Читать интересную книгу Хроники Артура - Бернард Корнуэлл

– Все думают, что мы проигрываем, Дерфель, что эти мерзкие христиане захватывают землю, – сказала она. – Но все не так. Котел скоро будет найден, Мерлин вернется, и мощь его вырвется на волю.

Я остановился у частокола и посмотрел на христиан, которые, как всегда, молились у подножия холма. Сэнсам и Моргана в надежде отвратить язычников от обгорелой вершины Тора устроили так, чтобы молитвы эти не прекращались ни днем, ни ночью. Нимуэ с презрением смотрела на христиан. Некоторые из них, узнав ее, осенили себя крестным знамением.

– Думаешь, христианство побеждает? – спросила она.

– Боюсь, что так, – сказал я, слушая гневный рев, несущийся от подножия Тора. Мне вспомнилось исступленное самобичевание в Иске. Я не знал, как долго мы сможем сдерживать это безумие, поэтому с горечью повторил: – Боюсь, что так.

– Христианство не побеждает, – презрительно объявила Нимуэ. – Смотри.

Она вынырнула из-под моего плаща и задрала грязное платье, явив христианам свою жалкую наготу, потом непристойно выпятила живот, взвыла и снова опустила подол. Некоторые христиане перекрестились, но многие, я заметил, по привычке осенили себя языческим знаком от порчи и сплюнули на землю.

– Видишь? – с улыбкой проговорила Нимуэ. – Они по-прежнему верят в старых богов. И вскоре, Дерфель, их вера подкрепится. Скажи это Мерлину.

Я выполнил ее просьбу: пересказал Мерлину, что два короля придут на Кадарн, но воцарится не король, что покойница вступит в брак, утраченное выйдет на свет и меч ляжет на шею ребенка.

– Повтори-ка еще раз, – сказал старик, щурясь и гладя пеструю кошку, лежащую у него на коленях.

Я торжественно повторил, затем передал слова Нимуэ, что Котел вскоре найдется и ужас его надвигается неминуемо. Мерлин рассмеялся и покачал головой, потом рассмеялся снова. Кошка насторожила уши, и он успокаивающе погладил ее по спине.

– Говоришь, Нимуэ раздобыла голову друида?

– Голову Бализа, господин.

Он почесал кошку под подбородком.

– Голову Бализа сожгли, Дерфель, много лет назад. Сожгли, а потом растерли в порошок. Я знаю, потому что сам это сделал.

Он закрыл глаза и заснул.

* * *

На следующий год, в канун полнолуния, когда деревья у подножия Кар Кадарна оделись пышной листвой и повсюду цвели ломонос, переступень, кипрей и вьюнки, ясным солнечным утром мы провозгласили Мордреда королем.

Старая крепость пустовала большую часть года, но холм по-прежнему оставался символом королевской власти, местом проведения торжественных ритуалов в самом сердце Думнонии. Древние валы стояли нерушимо, однако внутри царило запустение; старые лачуги догнивали вкруг пиршественных палат, ставших приютом летучих мышей и птиц. Палаты располагались в нижней части вершины; выше, на западе, замшелые валуны кольцом опоясывали серый плоский камень – древний знак королевской власти. Здесь великий Бел провозгласил своего сына, полубога Бели Маура, первым из наших королей, и с тех пор, даже во времена римского владычества, здесь проходила церемония возведения на престол. Мордред родился на этом холме и здесь во младенчестве был провозглашен, хотя ритуал стал лишь знаком его королевского достоинства и не возложил на ребенка никаких обязанностей. Теперь он вступал в пору зрелости и с этого дня должен был стать королем не только по названию. Артур во исполнение клятвы передавал ему всю полноту Уте-ровой власти.

Толпа начала собираться рано. Пиршественный зал вымели, украсили знаменами и зелеными ветками. Бочонки с медом и элем поставили на траве; дым поднимался над огромными кострами, на которых жарили для пира оленей, свиней и целых быков. Покрытые татуировкой уроженцы Иски вместе с завернутыми в тоги гражданами Кориниума и Дурноварии слушали одетых в белое бардов, которые воспевали достоинства Мордреда и предсказывали ему славное правление. Бардам никогда нельзя верить.

Я был защитником Мордреда и потому единственный из всех лордов явился на холм в полном боевом облачении – не в тех латаных-перелатаных доспехах, в каких сражался под Лондоном, а в новых, дорогих, отвечающих моему нынешнему высокому положению. Моя римская кольчуга была теперь отделана золотыми кольцами по низу, по вороту и по краю рукавов. Сапоги блестели бронзовыми полосками, руки защищали длинные, до локтей, перчатки с нашитыми стальными бляшками, голову венчал посеребренный шлем с нащечниками и закрывавшей шею кольчужной сеткой. С золотого навершия свисал тщательно расчесанный волчий хвост. Наряд мой довершали зеленый плащ, Хьюэлбейн на боку и щит, украшенный ради сегодняшнего дня не белой звездой, а красным драконом Мордреда.

