечной шеренги и хохотал от радости, посылая в них одну стрелу за другой. Он почти не целился — пять тысяч воинов с каждой стороны ни на миг не опускали луков, и Хачиун вклинивался между их выстрелами, хлестко щелкая тетивой.

Цзиньских всадников уничтожили прежде, чем они успели перейти на галоп. Хачиун усмехнулся — ни одна из вражеских лошадей не пострадала. Его люди действовали осторожно, особенно после того, как увидели, что всадников мало.

Когда с кавалерией было покончено, Хачиун стал целиться тщательнее, выбирая командиров. За шестьдесят ударов сердца его тумен выпустил в колонну сто тысяч стрел. Лакированные доспехи не спасали цзиньцев, воины падали, сраженные на месте, идущие сзади спотыкались об их тела.

Испуганное стадо с отчаянным ревом бросилось бежать и, прежде чем сбиться в кучу, смело на своем пути больше сотни цзиньских воинов. В их рядах образовалась брешь. Хачиун доскакал до хвоста колонны и повернул коня, готовый мчаться назад. Арбалетные стрелы со стуком отскакивали от его панциря. После долгих месяцев утомительных упражнений было невыразимо прекрасно встретиться с врагом, особенно с таким, который не мог причинить вреда. Хачиун пожалел, что не захватил с собой больше колчанов. На ощупь он определил, что один уже пуст, и принялся за последние пятьдесят стрел. Первым же выстрелом он сбил цзиньского знаменосца.

От ветра слезились глаза, и Хачиун несколько раз моргнул, чтобы лучше видеть. Его воины проредили колонну цзиньцев. Теперь сквозь просветы можно было разглядеть другие пять тысяч всадников, которые атаковали с восточного фланга. Они тоже скакали вдоль колонны, наслаждаясь собственной безнаказанностью и выбирая жертвы себе по вкусу. Еще шестьдесят ударов сердца — и очередные сто тысяч стрел последовали за остальными. Цзиньским воинам было негде укрыться, стройные ряды смешались. Те, кто брел рядом с повозками, прятались под ними от стрел, их соплеменники умирали рядом. Пикинеры громко кричали от ужаса — среди них не осталось командиров, некому было сплотить воинов для ответной атаки или подгонять их по дороге к Яньцзину.

Хачиун вновь поскакал вдоль колонны. В этот раз он держался чуть дальше и целился внимательнее. Монголы развернулись с легкостью, отработанной за долгие часы тренировок, и запасные колчаны начали быстро пустеть. Хачиун несся во весь опор, изредка оглядываясь на длинный след из мертвецов, который остался за цзиньской колонной, пробивавшейся сквозь град стрел. Цзиньские воины соблюдали порядок, но двигались медленнее, чем раньше. Убитых командиров сменили. Новые командиры выкрикивали приказы, понимая, что паника приведет к полному уничтожению.

Хачиун одобрительно хмыкнул, восхищенный против желания. Он встречал немало противников, которые не выдержали бы подобной атаки, разбежались бы в страхе. Он доскакал до головы колонны и еще раз повернул назад. Плечи его горели. Хачиун представил, какое лицо будет у брата, когда остатки цзиньской колонны увидят подарок, который им приготовили у стен Яньцзина. Хачиун хрипло рассмеялся, шаря стертыми до крови пальцами в полупустом колчане. Осталось штук десять стрел, не больше, зато цзиньцы, похоже, дрогнули, их ряды охватил страх. Однако арбалетчики продолжали стрелять, и Хачиун понял, что надо принимать решение. Он чувствовал взгляды своих людей, ждущих приказа вытащить мечи и в клочья изрубить врагов. У всех почти закончились стрелы, еще один, последний, залп — и можно считать, что его тумен справился с заданием. Воины знали о приказе Чингиса, но смотрели на темника с надеждой.

Хачиун стиснул зубы. До цзиньской столицы далеко, и Чингис, конечно, простит его, если он сам расправится с колонной. Хачиун видел, что цзиньцы вот-вот сдадутся: все, чему ханский брат научился за долгие годы войны, говорило об этом.

Он скривился, закусил щеку, не зная, на что решиться. Наконец Хачиун махнул кулаком, описав широкий круг. Его жест повторили командиры, и монголы отступили от потрепанных остатков колонны.

