в овраги, за камни.
Колдоба стоял во весь рост и размахивал выдернутой из-за пояса гранатой.
— По кавалерии — пли!
Грохнул недружный залп, за ним второй — уже дружнее.
— Слушай мою команду! — гремел голос Колдобы. — Рота — пли!
Лошадь Мултыха упала. Покатился по траве и сам Мултых, пополз, как уж, шмыгнул в канаву и вдоль обрыва на четвереньках сбежал с горы прямо под ноги наступавшей белой пехоте.
Колдоба окинул взглядом короткую цепочку партизан на склоне горы.
«Мало бойцов осталось, — подумал Колдоба, — все уставшие, раненые… Теперь сила не та…» И, крикнув: «Поднимаясь!» — пошел по склону вверх.
Партизаны увидели, что Колдоба хромает и по лицу и шее его струйками бежит кровь.
— Товарищ Колдоба, тебя ранило!
— Да нет, — отозвался Колдоба, морщась. — Это так, царапнуло.
Он молча шел, вытирая рукавом кровь, а за ним отступала вся цепь, подбирая раненых.
Колдобе хотелось поскорее увидеть Шумного. Он восторгался его находчивостью и ловкостью. Всего минуту назад над всеми висела острая казачья шашка, но Шумный своим пулеметом ударил по кавалерии и спас положение.
Он нашел Шумного в лощине, около пулемета. Молодой командир, широко улыбаясь, поднялся навстречу старшему товарищу. Колдоба порывисто обнял его, потом снял с себя револьвер и подарил ему. Смущенный Шумный неловко потряс большую руку Колдобы.
У пулемета на коленях возился с патронными лентами Али Киричаев в разорванной татарской рубахе, запачканной кровью.
— Вот вернулся… здорово нам помог, — сказал Петька.
Колдоба узнал Киричаева и сурово нахмурился. Не поднимаясь с колен, Али вскинул голову, жалко блеснул белками горячих глаз.
— Прости… моя виноват… шибко моя виноват, — пробормотал он. — Аллаха боялся, Абдуллы боялся… виноват!
— Ну? — еще строже насупился Колдоба. — И опять, часом, забоишься, убежишь?
Киричаев весь затрясся, иступленно прошептал:
— Нельзя моя бежать… Мултых невесту Алиме у-у!.. Моя дом здесь. Красный Крым — моя дом!
6
Стрельба утихла. Только с западной стороны города, из-под обрыва, изредка залетали шальные белогвардейские пули.
Колдоба встал на вершине горы, на той самой пуповине, на которой стоял утром, когда белогвардейцы в одном белье бегали вокруг города, всполошенные ударом партизан.
Тогда Колдоба с этой макушки долго, как верный часовой партизан, рассматривал весь город и голубые долины вокруг него, усыпанные деревушками, откуда с нетерпением ждал железной лавы Красной Армии на выручку восставшим.
Теперь он высчитывал, искал такое место в белогвардейском кольце, которое можно было разорвать и спасти несколько сот своих бойцов от смерти, казалось неминуемой?
Последние лучи солнца скользили по верхушкам далеких гор. Огромная фигура Колдобы видна была всем. Колдоба стоял не шевелясь, обеими руками опираясь на дуло винтовки.
Партизаны, глядя на Колдобу, радостно повторяли:
— С нами командир, с нами!..
Все понимали, что выхода нет, но надежда и тут не покидала никого.
Мучительно морщась, Колдоба вытер кровь, струившуюся по виску, и, повернувшись, взглянул вниз: за серыми стенами, у подножия горы, как густой лес, торчали штыки с блестящими, словно звездочки, остриями. На окраинах мелькали в зелени серые каски английской морской пехоты.
Колдоба порывистым движением разорвал ворот куртки. Жестоко саднили раны и ожоги, а в мозгу стучало: «Спасти, спасти!» Он знал, что люди, которые сейчас смотрят на него, готовы идти за ним на смерть.
