— Спасибо, Надюша.
А Сулико прокричал с правого кресла второго пилота:
— Тебе-то самой не жарко? Ты пила?
— За меня не беспокойтесь, — ответила Надя, — я пью много, но своевременно.
— Все спортсмены такие, — сказал с удовольствием Сулико. — Все, и ты такая.
Они были рады ее присутствию в кабине — красивой, на редкость приятной девушки, и она наверняка чувствовала это их отношение к себе и, конечно, радовалась тоже. Возможно, и в этот раз она с теплом и благодарностью подумала о каждом из этих ребят, легко принявших ее в свой профессиональный и дружеский круг и относящихся к ней как к младшей сестре, с заботой и доверием.
Она сказала:
— Благодарю за скорость, приду через десять минут. С «Боржоми»! — и вышла.
Безусловно, у нее было замечательное настроение — это утверждают все, кто видел Надю в последние минуты ее хорошей, счастливой жизни.
Она прикрыла за собой вибрирующую от рева близких двигателей дверцу и шагнула в свой отсек.
В этот момент и раздался звонок: бортпроводницу звал кто-то из пассажиров.
Поразительно устроена жизнь: как часто, в какое-то из ее мгновений, совершенно немыслимым образом встречаются лицом к лицу отличный человек и подлец. И подлец уничтожает отличного человека. И тут можно онеметь от отчаяния, если не надеяться хотя бы на то, что эти встречи имеют все же высокую цель: потрясти многих, всколыхнуть людскую совесть, пробудить ненависть к насилию и очистить жизнь от грязи, предательства и сволочизма и, может, научить более пристально распознавать их еще в зародыше и пресекать, если хоть это под силу!
Какое еще может быть объяснение?
Может, его нет.
Он сидел рядом с ее отсеком.
Она подошла, он сказал:
— Передай срочно командиру, — и протянул ей какой-то конверт.
Она взяла конверт, и их взгляды наверняка встретились.
Она наверняка удивилась тому, каким тоном были сказаны эти слова.
Она не стала ничего выяснять и шагнула к дверце багажного отделения — дальше была дверь пилотской кабины.
Вероятно, ее ощущение было написано на ее лице — скорее всего. А чувствительность волка, увы, превосходит любую другую. Вероятно, как раз из-за этой высокой чувствительности бандит усмотрел в глазах Нади неприязнь, подсознательное подозрение, пусть только тень опасности. Этого оказалось достаточно, чтобы больное воображение объявило тревогу: провал, разоблачение, приговор. Самообладание бандита ему отказало: он буквально катапультировался из кресла и бросился вслед за Надей.
Она успела сделать лишь шаг к пилотской кабине, когда он распахнул дверцу, только что ею закрытую.
Она закричала:
— Сюда нельзя!
Он приближался как тень животного.
Она наверняка уже поняла: перед нею бандит; а в следующую секунду и бандит понял: она наверняка поломает им план перелета за границу.
Она закричала снова:
— Сюда нельзя! Вернитесь на свое место!
Но он доставал оружие — нервы бандита сгорели дотла.
Надя не знала его намерений. Она понимала только одно: он абсолютно опасен! Опасен для экипажа, опасен для пассажиров.
Она ясно увидела револьвер.
Между ними был метр
Она бросилась к дверце кабины и, распахнув ее, крикнула что было силы: «Нападение! Он вооружен!» В то же мгновение захлопнула дверцу и стала лицом к разъяренному таким поворотом дел бандиту. Он так же, как и экипаж, услышал ее слова — без сомнения.
Что оставалось делать?
Она приняла единственное решение: не пропускать бандита в кабину любой ценой.
Он мог быть маньяком и перестрелять экипаж.
Он мог быть врагом и перестрелять экипаж, и сесть за штурвал.
Он мог быть и тем и другим…
Он прыгнул к ней, попытавшись сшибить ее с ног. Упершись руками в стенки, она удержалась и продолжала отчаянно сопротивляться.
Он выстрелил в Надю. Она удержалась на ногах и сильнее прижалась к пилотской двери.
Чахракия и Шавидзе оценили ситуацию мгновенно. После предупреждения Нади они резко прервали правый разворот, в котором находились в минуту нападения, и, услышав выстрел, тут же, синхронно, завалили ревущую машину влево, а затем вправо. В следующее мгновение Чахракия с силой потянул штурвал на себя, и самолет, задрав нос, пошел круто вверх: они старались сбить с ног нападающего, полагая, что опыт его в этом деле невелик, а Надя выстоит. Пассажиры были еще с ремнями — ведь табло не гасло, самолет только набирал высоту!
В те же секунды в салоне, увидев бросившегося к кабине пассажира и услышав выстрел, Аслан Кайтанба, а за ним и его соседка Галина Кирьяк, мгновенно расстегнули ремни и вскочили с кресел. Они были ближе всех к месту, где сидел преступник, и первыми почувствовали беду.
Однако их опередил все же тот, кто сидел рядом с убежавшим в кабину. Молодой бандит — а он был намного моложе первого, ибо они оказались отцом и сыном — выхватил обрез и выстрелил вдоль салона. Пуля просвистела над головами потрясенных пассажиров.
— Ни с места! — заорал он. — Не двигаться!
В этот момент самолет начало швырять из стороны в сторону — пилоты старались.
Молодой выстрелил снова, и пуля пробила обшивку фюзеляжа и вышла навылет. Он распахнул серый ублюдочно-нищенский плащ, и люди увидели гранаты — гранаты были привязаны к поясу.
— Это для вас! — закричал он. — Если кто-нибудь встанет, расколем самолет!
Было очевидным, что это не пустая угроза — в случае провала им было нечего терять.
Несмотря на эволюции полета, старый бандит оставался на ногах. Но оторвать бортпроводницу от двери он не мог! Озверев окончательно, подгоняемый пальбой своего выродка в салоне, он снова выстрелил в упор — в раненую, истекающую кровью Надю…
…Только теперь она дрогнула, и обессилела, и ослабла, и уронила руки вдоль тела, и уступила дорогу, и сдалась, и упала на металлический пол самолета, звенящий, как двадцать миллиардов сухумских летних цикад, но все это было уже за границей жизни, в большой пустоте и мгле, где цены на все одни и где всем все равно, где лишь ничто соединяется еще с ничем, не образуя уже ничего, кроме вечности, но и вечность здесь не подлинна, ибо где нет; человека, там и вечность ничто… а здесь, по эту сторону великой границы, где остались сражаться и жить ее друзья и сорок четыре незнакомых человека, она не дрогнула, и не обессилела, и не уступила, и не опустила руки, и не сдалась. Она победила!
Дальше была бойня.
Чахракия ранен.
Фадеев ранен.
Бабаян ранен.
Пуля, летевшая в Шавидзе, попала в металлический обод, обрамляющий спинку пилотского кресла, и скользнула в обшивку.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});