Читать интересную книгу Как слеза в океане - Манес Шпербер

Как-то летом он высадился у них на острове, турист, спустившийся после месячного пребывания в горах к морю на долечивание, как он выразился. Через какое-то время он связался с Марой, а вскоре после этого снял флигель ее дома в Зеленой бухте. Он надеется, сказал он, что скоро приедет его жена. Но она так и не приехала. Ее уже тогда не было в живых, ее и несколько сотен других лагерных заключенных усташи скосили пулеметной очередью — на клеверном поле вблизи Дравы, при ослепительном солнце в летний полдень.

Краль узнал об этом позже и долго скрывал ото всех. Он чувствовал себя виноватым, он презирал самого себя и свой народ — хорватов. Его жена была сербской еврейкой. Он тяжело страдал, принуждая себя высмеивать все вокруг. Только у одра умирающего он опять становился самим собой.

— Бугат хотел бросить все, прийти сюда и присоединиться к нам, — сказал Джура, как бы оправдываясь, но слова его звучали гневно. — Таким образом, я был обязан сказать ему всю правду.

— Почему? Почему обязан? Почему правду? — спросил Краль и опять остановился.

— Да потому же, почему мы здесь, по той же…

— Оставьте! — прервал его доктор нетерпеливо и закрыл свои слезящиеся глаза. — Старая Елла в портовом трактире внизу рассказывает каждому встречному, кто слушает ее, как ее ждут дома и как ей здесь все надоело и что, возможно, уже завтра она выскажет все хозяину и уйдет из трактира. Пятьдесят лет она служит у него и столько же повторяет одну и ту же угрозу. Возможно, когда-то кто-то и ждал ее в деревне. Но она никогда не ходила туда — шесть с половиной километров пешком. Полвека она жалуется на свое плохое место и хочет уйти домой, в Ябницу, — этой правдой она всегда утешает себя. Я не знаю почему, Джура, но вы все больше напоминаете мне старую Еллу.

Джура не ответил; вот уже какое-то время он не слушал его. Они вышли на плато, с которого открывался вид на три из пяти бухт острова и на две маленькие гавани полуострова, что напротив. На каменной скамье перед белым домом, прозванным ими «кубом», сидела Мара. Маленькое строение рядом — павильон. Вместе они образовывали их редюит[147]. Пока редюит держался, остров не был побежден.

— Всё! — сказал Краль и поставил свой чемодан на скамью. — Конец! Последние его слова были: «Да, но…» Если это в порядке исключения может заинтересовать вас, дорогая Мара.

— Садитесь, доктор, камень нагрелся. Через несколько минут вы пойдете и разбудите молодого человека. Давайте дадим ему еще немного поспать, да и вы тоже отдохните сначала.

— А почему нельзя дать ему поспать подольше? — спросил Краль.

— Сейчас только полдень, до ночи еще далеко. Мы играем в казаков-разбойников, нам не полагается бодрствовать днем.

— Он пришел от сльемитов, его зовут Драги, — сказала Мара Джуре. — Он заснул, не сумев договорить до конца. Мы должны все узнать до начала заседания.

Она медленно поднялась, застегнула военный китель, который надевала поверх серого платья, как коротенькое пальто, вытащила из кармана револьвер и подала его Джуре.

— Он остался от Хинко, переходит к тебе по наследству. Хинко как-то сказал: «Стоит мне только подумать о Джуре, как я становлюсь смелым». Он все время только и думал о том, как бы поговорить с тобой. Поэтому и попросил отнести себя к тебе в пещеру.

— Он так и не поговорил со мной. Мысль о пулемете не давала ему покоя до самого конца.

— Вместо мыслей о человечестве, о бесклассовом обществе, о мире, свободе и прогрессе, — вставил Краль.

— Вам давно пора заняться своими глазами, доктор. Ну, пойдемте будить Драги, дайте ему какой-нибудь порошок или сделайте укол, чтобы в ближайшие часы он был в наилучшей форме. А потом отправляйтесь в павильон и убедите мою тетю немедленно покинуть нас.

— Я непременно пойду к баронессе, она ожидает меня к завтраку. Будет подан паприкаш из курицы и творожный штрудель. Но я не стану уговаривать ее покинуть нас. Она знает, что делает, у нее больше здравого смысла, чем у всех нас вместе взятых.

— Конечно, я был такой уставший, я ведь очень долго пробыл в дороге, и на местных поездах, и на крестьянских подводах, и пешком, и то, что я крепко заснул, так это прежде всего потому, что я впервые за несколько недель почувствовал себя в безопасности. И ручные гранаты у вас, и пулеметы, Мара, это великолепно! — сказал Драги. Он встал, подошел к окну и посмотрел вниз, на мужчин, рывших окопы и выбрасывавших оттуда землю. Потом он вернулся к столу, сел и повторил, обращаясь к Маре: — Это великолепно!

