— Шаббер граббер шаббер! — возмущенно взревел угкотрёп.
— Боже, боже, боже! — вопила Тамира. Снова прогремели выстрелы Толана.
— Гурбл. — Это прозвучало насмешкой.
— Я еще вернусь за тобой, ублюдок!
Не знаю, к кому относились эти слова, ко мне или к уткотрёпу.
На дне расщелины оказалась вода — вполне достаточно, чтобы наполнить фильтровальный баллон, смыть кровь с лица Андерс и обработать рану. Я использовал портативный диагностер из походной аптечки, а потом вколол лекарства, произведенные аппаратом в соответствии с характером повреждений. Андерс тут же задышала ровнее, к ней вернулся прежний цвет лица. Уткотрёп перемещался где-то над нами и время от времени многозначительным тоном отпускал лишенные всякого смысла комментарии по поводу сложившейся ситуации. Немного позже, когда я предпринял попытку отыскать подходящую площадку, чтобы поставить палатку, небо застила громадная тень.
— Урбок шаббер го? — осведомился уткотрёп и, не получив от меня вразумительного ответа, навис над расщелиной.
Он смог дотянуться только до того места, где застряла моя когтерама. В задумчивой раздраженности он нетерпеливо постучал когтем по камню, потом убрал лапу.
— Гурбл, — высказал он свое мнение и пошел прочь.
По всей видимости, лингвисты, загружавшие в свои мозги тысячи наречий, отчаялись понять уткотрёпов. В высказываниях этих тварей не обнаружено никакого смысла, но тем не менее они поразительно близки к разумной речи. Поскольку эти удивительные создания в основном проводят время в одиночестве, нет смысла обзаводиться столь сложным голосовым аппаратом, чтобы разговаривать с самим собой. Уткотрёпы встречаются со своими сородичами только для того, чтобы драться или размножаться, а то и для того и другого одновременно. Точно так же нет никаких причин к образованию сложных мозговых структур, необходимых для полноценного владения речью. Они едва используют одну треть вещества, заполняющего огромные черепа. В этом случае наука способствует мифотворчеству.
Палатку я смог установить только после того, как вбил крепежные крючья в стены расщелины. Крепкий материал днища, словно гамак, легко выдержал наш вес даже после всех моих усилий, которые потребовались, чтобы запихнуть Андерс в спальный мешок. Когда она наконец была устроена в относительной безопасности, я обнаружил, что начинается вечерняя синь. Я успел еще осмотреть расщелину, выяснил, что она с обеих сторон выходит на поверхность, а потом опасность ядовитых шипов спрутоножек, уже выползавших из своих дневных укрытий, заставила и меня убраться в палатку. Следующую ночь нельзя было назвать безмятежной. Меня беспокоил энергичный натиск спрутоножек — под их дополнительным весом палатка могла рухнуть вместе с нами. А еще, в укрытии тумана, здесь было очень темно. Казалось, что ночь тянется целую вечность, но утро все же наступило, и к тому времени Андерс пришла в сознание.
— Они пытались нас убить, — сказала она после того, как прополоскала рот очищенной водой.
— Это точно.
— А где мы сейчас?
— В дыре.
Она уставилась на меня непонимающим взглядом, и пришлось объяснить ситуацию.
— И как мы отсюда выберемся? — спросила она, как только я закончил.
— У нас нет когтерам, но по крайней мере остались кислородные баллоны и катализаторы. Жаль, что я не послал Толана подальше с его идеей отключить мой компьютер от внешней связи. — Я немного подумал. — А как насчет твоего наладонника? Мы можем с его помощью послать сигнал?
— Он принадлежит Толану, так же как и когтерама, которой я пользовалась. К этому времени он уже наверняка заблокировал и его. Нам придется выбираться самим.
Она подняла голову. Ее рюкзак остался наверху, как раз там, где восседал уткотрёп.
— Ага.
Андерс снова обернулась ко мне:
— Ты хочешь сказать, что нет никакого способа связаться с цитаделью?
— Даже с дирижабля. Ты видела мой контракт с Толаном. Я не рискнул его нарушить, поскольку этот тип может отказаться платить при малейшем несоблюдении условий.
— И что же теперь?.. — вздохнула она.
— Это зависит от Толана с Тамирой… и от тебя.
— От меня?..
— Надо полагать, что тебя, как ценного работника, снабдили имплантатом-маячком? — Внезапно ее лицо показалось безмерно уставшим. Я продолжал: — Я догадываюсь, что эти два мерзавца вернулись к моему дирижаблю и вскоре пригонят его сюда. Если мы останемся на месте, они сориентируются по твоему имплантату. Если будем двигаться, они смогут нас выследить. Нам придется оставаться в низинах, под прикрытием тумана, и надеяться, что им не повезет со случайным точным выстрелом. Проблема в том, что для нашего друга в этой расщелине мы можем послужить отличным антрекотом.
