— Мне сказали, что, если я хочу с вами повидаться, за вами надо послать, — начал он с улыбкой.
Уже смягчившись и снова подпав под обаяние этого необыкновенного человека, Брант начал довольно сбивчиво объяснять, в чем дело.
Но президент ласково перебил его:
— Вы меня не поняли. Впервые я столкнулся с полноправным американским гражданином, законную жалобу которого приходится тащить из него, как гнилой зуб. Но вы уже были здесь. Кажется, я припоминаю ваше лицо.
Брант сразу почувствовал себя свободнее. Он сознался, что дважды искал аудиенции, но…
— Вы увильнули от зубного врача. Это было неправильно.
Брант сделал жест, точно хотел возразить, но президент продолжал:
— Понимаю. Вы боялись, что больно будет не вам, а кому-то другому. По-моему, это тоже неправильно. В этом мире каждому приходится страдать, даже нашим врагам. Так вот, генерал Брант, я заглянул в ваше дело. — Он взял со стола лист бумаги с двумя-тремя пометками карандашом. — Мне кажется, положение вещей таково. Вы командовали на участке у «Серебристых дубов», когда министерство получило сведения, что из-за вашей небрежности или при вашем попустительстве через наши линии пробираются шпионы. Никто не пытался доказывать, что вы виновны в небрежности; в министерстве есть ваши приказы, известны ваше личное усердие и осторожность. Но, с другой стороны, было установлено, что ваша жена, с которой вы только временно расстались, — видная конфедератка; что перед войной вы и сами подозревались в сочувствии южанам и поэтому, возможно, сами обходите свои собственные приказы, которые, может быть, издаются только для отвода глаз. На основании этих сведений министерство отстранило вас от командования. В дальнейшем выяснилось, что шпионом была именно ваша жена, загримированная мулаткой; когда она была схвачена вашими же солдатами, вы способствовали ее побегу. Это было истолковано как решающее доказательство вашей… скажем прямо, измены.
— Но я не знал, что это моя жена, пока ее не задержали! — порывисто воскликнул Брант.
Президент насмешливо приподнял брови.
— Не будем отклоняться от протоколов, генерал. Говорить с вами не легче, чем с министерством. Вопрос стоял о вашей личной измене, но вы не обязаны соглашаться с тем, что вас справедливо отстранили, если шпионом была ваша жена. Да, генерал, я старый адвокат и могу вам сказать, что у нас в Иллинойсе на основании таких доказательств, какие были у министерства, не повесили бы даже бродячую собаку. Но когда ваши друзья попросили меня заняться вашим делом, я нашел нечто более важное для вас. Сперва я старался обнаружить хотя бы следы улик, оправдывающих предположение, что вы передавали сведения неприятелю. И увидел, что предположение основано на том, что во время первого сражения у «Серебристых дубов» противник располагал сведениями, которые он мог получать только с нашей стороны, и это могло повлечь за собой катастрофу государственного масштаба, которую именно вы предотвратили своим мужеством. Тогда я спросил министра, считает ли он, что вы передали врагу информацию именно с этой целью или же вами овладело запоздалое раскаяние. Министр предпочел обратить мое замечание в шутку. Но расследование привело меня еще и к другому открытию; единственное письмо с действительно шпионскими сведениями, которое находилось в распоряжении следствия, было обнаружено у убитого федерального офицера, который пользовался нашим доверием, и переслано командиру дивизии. А в деле об этом не упоминается.
— Да ведь я его сам отправил! — воскликнул Брант.
— Так пишет и командир дивизии, — с улыбкой сказал президент, — а он переслал это письмо в министерство. Но его каким-то образом изъяли. Есть у вас враги, генерал Брант?
— Нет, насколько мне известно.
— Значит, все-таки есть. Вы молоды и добились больших успехов. Подумайте о сотнях офицеров, которые, как водится, считают себя способнее вас и к тому же не женаты на изменницах. А министерство чуть не выставило вас на позор в интересах единственного человека, который уже не может извлечь из этого никакой пользы.
— А не может быть, сэр, что это письмо было изъято для того, чтобы не бросать тень на армию, раз главного виновника нет в живых?
— Я рад, что вы это говорите, генерал: такое же доказательство я успешно применил к делу вашей жены.
— Так, значит, вам все известно, сэр? — угрюмо спросил Брант.
— Думаю, да. Вы, генерал, только что сомневались, есть ли у вас враги. Позвольте мне сказать: вы можете не сомневаться, что у вас есть друзья.
— Смею надеяться, сэр, что одного друга я нашел, — ответил Брант с почти мальчишеской застенчивостью.
— О, это не я! — засмеялся президент. — Это некто гораздо более могущественный.
— Можно узнать его имя, господин президент?
— Нет, потому что это женщина. Одна чуть не погубила вас, генерал. По-моему, будет только справедливо, если другая вас спасет. И, конечно, вопреки всяким правилам.
— Женщина! — повторил Брант.
— Да! Женщина, которая, чтобы спасти вас, согласилась признать Себя еще более опасной шпионкой, чем ваша жена, — назваться двойной предательницей! Честное слово, генерал, я не знаю, так ли уж ошиблось министерство: человека, который оказывает такое влияние на политическое убеждение женщин — то расшатывает, то укрепляет их, — надо известным образом ограничивать. К счастью, министерство об этом ничего не знает.
— И от меня никто бы об этом не узнал, — горячо добавил Брант. — Надеюсь, она не подумала… Надеюсь, вы, сэр, ни на минуту не поверили, что я сам…
— Боже мой, конечно, нет! Да никто бы вам не поверил! Она по доброй воле призналась мне. Вот почему так трудно было вести ваше дело. Даже то, что она передала ваше письмо командиру дивизии, говорило не в вашу пользу, и вы знаете — он даже сомневался в его подлинности.
— Знает ли она… знает ли мисс Фолкнер, что шпионка была моя жена? — нерешительно спросил Брант.
Президент повернулся в кресле, чтобы лучше разглядеть Бранта своими глубокими глазами, и в задумчивости потер колено.
— Не будем отклоняться от протоколов, генерал, — сказал он, помолчав. Но заметив, что Брант покраснел, он поднял глаза к потолку и добавил, как бы припоминая что-то забавное: — Нет, кажется, этот факт стал известен благодаря другому вашему приятелю, мистеру Хукеру.
— Хукер! — воскликнул Брант в негодовании. — Он приходил сюда?
— Прошу вас, генерал, не разрушайте мою веру в мистера Хукера, — сказал президент усталым, но шутливым тоном. — Не говорите, что его выдумки могут быть правдой! Оставьте мне по крайней мере этого великолепного лгуна, единственного надежного свидетеля, какой у вас есть. С того момента, как он впервые пришел сюда со своей жалобой и претензией на офицерское звание, он был для меня источником невыразимого наслаждения, а для вас — самым достоверным свидетелем. Другие свидетели пристрастны и предубеждены; мистер Хукер был откровенно верен себе. Откуда бы я знал, как вы переоделись, чтобы спасти честь мундира, рискуя быть застреленным как неизвестный шпион, рядом с вашей женой, если бы я не слышал изумительной версии Хукера о том, какую роль он сыграл в этом деле? А откуда бы я узнал историю о том, как вы раскрыли заговор в Калифорнии, если бы не его рассказ, в котором главный герой — он сам? Нет, не забудьте поблагодарить мистера Хукера, когда встретитесь с ним. Увидеться с мисс Фолкнер проще: сейчас она здесь, в соседней комнате, в гостях у моей семьи. Вы позволите оставить вас в ее обществе?