года. Второй окрасил своей кровью снег первой зимней кампании — снег Бзуры, Равки и Карпат. Третий состав — это «перебитые, но не разбитые» полки великого отхода. Пришедший ему на смену четвертый состав вынес вторую зимнюю кампанию. Пятый лег в ковельские болота. Шестой догорал в Буковине и Румынии, и на смену ему запасные полки готовили седьмой.
Шесть составов переменила вообще вся пехота. Однако добрая треть наших дивизий 1-й и 2-й очереди, особенно дравшиеся на Юго-Западном фронте, переменили свой состав за войну 10 раз и более. 48-я пехотная дивизия, например, 12 раз. 1-я Сибирская дивизия за один первый год войны переменила шесть составов (из строя 1-го Сибирского стрелкового Его Величества полка с сентября 1914 года по август 1915 года убыло 20 000 человек). Через лейб-гвардии Гренадерский полк с начала войны по август 1917 года прошло, по словам генерала Рузского, 44 000 человек — 11 полных составов… Все эти части принадлежали к числу наиболее стойких, пленных врагу не оставляли, так что все это были кровавые потери.
Изменение состава повлекло за собой изменение облика армии. Она стала действительно «вооруженным народом». Офицеры и солдаты в подавляющем большинстве носили мундир всего только несколько месяцев, а то и несколько недель. Ни те, ни другие не получили надлежащего военного образования и воинского воспитания. Прошедший трехнедельный, в лучшем случае — двухмесячный курс учения в запасном полку, солдат попадал под команду офицеру, прошедшему столь же поверхностное учение в школе прапорщиков или на ускоренном курсе военного училища.
Сами по себе эти русские люди были храбрыми, выносливыми и способными при случае на подвиг отваги и самопожертвования. Со всем этим они представляли совершенно сырую, необработанную массу. Это далеко еще не были солдаты, подобно тому, как их наскоро произведенное начальство далеко не могло считаться господами офицерами.
На полк оставалось 5–6 коренных офицеров, редко больше (обычно на должностях командиров батальонов и заведующих хозяйственной частью). В ротах и командах состояло 30–40 офицеров «военного времени», а командир полка, как правило, отбывал мимолетный ценз и ничем не был связан с полком. Офицерская среда была пестра по составу, разнообразна по происхождению и неодинакова по качеству. Старая полковая семья погибла, новая не имела возможности создаться.
Остатки кадрового офицерства распределились между фронтом, где на них, в сущности, все и держалось, и тылом, где наряду с незаменимыми специалистами поспешили «устроиться» менее стойкие элементы нашего офицерского корпуса. Отбор по этим двум категориям произошел в первые же месяцы войны. Просматривая списки вышедших на войну кадровых офицеров, можно всегда на полк найти 4–5 офицеров, обычно аттестованных «выдающимися», сказавшихся «контуженными» в первом же деле и больше в полк не возвращавшихся. Полк в их лице мало что терял. Подобное явление наблюдалось во всех воевавших армиях.
Превосходными оказались офицеры из подпрапорщиков. Недостаток образования они восполняли высоким сознанием долга и жертвенной преданностью к воспитавшему их полку. Очень хороши были и офицеры из вольноопределяющихся. Эти немногочисленные категории офицеров были почти целиком перебиты к концу 1916 года. Уцелевшие были в чине поручиков и штабс-капитанов.
Что касается главной массы офицерства — прапорщиков ускоренного производства, — то первые их выпуски дали армии уже к весне 1915 года много превосходных боевых офицеров, поверхностно подготовленных, но от всего сердца дравшихся. Это был цвет русской молодежи, увлеченной патриотическим порывом начала войны в военные училища.
Однако с осени 1915 года качественный уровень нашего офицерского пополнения стал резко понижаться. Разросшиеся вооруженные силы требовали все большего количества офицеров. Непрерывные формирования и непрерывные потери открывали десятки тысяч новых вакансий. Пришлось жертвовать качеством. Служилое сословие было уже обескровлено. Интеллигенция так или иначе «приспособилась». Новых офицеров пришлось набирать в полуинтеллигенции. Университетские значки мелькали на защитных гимнастерках «земгусар», а в прапорщики стали «подаваться» окончившие городские училища, люди «четвертого сословия», наконец, все те, кто «пошел в офицеры» лишь потому, что иначе все равно предстояло идти в солдаты…
Появились офицеры, в которых не было ничего офицерского, кроме погон, и то защитных. Офицеры, не умевшие держать себя ни на службе, ни в обществе. Слово «прапорщик» сделалось нарицательным. Вчерашний гимназист, а то и недоучка-полуинтеллигент в прапорщичьих погонах командовал ротой в полтораста — двести мужиков в солдатских шинелях. Он мог их повести в атаку, но не был в состоянии сообщить им воинский дух, той воинской шлифовки и воинской закалки, которой сам не обладал.
«Меч кует кузнец, а владеет им молодец». Молодцов было еще достаточно, но кузнецов не стало. Погибший кадровый офицерский состав был незаменим.
Взятые от сохи новобранцы и не проходившие раньше службы в войсках ратники 2-го разряда попадали в запасные полки. Эти организационные соединения насчитывали по 20 000–30 000 человек при офицерском и унтер-офицерском составе, рассчитанном на обыкновенный полк в 4000 штыков. Роты этих запасных полков — по 1000 человек и более — приходилось делить на литерные роты в 250–350 человек. Литерной ротой командовал прапорщик, только что выпущенный, имевший помощниками двух — трех унтер-офицеров, иногда еще одного прапорщика, столь же неопытного, как он сам. Оружие имелось в лучшем случае у половины обучаемых, обычно же винтовка приходилась на звено. В пулеметных командах имелось по два пулемета, зачастую неисправных, и на этих двух пулеметах два прапорщика должны были за шесть недель подготовить 900 пулеметчиков. За невозможностью «показа» приходилось обучать «рассказом» — отбывать номер, одинаково тягостный и для обучаемых, и для обучающих.
Запасные войска были скучены в крупных населенных центрах. Военное ведомство не озаботилось устройством военных городков — лагерей, где, вдали от тыловых соблазнов, можно было вести серьезные занятия на местности. Эта система лагерей была, между прочим, принята во всех воевавших странах — как союзных, так и неприятельских. Литерные роты выводились на улицы и площади городов. Здесь им производилось учение, заключавшееся в поворотах и маршировке. Иногда на панелях, под сбивчивые команды неопытных начальников, производились перебежки по воображаемой местности. Подобного рода упражнения ничего не прибавляли к сноровке солдата и тактическим познаниям прапорщика.
Когда подготовленные запасными частями пополнения прибывали на фронт, то их остерегались ставить в строй, а сперва переучивали заново — и по-настоящему. Система анонимных запасных полков, готовивших пополнения для неизвестных полков на фронте, была преступной. Простой здравый смысл требовал подготовки пополнений определенными запасными частями для определенных действовавших частей.
Каждый полк на фронте должен был иметь свой запасной батальон в тылу, где его офицеры и унтер-офицеры готовили бы солдат для своей части. Вместо отбывания номера тут было бы настоящее обучение, обучающий был бы кровно