Из Иски приехал Кулух. Мы обнялись.

– Это фарс, Дерфель, – проворчал он.

– Великий и счастливый день, лорд Кулух, – отвечал я без тени улыбки.

Кулух не рассмеялся, только мрачно оглядел собравшуюся толпу.

– Христиане, – презрительно бросил он.

– Да, их и впрямь вроде много.

– Мерлин здесь?

– Говорит, что устал, – сказал я.

– Это значит, что ему хватило ума не прийти. Так кто будет проводить церемонию?

– Епископ Сэнсам.

Кулух сплюнул. За последние несколько месяцев борода его совсем поседела, былая подвижность исчезла, хотя он был по-прежнему силен.

– С Артуром говорил?

– Мы разговариваем по мере необходимости, – отвечал я.

– Он нуждается в твоей дружбе, – сказал Кулух.

– Странно он поступает с друзьями, – сдержанно заметил я.

– Ему нужны друзья.

– Что ж, ему повезло – у него есть ты, – отвечал я.

Тут наш разговор прервал звук рога. Воины щитами и древками копий раздвинули толпу и встали, образовав коридор, по которому теперь медленно двигались лорды, священники и магистраты. Я занял место в процессии рядом с Кайнвин и дочерьми.

Те, кто прибыл на церемонию, явились не столько ради Мордреда, сколько из уважения к Артуру; здесь были все его союзники. Из Повиса приехал Кунеглас с десятком лордов и своим наследником Пирддилом – красивым круглолицым мальчиком, унаследовавшим отцовскую живость. Сильно постаревший Агрикола сопровождал короля Мэурига (оба явились в тогах). Отец Мэурига, Тевдрик, был еще жив, но принял постриг и удалился в монастырь, где кропотливо собирал христианские тексты, предоставив управлять страной своему сыну-педанту. Биртиг, у которого осталось всего два зуба, сменил отца на престоле Гвинедда; всю церемонию он нетерпеливо переминался с ноги на ногу, дожидаясь, когда закончится официальная часть и можно будет приступить к бочонкам с медом. Энгус Макайрем, отец Изольды и король Деметии, прибыл в сопровождении Черных щитов; свиту Ланселота Силурийского составляли великаны-саксы, зловещие близнецы Динас и Лавайн, а также Амхар с Лохольтом.

Артур с Энгусом сердечно обнялись – видимо, ирландец не держал обиды за страшную смерть дочери. Артур был в коричневом плаще – видимо, не хотел белым одеянием затмевать героя дня. Гвиневера великолепно выглядела в платье цвета опавших листьев, отделанном серебром. Вышивка на платье изображала оленя с полумесяцем вместо рогов. Саграмор (во всем черном) привез с собою беременную Маллу и двух сыновей. От Кернова никто не явился.

Знамена королей, вождей и лордов украшали крепостную стену, на которой выстроились копейщики – у каждого на щите сверкал яркими красками свеженамалеванный дракон. Снова заунывно протрубил рог, и Мордред в сопровождении двадцати воинов подошел к каменному кругу, где его пятнадцать лет назад в первый раз провозгласили королем. Тогда шла война: маленького Мордреда, закутанного в мех, несли на перевернутом щите. Церемонией руководила Моргана, и на камнях убили пленного сакса; нынешнему обряду предстояло быть чисто христианским. Христиане, мрачно подумал я, победили, что бы ни говорила Нимуэ. На холме не было других друидов, кроме Динаса и Лавайна, и оба не играли никакой роли в торжестве, Мерлин спал в линдинисском саду, Нимуэ осталась на вершине Тора, и никто не собирался закалывать пленных, чтобы узнать, каким будет правление нового короля. На первом провозглашении Мордреда мы убили пленного сакса – пронзили его копьем в живот, чтобы смерть была долгой и мучительной. Моргана наблюдала за каждым движением умирающего, за каждой струйкой крови, силясь прочесть в них будущее. Предзнаменования были дурные, хотя и обещали Мордреду долгое правление. Я попытался вспомнить, как звали бедного сакса, но в памяти осталось только его перепуганное лицо. Внезапно имя всплыло, спустя все эти годы. Вленка! Бедный трясущийся Вленка. Моргана потребовала его смерти, но сегодня она присутствовала лишь в качестве Сэнсамовой жены и участвовала в ритуале.

Мордреда приветствовали негромкие возгласы. Христиане аплодировали, мы, язычники, только свели ладони. Король явился на церемонию во всем черном: черная рубаха, черные штаны, черный плащ, черные сапоги, один из которых был сделан точно по его увечной ноге. На шее у Мордреда болталось золотое распятие, на круглом некрасивом лице, которое жидкая бороденка отнюдь не красила, застыла неприятная ухмылка; впрочем, возможно, так всего лишь проявлялась его нервозность. Мордред вступил в круг и занял место возле королевского камня.