Тяжело дыша, разгоряченные всадники построились рядами под внимательным взглядом Хачиуна. Те, у кого оставались стрелы, тщательно целились в цзиньцев. Сдерживая лошадей, монголы разочарованно смотрели, как удаляется колонна. Некоторые гладили конские шеи, выжидающе смотрели на командиров, злились, что им не дали прикончить врага, и не могли понять почему. Хачиуну пришлось делать вид, будто он не слышит возмущенных криков.

Колонна цзиньцев уходила все дальше, многие воины в страхе оглядывались — боялись, что монголы нападут сзади. Хачиун немного подождал, затем поехал шагом. Он приказал правому и левому крылу двигаться вперед, словно гоня перед собой колонну к Яньцзину.

За ними тянулся длинный след из мертвецов, развевающихся знамен и сваленных в кучи пик. Хачиун послал сотню воинов — обобрать мертвых и добить раненых. Сам не сводил глаз с колонны, бредущей навстречу его брату.

Бедствующий город предстал перед потрепанными цзиньцами только во второй половине дня. Те, кто выжил в страшной бойне, шагали, опустив головы, их дух был сломлен после встречи со смертью. Несчастные издали вопль ужаса при виде еще одного тумена — им преградили дорогу десять тысяч воинов, вооруженных луками и длинными копьями. Колонна дрогнула, цзиньцы знали, что не смогут пробиться к городу. Они замерли, не дожидаясь сигнала. Хачиун жестом остановил своих людей, подъехавших слишком близко. В надвигающихся сумерках он ждал брата. Заметив, что Чингис отделился от своего тумена и скачет к нему, Хачиун обрадовался. Хорошо, что он не лишил брата победы!

Цзиньские воины, измученные долгой дорогой, смотрели на хана безжизненными глазами. Повозки с продовольствием откатили назад сквозь толпу монголов, и Хачиун послал людей исследовать груз.

Чингис окинул колонну оценивающим взглядом и проехал по ее краю. Хачиун слышал, как перешептываются его люди, видя ханскую отвагу. Еще существовал риск, что выпущенная из арбалета стрела выбьет Чингиса из седла, но Чингис не смотрел на цзиньских воинов, не замечал тысяч людей, провожавших его хмурыми взглядами.

— Не так уж много врагов ты мне оставил, братец, — сказал Чингис.

Хачиун видел, что от езды верхом брат побледнел и покрылся испариной. Подчиняясь порыву, Хачиун слез с коня и приложился лбом к ноге Чингиса.

— Жаль, что ты не видел лица их командиров, брат. Мы настоящие волки в мире овец.

Чингис кивнул: он слишком устал, чтобы разделить радость брата.

— Я не вижу здесь запасов еды, — сказал хан.

— Их оставили сзади, включая стадо великолепных быков.

Чингис оживился.

— Давно я не ел говядины. Мы зажарим быков под стенами Яньцзина, пусть ветер донесет до жителей запах мяса. Ты все сделал правильно, брат. Ну что, прикончим цзиньцев?

Братья посмотрели на колонну понурившихся воинов. Их было вполовину меньше, чем в начале пути.

Хачиун пожал плечами.

— Мы их не прокормим. Конечно, если ты не решишь отдать цзиньцам еду, которую они привезли. Позволь мне сначала их разоружить, иначе они будут сражаться.

— Думаешь, они сложат оружие? — спросил Чингис.

Глаза хана блеснули, когда он услышал предложение Хачиуна, который явно гордился собой. Больше всего на свете монголы уважали военачальников, способных одержать победу при помощи хитрости, а не только силы.

Хачиун еще раз пожал плечами.

— Посмотрим.

Он позвал дюжину людей, знавших китайский язык, и приказал им проехать вдоль колонны и пообещать пощаду всем, кто сложит оружие. Цзиньцы были измучены, ведь целый день их преследовал жестокий враг. Их боевой дух упал, и Чингис только улыбнулся, услышав стук брошенного оружия.

Уже почти стемнело, когда пики, арбалеты и мечи унесли подальше от притихших цзиньцев. Чингис прислал Хачиуну тысячи колчанов, полные стрел, и монголы замерли в предвкушении. Равнину золотили лучи заходящего солнца.

Когда померк последний луч, раздался трубный рев рога, и двадцать тысяч монголов натянули луки. Цзиньские воины в ужасе кричали, потрясенные предательством. С каждым залпом их вопли становились тише. Бойня продолжалась до тех пор, пока совсем не стемнело.

Поднялась луна, монголы зарезали сотни быков и зажарили их на равнине перед Яньцзином. Генерал Чжи Чжун стоял на городских стенах, сглатывая горькую слюну. Его переполняло отчаяние. В Яньцзине уже ели мертвецов.