сэр, — пояснил Дживз, — что господина герцога можно уговорить расстаться с деньгами. Я позволил себе рассматривать его милость — простите за кажущуюся нескромность, сэр, — как своего рода собственность, которую можно превратить в капитал.
Бяка беспомощно на меня посмотрел. Должен признаться, я тоже ничего толком но понял.
— Ты не мог бы объяснить попроще, Дживз?
— По сути, сэр, я имею в виду следующее: его милость, в определённом смысле, — выдающаяся личность. Жители этой страны, о чём вам хорошо известно, сэр, очень любят обмениваться рукопожатиями с выдающимися личностями. Мне пришло в голову, что мистер Бикерстет или вы знаете людей, готовых заплатить — скажем, два-три доллара — за привилегию быть представленными его милости.
На Бяку этот план не произвёл должного впечатления.
— Ты хочешь сказать, найдутся болваны, которые захотят пожать руку дяде за наличные?
— У меня есть тётя, сэр, которая дала одному молодому человеку пять шиллингов за то, что он привёл к ней на воскресный чай киноактёра. Это возвысило её в глазах соседей.
Бяка заколебался.
— Если ты считаешь, кто-то согласится…
— Я убеждён в этом, сэр.
— А ты как думаешь, Берти?
— Старина, я — за. Двух мнений быть не может. Толковый план.
— Спасибо, сэр. Я вам больше не нужен? Спокойной ночи, сэр.
И он исчез, а мы с Бякой принялись обсуждать детали.
* * *
Пока мы не открыли своего дела, пытаясь запродать старикана герцога, я даже не подозревал, какую ужасную чёрную работу приходится выполнять на фондовой бирже бедолагам, которые пытаются всучить акции и всё такое прочее людям, не желающим расставаться с деньгами ни за какие коврижки. Теперь, когда я читаю в финансовых новостях: «На бирже всё спокойно», я от души сочувствую бедным трудягам, потому что по собственному опыту знаю цену этому спокойствию. Вы не поверите, как трудно было заинтересовать народ в старикане Чизвике. К концу недели в нашем списке значился всего один человек
— хозяин деликатесной лавки с площади Вашингтона, — да и тот вместо наличных предлагал ветчину, так что нас это не устроило. Луч надежды забрезжил, когда брат ростовщика, у которого Бяка постоянно закладывал вещи, предложил десять долларов за знакомство с Чизвиком, но сделка не состоялась, так как выяснилось, что парень был анархистом, и не столько хотел пожать герцогу руку, сколько отдубасить его, чтоб другим неповадно было. К слову, Бяка вцепился в эту десятку, как клещ, утверждая, что события должны идти своим чередом, и мне с трудом удалось отговорить его от опрометчивого шага. По-моему, он до сих пор считает, что анархист был рисковым парнем, желавшим облагодетельствовать человечество.
Я считаю, мы так и остались бы с носом, если бы не Дживз. Нет сомнения, он — единственный и неповторимый. Умом, находчивостью Дживз кого хочешь за пояс заткнёт. Однажды утром он скользнул в спальню с чашкой чаю и сразу взял быка за рога.
— Могу я поговорить с вами относительно дела его милости, сэр?
— Всё отменяется, Дживз. Мы больше этим не занимаемся.
— Сэр?
— Ничего не вышло. Нам не удалось найти ни одного клиента.
— Если не возражаете, эту сторону дела я возьму на себя, сэр.
— Неужели ты знаешь придурков, готовых выложить наличные?
— Да, сэр. Восемьдесят семь джентльменов из Бэрдсбурга, сэр.
Я подскочил и пролил чай на постель.
— Из Бэрдсбурга?
— Из Бэрдсбурга, штат Миссури, сэр.
— Откуда ты их знаешь?
— Вчера вечером, сэр, когда вы сказали мне, что вас не будет дома, я пошёл на театральное представление и в перерыве между актами разговорился с человеком, сидевшим рядом со мной. Я обратил внимание, что к лацкану его фрака приколот большой голубой значок с надписью красными буквами: «Вперёд, Бэрдсбург», — украшение, отнюдь не соответствующее вечернему костюму джентльмена. К своему удивлению, я заметил, что половина зрителей в зале носила точно такие же значки. Я попросил своего собеседника объяснить мне, в чём дело, и получил ответ, что восемьдесят семь человек из Бэрдсбурга, штат Миссури, приехали в Нью-Йорк на экскурсию. Далее джентльмен довольно долго рассказывал мне о программе их развлечений и похвастался, что недавно их депутацию представили известному боксёру, который каждому из них пожал руку. Как вы понимаете, сэр, я тут же подумал о его милости и договорился — разумеется, в том случае, если будет получено ваше согласие, — что завтра утром их представят господину герцогу.
Я был поражён.
— Восемьдесят семь, Дживз! Почём с головы?
— Я был вынужден сделать скидку на опт, сэр. В конечном итоге мы сошлись на ста пятидесяти долларах.
Я задумался.
— Деньги вперёд?
— Нет, сэр. Я попытался получить аванс, но у меня ничего не вышло.
— Ладно, неважно. Когда нам заплатят, я добавлю своих денег. Скажем, до пятисот долларов. Бяка ничего не узнает. Как ты думаешь, Дживз, мистер Бикерстет заподозрит неладное, если я отдам ему пятьсот долларов?
— Вряд ли, сэр. Мистер Бикерстет очень приятный молодой человек, но не слишком смышлёный.
— Значит, решено. После завтрака сбегай в банк и добудь мне денег.
— Да, сэр.
— Знаешь, Дживз, ты просто чудо.
— Благодарю вас, сэр.
— Ну, вроде бы всё.
— Слушаюсь, сэр.
Сразу после завтрака я отозвал Бяку в сторонку и сообщил ему хорошие новости. Бедняга чуть не расплакался и тут же бросился в гостиную, где старикан Чизвик сидел и читал юмористический журнал с угрюмым выражением на лице.
— Дядя, — обратился к нему Бяка, — ты не занят завтра утром? Понимаешь, я хотел познакомить тебя со своими друзьями.
Чизвик подозрительно покосился на своего племянника.
— Среди них будут репортёры?
— Репортёры? Почему репортёры?
— Я категорически отказываюсь давать интервью. Пароход не успел пришвартоваться,