— Потому что теперь есть за кого. Чай в девятнадцатом веке — недешевая штука. Он точно краденый. И, если его найдут на нашей фелюке… Проблем нам только прибавится.
— Тогда давай спрячем его обратно, — предложила Рина, закрывая коробку. «За кого» — значит за нее? Ведь за нее? — Это нас не касается. В конце концов, так этот напиток и распространился, разве нет? Таких, как Райнер, были тысячи, думаю. Ну, а безопасность… Я ведь думала собственной головой, когда выходила замуж за контрабандиста, — и она обезоруживающе улыбнулась.
Лицо Зеленого преобразилось.
— Неужели ты мне веришь? Хоть немножко
Рина опустила глаза, теперь пытаясь спрятать улыбку, что все не стиралась.
— Кольцо у меня украли те, кто ударил по голове… Я бы ни за что не продала его.
Экран сэра Айвы потух, оставляя троицу в темноте. Бродяга довольно чавкал в воцарившейся тишине.
— Где айпад… — проговорила Рина, пытаясь нащупать в темноте планшет. Но попала на жесткую руку Перри. Он в ответ сжал ее пальцы. Прошило, как током.
— Я знаю… Кто посмел избить тебя?
— Ой, они только раз ударили… — дрожащим голосом отшутилась девушка. — А потом на меня просто шкаф упал… А в нем были чугунные ковшики. Райнеру тоже от него досталось.. А это правда, что тебя забросали яйцами за плохой портрет?..
Зеленый хмыкнул в темноте и тихо посмеялся, все не отпуская ее руку. Шума мотора не было слышно. Но сейчас это не было важно. Совсем.
— Чего молчишь? — первой нарушила тишину Рина.
— Кажется… — несмело прозвучал голос контрабандиста. — Рина, кажется, я…
Рина навострила уши, не веря. В темноте все кажется немного призрачным. Даже слова.
И тут над ними раздались гулкие шаги и громкие приказы на немецком. Голос Райнера что-то пытался кричать, а потом перестал после дополнительного возгласа и гулкого удара.
Сплетенные пальцы Перри и Рины напряглись.
— Скорее спрячем чай, — шепнул Перри.
— Сюда, — тихо позвал кошак, скрывая свое чавканье. — Не включайте планшет, заметят… А я никталоп.
И он был тем ужасно горд.
* * *
— Ты уверен, что знаешь, что делать? — прошептала Рина Зеленому в темноте.
— Дорогая, я же контрабандист, — прошептал тот в ответ. — Вот, возьми, поешь колбасы.
— …который переживает о безопасности, — усмехнулась девушка. — Но я не хочу, снова тошнит… Да, карета всегда превращается в тыкву.
Перри затрясся от беззвучного смеха. А потом добавил:
— Тогда делай вид, что ешь, — и сунул ей в руку вонючее кольцо колбасы.
И умолк — луч фонаря скользнул в трюм. Выхватил Бродягу, сидящего на бочке с колбасой и облизывающего лапу. Кот прищурился, вздыбил шерсть и с громким мявом нырнул в темноту.
— Каце, — объявил один громкий голос кому-то с облегчением.
Рина прижалась к мужу крепче. Он успокаивающе погладил ее плечо и вдруг встал, ступая прямо в луч света.
— Кто там? — вопросил Зеленый, заслоняясь от яркого света и жуя колбасу с выражением особенного удовольствия. — Райнер, ты?
«Это же не Райнер, — прошептала едва слышно Рина в колени, притянутые к подбородку. — Что он делает?.. Хочет подставиться вместо контрабандистов?..»
Ее так и тянуло встать и сделать что-то безумное, глядя, как Перри вылез из темноты на свет и стоит такой веселый, довольный вкусом колбасы, и невозмутимый. Останавливал лишь его вопрос, заданный пару минут назад: «Ты мне веришь? Хоть немного?».
Прусский патруль отвечал нечто не вполне любезное, и, пока один офицер светил сверху, второй опасливо спускался по отвесной лестнице, оглядываясь через плечо.
— Мы пришли поесть колбасы, — беззаботно отвечал Перри, перекидывая не прожевывающийся кусок за другую щеку. — Колбаса, вюрсте! — он потряс объедком, оставшимся в руках. — Гут! — и показал большой палец, глупо ухмыляясь.
Рина прищурилась. Что бы эта маска значила? Неужели патруль купится?
Второй офицер подошел к Зеленому. Ростом не ниже, в плечах шире, в бровях — сплошная туча. Суровый дядька.
— Русс? — уточнил он недовольно.Зеленый подумал и кивнул, продолжая изображать рубаху-парня.— А вюрсте — гут, — продолжил он улыбаться. — Только вы не говорите Райнеру… Что мы его бочку вскрыли, — он кивнул на бочку и приложил палец к губам. — А вы кто?
Офицер вздохнул, выругался по-немецки и оттолкнул Зеленого в сторону, крича своему напарнику, чтобы направил свет на бочку. Видимо так, потому как луч переместился на нее.
Патрульный не церемонился: просто толкнул бочку на бок, высыпая все творения колбасоделов на грязный пол.
— Тэ, тэ, — приговаривал он.
Рине вспомнилась Жаклин и чай, который она заваривала. И это слово — «тэ». Чай.
И свет слепил глаза болезненным блеском. В затылке стучала боль, а в ушах шумело.
— Вюрсте