В это время под его ногами поднялись облачка пыли. Снизу зачастили выстрелы, и пули тонко запели над верхушкой горы.
Колдоба покачнулся и, как подкошенный сноп, распластался на мягкой траве.
— Колдобу убили! — раздались гневные голоса.
Снизу беспрерывно начались залпы, захлебывались пулеметы, засыпая градом свинца то место, где минуту назад возвышалась фигура Колдобы.
Ненависть к врагу и отчаянная решимость загорелись в бойцах. Все они поднялись, с яростью потрясая оружием. Первым выскочил Шумный. За ним — Али Киричаев. Они бежали к тому месту, где лежал Колдоба.
— Стой! — раздался голос Колдобы. Он приподнялся, вытянув руку. — Ложись!
Бойцы припали к земле, а Шумный и Киричаев подползли к командиру.
Колдоба был невредим. Пули прорезали сапог в сборке голенища. Почуяв опасность, он свалился сам за бугорок, чтобы укрыться от пуль.
На южной стороне началась частая стрельба.
Белогвардейские зелено-серые цепи двигались в гору шагах в двадцати одна от другой.
— Цепь, огонь! — визжал как оглашенный одетый в зеленый английский мундир офицер с узкими плечами и широкими, женскими бедрами.
Передняя густая цепь белых солдат стреляла безостановочно. С высоты подгорных стен города бил пулемет.
Вторая цепь, состоящая исключительно из офицеров, двигалась, наставив винтовки в спины своих солдат.
Цепи белых повели настойчивое наступление с западной части города, с севера и с юга. Два крепких кольца сжали верхушку горы, выполняя замысел генерала Губатова — согнать всех повстанцев на самую макушку, сдавить их там и всех расстрелять в упор. С бешеным гиком и руганью карабкались белые вверх.
Колдоба объявил:
— Без моей команды не стрелять!
Эти слова, как молния, пробежали вокруг вершины горы.
Колдоба стоял около обросшей мохом скалы и думал: «Неужели это гибель?..»
Посмотрел на бледные, измученные лица партизан и вновь увидел обращенные к нему взгляды, полные доверия и надежды. Он знал, что все ждут его призыва. Мысль о прорыве и уходе из окружения белых не оставляла Колдобу. Он думал: какие найти слова для того, чтобы поднять израненных, уставших бойцов, собрать в кулак и ударить им еще раз, решительный раз — или спастись, или умереть? Колдоба с нетерпением ждал темноты. Он считал, что вечером будет легче вырваться, и напряженно твердил: «Продержаться… Продержаться до ночи…» Цепи белых были уже совсем близко.
Кругом слышались возгласы:
— Бить гадов! Чего ждать?
— Да разве живьем можно сдаваться?! У нас же ружья в руках!
— Умереть — так с оружием, в схватке!
— Да разве мы трусы?
Колдоба слушал партизан, соображая, как повести бой.
Шумный подбежал к нему:
— Ну, что делать? Уж близко. Люди не терпят, рвутся, и все…
— Как у Дидова на хребте? У прохода? Там, возле скалы? — волнуясь, спросил Колдоба.
— Там хорошо. Три пулемета. Не проскочат. На низ тоже не пойдут — как на ладони, — доложил Шумный.
— Так… — нахмурился Колдоба. — Живо иди на юго-восточную часть и, когда я здесь начну, сразу же передашь мою команду: во все оружие залпом. Сразу, залпом! Иди скорей!
— Слушаюсь! — рванулся Шумный.
Колдоба остался на северной стороне. Он приложил руку к ране на лбу. Рука мелко дрожала от волнения.
Вдруг недалеко поднялся какой-то человек в черной шляпе, похожий на студента, и крикнул:
— Братцы, товарищи! Давайте сдадимся, — может, кому простят?..
— Сдадимся. Попросим, — отозвался еще кто-то.
— Не гибнуть же всем…
— Трус! Ложись! — заревело