это означает взять быка за рога: не самая плохая политика.
А Дега? Он поступает так и преуспевает. И все же разве ты не чувствуешь, как и я, что это страшно тягостно?
В общем, не будет ли огромным благом прислушаться к мудрым советам Риве и Панглосса, прекрасных оптимистов, принадлежащих к настоящей жизнелюбивой галльской расе, которые щадят ваше самолюбие? И все же, если мы хотим жить и работать, следует проявлять крайнее благоразумие и заботиться о себе. Холодная вода, воздух, простая и здоровая пища, хорошая одежда, хорошая постель и никаких неприятностей. И не ходить по женщинам, не искать настоящей жизни, насколько возможно.
Я не так уж хочу ночевать в мастерской, но если придется там ночевать, это будет тогда, когда я увижу возможность устроиться более или менее окончательно и надолго. Мне теперь не нужно место в гостинице, раз есть мастерская, и я скажу им: как хотите, но я плачу три франка в месяц. А значит, никакой спешки нет. Но если тебе все равно, пришли мне в следующий раз 100 фр., ибо я хочу обзавестись кальсонами, как уже обзавелся рубашками и башмаками, а кроме того, мне нужно почистить и починить почти всю одежду. Тогда она будет в превосходном состоянии. Это срочно, на тот случай, если мне придется отправиться в Марсель или встретиться с кем-нибудь здесь. Чем осмотрительнее мы поступим сейчас, тем больше будем уверены в том, что сможем продержаться долго и упорядочить работу.
Есть около дюжины холстов, для которых я ищу ящик и которые отправлю на днях.
Жму руку тебе и Конингу. Я получил открытку от Конинга: он говорит, что получил письмо о необходимости забрать картины с Салона Независимых. Но ему, конечно, следовало забрать их – что тут поделаешь?
Всегда твой Винсент
(Само собой, если у тебя есть картины, занимающие много места, ты можешь отправить их сюда товарным поездом, и я сложу их в мастерской. Если сейчас их нет, они появятся в будущем, и поэтому я оставлю при себе этюды, которые, по-моему, недостаточно хороши для отправки тебе.)
609. Br. 1990: 611, CL: 487. Тео Ван Гогу. Арль, суббота, 12 мая 1888
Дорогой Тео,
пишу тебе еще несколько слов – сказать, что я был у господина, которого алжирский еврей в «Тартарене» зовет «мировым шудьей». Все же я вернул 12 франков, а моего хозяина отчитали за то, что он не отдавал моего чемодана; поскольку я не отказывался платить, он не имел права не отдавать его. Если бы он выиграл дело, это повредило бы мне, ведь он не упустил бы случая растрезвонить где только можно, что я не хочу или не могу платить и что он был вынужден забрать мой чемодан. Ну а теперь – поскольку я ушел вместе с ним – он сказал по дороге, что был зол, но, в конце концов, не собирался меня оскорблять. Но ведь именно это он и пытался сделать, и, вероятно, видя, что с меня довольно его развалюхи и что он не может заставить меня остаться, он стал бы рассказывать всякие небылицы там, где я живу сейчас. Хорошо же. Будь у меня желание получить ощутимую скидку, я, возможно, должен был бы потребовать больше денег за ущерб. Если я позволяю так донимать меня первому встречному, скоро я совсем не буду знать, куда деваться, как ты понимаешь.
Я нашел ресторан получше и питаюсь там за 1 франк.
Со здоровьем в эти дни лучше.
У меня есть два новых этюда. Вот они [см. иллюстрацию на с. 653].
У тебя уже есть рисунок с него: ферма у большой дороги, среди пшеничного поля.
Луг, полный ярко-желтых лютиков, канава и в ней ирисы с зелеными листьями и фиолетовыми цветками, на заднем плане – город, несколько серых ив, полоса синего неба.
Если луг не скосят, я хотел бы переделать этот этюд, так как сюжет превосходен и я с трудом нашел композицию. Городок, который окружают поля, все в желтых и фиолетовых цветах, – знаешь, настоящая японская мечта.
Я спросил, во сколько обойдется перевозка товарным поездом: 7 франков, которые уплачиваются на парижском вокзале. У меня мало что осталось, и я не оплатил ее здесь – но если попросят больше, надо жаловаться. На ящике пометки: «UV» и «W1042».
