Злость поднялась откуда-то изнутри — холодная, трезвая и пугающе сдержанная. Дождусь момента — лично МакГонагалл голову оторву, поняла Панси. Кто, вообще, позволил этой кошке людьми управлять? Черта с два ты умрешь, Грэйнджер. Ты нужна здесь, твои умения и таланты, твои знания, твой чертов мозг и твоя память — ты нужна, иначе бы ты не выжила, мы же все в этой проклятой войне поумирали, а ты продралась — ради чего? Чтобы сейчас — вот так?..
Тихий вздох — Панси почувствовала едва заметное дуновение воздуха на губах. Медленно, боясь открыть глаза, отстранилась, превозмогая ломоту в напрочь затекшей спине — и только потом опустила взгляд вниз.
Гермиона смотрела прямо на нее. На обожженном, искореженном до неузнаваемости лице с опаленными ресницами и бровями огромные, будто испуганные глаза выглядели просто чудовищно. Намного хуже, чем раньше — островок жизни на почти умершем теле, беспомощный, потерянный, одинокий.
А потом она вздохнула и попыталась пошевелить головой — и Панси едва сдержала рвущийся из груди визг ужаса. Желание убраться отсюда и не вспоминать этот кошмар никогда вдруг показалось таким огромным, что ноги сами отнесли ее к двери. Мгновенно, без команды.
— Кто ты? — тихо, но совершенно четко спросила Грэйнджер.
Панси стояла, прижавшись к стене, и всеми силами заставляла себя глубоко дышать. Вдох — выдох, вдох — выдох, а этого говорящего чудовища не существует, я сейчас закрою глаза и окажусь дома, она не может разговаривать, не может, не может… Это не она, она бы меня узнала, должна была, обязана…
— Что ты здесь делаешь? — медленно проговорила Гермиона.
— Пришла к тебе, — сквозь зубы выдавила Панси, стараясь не смотреть на висящее над кроватью тело.
Грэйнджер, видимо, снова попыталась пошевелиться — и застонала, и этот звук отрезвил, как хорошая пощечина. Она чувствует боль, растерянно подумала Панси. Вряд ли она хорошо видит… да и я изменилась… слегка… черт, кажется, я — истеричная дура.
Набрав в грудь воздуха, девушка шагнула к постели.
— Тебе привет от Луны Лавгуд, — стараясь говорить спокойно, сказала она, нервно обхватывая себя за плечи. — Мы хотим знать, что ты видела… в Вустере.
Гермиона прикрыла глаза — почти с облегчением, услышав имя той, кому почему-то доверяла — отчаянно и безоговорочно, — и дальше все снова стало легко.
* * *
Желтоватый лист пергамента внезапно захотелось смять, превратив в безнадежно испорченный клочок. Пальцы чуть дрогнули — желание на мгновение едва не пересилило отточенный годами напряжения самоконтроль.
«Ты спрашивал, что происходит. Семь городов, Северус. Портсмут, Лемингтон, Ноттингем, Плимут, Брайтон, Вустер и Мансфилд. Семь — за две недели. От двух осталась выжженная площадка, в одном — кровавая каша на совершенно целых постройках. В трех на улицах лежали целехонькие трупы, и в одном — трупы, расчлененные вместе со зданиями, дорогами и всем, что там было, перемешанные в кисель. Выживших нет — ни в одном случае. Никто не спасается.
Все города — на разном расстоянии от Лондона и в разных от него направлениях. Все — достаточно малы, нет ни одного действительно крупного. Крупные осаждаются иначе, это уже начинает бросаться в глаза.
В Шеффилде, Ливерпуле, Бирмингеме, Ковентри, Манчестере и Лидсе такая паника, какой и не снилось во времена незабвенного Риддла — люди валом валят из окраин, на улицах полно беженцев, дерущихся за кусок хлеба и спящих на помойках и площадях. Полиция в ярости, газеты вразнобой орут противоречивые лозунги, а Визенгамот все еще пытается делать вид, что ничего не происходит. В мире магглов политический развал, они не могут найти виноватых и обвиняют всех подряд.
Все только начинается, Северус…»
Семь. Замечательное число — если учесть, что именно семеро магов, судя по сознанию домовика, сейчас лежат в своих апартаментах, провалившись в кому. Как Эмили, которая оказалась всего лишь первой. Черт, а ведь если бы не ее настойчивая тяга к общению, информация вообще прошла бы мимо… он просто не стал бы искать…
Число казалось замечательным еще и тем, что, раз все выжатые (так и напрашивалось слово — использованные) маги — здесь, значит, их поселение и впрямь — единственное. Слишком уж красочное совпадение… а странный номер этого места можно смело отнести к изыскам не всегда понятной человеческой логики.
Сколько нас тут собрано, в таком случае? — мрачно задумался Снейп, по-прежнему сверля пергамент невидящим взглядом. Сотни? Тысячи? Каков процент магов в Магическом Мире, какая их часть согласилась на жизнь в резервации?
Скольких из нас не станет, когда все закончится? И чем оно может закончиться…
«Сам-Знаешь-Кто бьется в истерике при любой попытке заговорить рядом с ним о нападениях, и, Мерлин меня побери, я его понимаю. Наш неугомонный эмпат носится по стране, вынюхивая все, что можно, и я обливаюсь холодным потом при мысли, что когда-нибудь ее поймают за локоть, и ни меня, ни его не окажется рядом. История с туберкулезом завершилась благополучно — я уже говорил тебе «спасибо»? Правда, теперь я вынужден выслушивать стенания о количестве слизеринцев на единицу площади трижды в день во время еды — полагаю, ты догадываешься, от кого. Похоже, мы способны достать до печенок любого, Северус. Это комплимент, если я невнятно выразился.
Хотя, если честно, с ней жутко сложно. В Хогвартсе она была тихой и всегда помнила свое место — я начинаю думать, что этого качества достаточно, чтобы шляпа распределила девочку в Слизерин. Теперь же это просто какой-то бедлам — лишние тормоза снялись, моя милая школьная подруга стала деликатной, как голодный гиппогриф, и суется со своей логикой во все, хуже Грэйнджер. Понятия такта для нее больше не существует — еще немного, и я буду вынужден оправдываться перед ней даже за то, что забыл спросить ее мнение, когда выбирал себе партнера. Не то чтобы она была против, но я понемногу начинаю забывать, что это и мой дом тоже.
Сам-Знаешь-Кто вопит, что только теперь понял, почему тяжело ужиться с магом противостоящей стихии. Представляешь себе, как он реагирует, когда ему указывают, что он нарушает правила приличия, являясь за стол в шортах и без футболки? Не смейся, я с этим кошмаром рядом живу. Работаю буфером между двумя воюющими сторонами. Я когда-нибудь говорил, что понимаю тебя? Знаю, что нет. Я тебя понимаю, Северус. По крайней мере, мне начинает казаться, что это так. Если ты годами находился в подобной ситуации, то, по-моему, мир задолжал тебе памятник высотой с нашу Башню Астрономии…»
Тонкие губы изогнулись в горькой кривой усмешке. Ты так думаешь, мой мальчик? Личные разборки — такая мелочь по сравнению с тем, что творят великие люди, верша свои большие дела…