У него было суровое, худое лицо молодого горца, привыкшего к тяжелому крестьянскому труду, его большие темные глаза по-детски выражали восторг и разочарование. Окольными путями пришел он из хорватской столицы, где их черногорская семья обосновалась еще несколько десятилетий назад.

Мара, сидевшая напротив него, представила ему:

— Справа от тебя — Владко, его партийная кличка была когда-то Зима. Слева от тебя — Джура.

— Джура? — повторил юноша и повернулся к соседу слева. — Вот здорово! Знаете, я, собственно, врал, из-за вас, то есть ради себя, конечно. Речь, естественно, идет о девушке. Она еще не была моей девушкой, мне тогда и семнадцати не было, с тех пор уже три года прошло. Я тогда хвастался перед ней, что мы хорошо знаем друг друга — вы и я — и что я часто играю с вами в шахматы, даже несколько раз обыграл вас, говорил я, то есть врал, конечно. А потом мне пришлось обещать Юле, так ее звали, что я представлю ее вам. Видите ли, она еще пишет, то есть, она уже больше не пишет, ее больше нет. Ну в общем, я ей тогда обещал…

— Об этом ты расскажешь Джуре позже, когда вы останетесь одни, — прервал его Владко.

— Да, конечно, — согласился Драги. Он задумчиво смотрел на широкое лицо пожилого мужчины, прервавшего его, словно хотел вспомнить, не встречал ли он его где-нибудь. — Да, конечно, но это потрясающий случай. Павелич распорядился, чтобы в Национальном театре поставили пьесу Джуры, грандиозное гала-представление, и велел распустить слух, что Джура перешел на их сторону. А с кем же я тогда сижу теперь? Это же феноменально. Все немедленно должны узнать, что Джура совсем наоборот, ведь так? Перешел к ним, ха-ха! — Он громко и радостно смеялся, а потом сказал, положив на свои плечи в какой-то странной, по-видимому, привычной для него манере скрещенные руки: — Вы даже не представляете себе, как я благодарен всем вам за то, что вы живы и что все вы тут такие, какие вы есть.

— Нам всем доставляет радость слышать то, что ты говоришь, Драги, — прервала его Мара. — Ведь часто бывает, что мы сомневаемся, существуем ли мы вообще еще в глазах молодых людей. Но теперь возьми себя в руки и доложи нам подробно о положении в стране и особенно об отрядах, пославших тебя к нам. Мы опасались, что частично они были разбиты, а частично разбежались.

Юноша оказался плохим рассказчиком. Память у него была надежная, но он мучительно подыскивал слова и прибегал все время к одним и тем же восторженным восклицаниям. Кроме того, он имел склонность перебивать самого себя, и поэтому его речь была несвязной и беспорядочной, а фразы не имели ни начала, ни конца.

Да, отряды были разбиты. Но существовали еще кое-какие связи между ними, они не были больше организованными, и людей в них было мало. Усташи и гестаповцы уничтожили многих товарищей. Убийцы нашли кое-кого, кто помог им в этом. Кто они? Драги это было известно.

Тайные отряды существовали с 1938 года. Их называли сльемитами — по названию горы, на которой состоялась учредительная конференция, или апрелевцами — в ночь с семнадцатого на восемнадцатое апреля 1937 года в Москве был убит Вассо Милич. Они объявили себя приверженцами убитого и именем революции осудили его убийц из России и руководство их коммунистической партии, состоящее из таких же убийц.

— Повсюду в стране партийцы выдавали наших товарищей. Мы хотели создать с ними единый фронт, организовать сопротивление, образовать партизанские отряды. Они со всем соглашались, но то была лишь хитрость с их стороны…

— Партийцы — это еще не партия. Это могли быть шпики или предатели, — прервал его Владко.

Драги долго смотрел на него, потом сказал:

— Я наконец-то вспомнил, кто такой Зима. Это один из тех, кто подставил Вассо Милича под нож. Значит, это ты был когда-то Зимой. Что у нас может быть общего с тобой?

Мара с Джурой энергично вмешались, доказывая возбужденному юноше, что Владко достаточно рано перешел на сторону Вассо и что он — нелегально — принимал участие в создании сльемитской группы. Драги очень неохотно дал себя убедить и произнес наконец:

— Ладно, только я не люблю, когда мне тут начинают что-то про нюансы объяснять, если я говорю о всеобщем предательстве, существующем на свете. На всем пути от Славонии до побережья я встречал партизанские отряды. Их травят как подстреленную дичь. Но я установил, что исчезают люди, выступившие в тысяча девятьсот тридцать девятом году против советско-германского пакта. Они или просто исчезли, или были найдены мертвыми. Это только к слову, что за руководство в партии. В горах же и в лесах много различных партизанских формирований, если хотите знать.