Мы упаковали палатку и спальные мешки, а потом отправились в конец расщелины. Этот проход, хоть и очень узкий, предоставлял более легкий выход на поверхность. Ущелье вывело нас на голую и скользкую наклонную каменную глыбу, один конец которой уходил в речной берег, покрытый галькой. Над ней нависал край другой глыбы, с которой мы скатились вчера, а за ней, исчезая в тумане, поднималась отвесная скала, та самая, с которой мы так неожиданно сверзились. Ее вид напомнил мне, в какой глубокой ловушке мы оказались. До цитадели было около двухсот километров. По моим подсчетам, в день мы могли пройти лишь несколько километров. Выжить здесь не составляло труда. Сведения, полученные из атласа, содержали данные о съедобных продуктах, и недостаток воды нам не грозил. До тех пор, пока работают наши катализаторы, или до неудачного падения…
— На всякий случай мы оставим между нами метра четыре троса, чтобы оставалась возможность маневрировать. Я пойду впереди.
— Ты считаешь, выйти наружу безопасно? — спросила Андерс.
— Нет, не считаю, но оставаться здесь тоже нельзя.
Андерс отмотала трос на необходимую длину и заклинила лебедку, а я пристегнул свободный конец к поясу на спине, а потом выбрался на край глыбы. Едва осмотревшись, я с радостью обнаружил рюкзак Андерс на том самом месте, где его бросил. И еще я обрадовался, что моей спутнице при подъеме не потребовалась помощь, — если бы пришлось ее поддерживать, время путешествия растянулось бы вдвое. Андерс забросила рюкзак на спину и застегнула пряжку на животе. Наконец мы отправились к тому месту, где растительность образовывала на скале вертикальную зеленую стену. Позже, пробираясь сквозь заросли, я не мог отделаться от ощущения, что на нас смотрит нечто огромное и опасное, более того, оно нас преследует.
Первый день оказался ужасным. Дело было не в невыносимой физической усталости, а в постоянно тусклом освещении под пеленой тумана — оно лишало нас воли и угнетало. Я понимал, что в этот день Толан и Тамира нас не найдут, но сознавал, что, передвигаясь ночью, уже к следующим сумеркам они вместе с дирижаблем могут оказаться у нас над головами. Однако и им придется сделать остановку на отдых. Они ведь считают, что у них масса времени на то, чтобы нас обнаружить и уничтожить.
Перед закатом Андерс установила палатку на сорокаградусном склоне, и места для второй уже не осталось. Я занялся сбором моллюсков, густо облепивших камни. У нас еще оставались сухие пайки, но я решил воспользоваться представившейся возможностью, поскольку другого случая могло и не быть. Еще я нарвал женских цветков паучьих лиан и клейких почек с ветвей раскидистых деревьев-бродяг. Вопреки моим ожиданиям, Андерс не стала возражать, когда я взялся за приготовление пищи. Моллюски напоминали жесткую рыбу, цветы — мягкий сладковатый салат-латук, а почкам было невозможно подобрать земную аналогию, потому что я никогда не пробовал ничего более противного. Скорее всего это было наиболее сбалансированное питание. После ужина я упаковал плитку и вслед за Андерс отправился в герметичную палатку, поскольку окружающие нас ветви уже зашевелились. Бесчисленные крупные бородавчатые спрутоножки уже начали свой поход через заросли. Этот вид был мне незнаком, вероятно, они не слишком часто встречались, иначе о них нашлось бы упоминание в мюральском атласе.
Утром я с раздражением выпутался из обвязки, которая не давала скатиться на дно спального мешка на этом склоне. Андерс проснулась тоже явно не в лучшем расположении духа. Возможно, в том, что мы ели накануне, не хватало глюкозы, поскольку, позавтракав сухим пайком, одновременно упаковывая вещи, мы почувствовали себя гораздо лучше. А может, это туман наводил на нас такую тоску.
Через час после выхода путь стал легче, но намного опаснее. Раньше густая растительность на крутых склонах служила нам предохранительной сеткой на случай возможного падения, а теперь мы преодолевали не более покатую местность, чем та, на которой Андерс ставила палатку, но здесь не было никакой зелени. Если бы мы здесь упали, то непременно продолжали бы катиться до более крутого участка или рухнули бы в пропасть, где неминуемо разбились бы насмерть о мокрые скользкие скалы. По сравнению со вчерашним днем мы поднялись выше — туман немного рассеялся. Вдалеке все так же раздавался печальный голос уткотрёпа.