Вчера и сегодня – вновь мистраль. Надеюсь, моя посылка прибудет до приезда Терстеха в Париж.
Жму руку, напиши мне поскорее.
Всегда твой Винсент
611. Br. 1990: 613, CL: 489. Тео Ван Гогу. Арль, воскресенье, 20 мая 1888, или около этой даты
Дорогой Тео,
то, что ты пишешь о посещении Грюби, меня расстроило, но мне спокойнее оттого, что ты сходил к нему.
Размышлял ли ты о том, что апатия – чувство крайнего изнеможения – может вызываться этим сердечным расстройством и что в таком случае йодид калия неповинен в этих приступах подавленности? Вспомни только, как бывал подавлен я сам этой зимой, так что был совершенно не способен делать что бы то ни было, разве только немного заниматься живописью, хотя я вообще не принимал йодида калия. На твоем месте, раз Грюби велит не принимать его, я объяснился бы по этому поводу с Риве.
Словом – не сомневаюсь, – ты намерен сохранить дружеские отношения и с тем, и с другим.
Я часто думаю о Грюби здесь и сейчас и в целом чувствую себя хорошо, но это потому, что чистый воздух и жара делают здесь все более сносным. Среди парижской суеты и дурного воздуха Риве принимает вещи как они есть, не стремясь устроить рай и нисколько не стремясь сделать нас совершенными. Он лишь кует броню или, скорее, закаляет нас против болезней и поднимает, как я считаю, наш дух, подшучивая над нашими горестями.
Если бы ты сейчас смог провести всего год за городом, на природе, это поспособствовало бы лечению, предписанному Грюби. Думаю, он возьмет с тебя обещание видеться с женщинами лишь при необходимости и как можно реже. Что до меня, здесь я чувствую себя прекрасно в этом смысле, ведь у меня есть работа и природа, без чего я впал бы в меланхолию. Если работа хоть сколько-то тебе нравится и если у импрессионистов все пойдет на лад, это будет очень много. Ведь одиночество, заботы, неприятности, неутоленная потребность в дружбе и участии – вот что плохо: грусть или разочарование, переживаемые нами, подтачивают нас больше разгула – нас, то есть счастливых обладателей расстроенных сердец.
Думаю, йодид калия очищает кровь и всю систему, так ведь? Можешь ли ты без него обойтись? Нужно наконец прямо поговорить об этом с Риве, которому не следует ревновать.
Я желал бы видеть рядом с тобой кого-нибудь более живого, горячего, чем голландцы: и все же Конинг с его причудами – это счастливое исключение. Хорошо все-таки, когда рядом есть кто-то. Мне хотелось бы, чтобы у тебя были и друзья из числа французов. Прошу, сделай мне большое одолжение: мой друг-датчанин, который во вторник едет в Париж, передаст тебе маленькие картины – не бог весть что, – которые я хотел бы подарить графине де ла Буассьер в Аньере. Она по-прежнему живет на бульваре Вольтер, на втором этаже первого дома в конце моста Клиши. На первом этаже – ресторан папаши Перрюшо. Прошу, вручи их ей лично от моего имени, сказав, что я надеюсь вновь ее увидеть и не забыл ее даже здесь; в прошлом году я подарил им две маленькие, ей и ее дочери. Надеюсь, ты не пожалеешь о знакомстве с этими дамами. В конце концов, это семейство. Графиня далеко не молода, но прежде всего это графиня, а значит, дама, то же касается и дочери.
Будет разумно, если ты отправишься к ним, – я не уверен, что в нынешнем году они поселились в том же месте (правда, они приезжают туда уже много лет, и Перрюшо должен знать их городской адрес). Я могу обманываться, но я не в силах не думать о них, и, если ты познакомишься с ними, может быть, им будет приятно, и тебе тоже.
Послушай, я сделаю все возможное, чтобы прислать тебе новые рисунки для Дордрехта.
На этой неделе я написал два натюрморта: синий кофейник из эмалированного железа, чашка (слева) – королевский синий с золотом, кувшин для молока в клетку, бледно-синий с белым, чашка – справа – белая с синим и оранжевым рисунком, на желто-серой глиняной тарелке, барботиновый или майоликовый кувшин