Собрались у меня, в вице-премьерском кабинете Дома правительства на Краснопресненской набережной. Генералы тоже находились в недоумении. Пытаясь разрешить проблему как можно деликатнее, я высказал им свое предположение, что Ельцин, очевидно, лишь для того, чтобы не собирать их лишний раз у себя, решил воспользоваться моим статусом заместителя председателя правительства… Такая версия всех удовлетворила, и генералы без обид принялись исполнять поручение президента.
Во время очередной встречи с Ельциным я отчитался, что поставленная им задача решается успешно. Борис Николаевич рассеянно посмотрел на меня, как будто с трудом узнавая. И совсем огорошил, невпопад согласившись: «Да-да, мне Сергеев доложил…»
* * *
Глядя на это, я понимал, как опасны рецидивы шараханий Ельцина из крайности в крайность. Не без оснований боялся, что они могут повредить авторитету президентской власти. Поэтому мои предложения о создании Госсовета с полномочиями Политбюро были продиктованы желанием подстраховать президента на тот случай, если очередная его, как он сам называл, загогулина — переполнит чашу народного терпения. Этих своих мыслей я не скрывал и предельно тактично говорил Ельцину: «Борис Николаевич, вам трудно принимать решения. Из-за вашей болезни нарушен каркас государственной власти. Надо возвращаться к идее Госсовета. Одна голова хорошо, а десять — лучше!»
Чтобы президент, чего доброго, не подумал, что я покушаюсь хотя бы на часть его властных полномочий, я напоминал ему о подписанном Рыбкиным и Шумейко решении Совбеза, которое в конце 1994 года послужило основанием для ввода федеральных войск на территорию Чечни. Я обращал внимание президента на то, что не будь под документом подписей руководителей палат Федерального Собрания, дело могло кончиться процедурой импичмента. Говорил: «Сегодня на вас готовы спустить всех собак… Но люди разделили с вами ответственность. Легитимность этого решения невозможно оспорить».
Ельцин, как я это уже рассказывал, со мной соглашался. Но мои бумаги на этот счет, которые я привозил президенту в Барвиху в 1996 году, просто исчезали в недрах его администрации, которой в то время руководил Анатолий Борисович Чубайс.
Второй раз эта тема обсуждалась мной и президентом в январе 1997 года, но примерно с тем же результатом: предложение было тихо торпедировано новым главой администрации президента Валентином Юмашевым, который, так же как и Чубайс, видел в нем только одно — потерю собственных позиций и влияния при дворе. Он его не поддержал. Болезнь Ельцина, негативно сказывающаяся на делах государства, вполне устраивала многих людей из его ближайшего окружения. Ведь они могли действовать от его имени. Цену этого имени в стране, где идет приватизация, а административный ресурс по-прежнему имеет решающее значение — можно себе только вообразить…
Конституция России исключает подобное «теневое» правление из-под руки заболевшего президента. Пустоту во власти, образовавшуюся в результате нетрудоспособности Б.Н. Ельцина, мог бы восполнить председатель правительства РФ В.С. Черномырдин. Но, мне кажется, он просто поостерегся обозначить свои притязания на власть. Зная крутой ельцинский нрав, он не без оснований полагал, что окружение президента, образно говоря, может в любой момент «перекусить» его пополам.
Надо понять нравы и психологию этого окружения, попав в которое довольно приличные люди уже вскоре начинали демонстрировать свойственное плохим лакеям пренебрежение к хозяину. Отсюда эти многозначительные пощелкивания пальцем Хасбулатова по горлу, отсюда слова Александра Руцкого: «Управлять так, как управляет Ельцин, и я смогу». Все потому, что методика принятия Ельциным государственных решений, по-царски капризная и по-обкомовски закостенелая, допускала к управлению страной людей корыстных, бессовестных и коварных.
Вот в чем, мне кажется, и заключается вина президента перед российским обществом. Для меня, человека законопослушного, совершенно головокружительными, например, казались скорости, на которых вращался в верхах небезызвестный коммерсант от политики Борис Березовский. Он всюду был вхож. Он бравировал близостью к власти. На одно из его предложений — сейчас даже и не помню, в чем оно заключалось — я развел руками в стороны: «Борис Абрамович, это невозможно сделать. Нужно, чтобы было решение президента». Уже уходя из моего кабинета восвояси, Березовский вдруг остановился и, показывая пальцем на портрет президента, заговорщически мне улыбнулся: «А.С., вы поймите — ему на это наср…ть. Как мы с вами решим, так и будет!»
Я думаю, что эти его слова очень точно характеризовали настроения, царившие в Кремле во время болезни Ельцина.
* * *
Наверное, следует сказать, что словом, которое совершенно точно определяет суть моего отношения к президенту России Б.Н. Ельцину — является слово «честность».
Мое подробное повествование о Борисе Ельцине означает только одно: этот человек сыграл очень серьезную роль в моей собственной жизни и в жизни нашей страны. У него не отнимешь заслуг, среди которых я ценю настойчивость и упорство, с которым Ельцин вел Россию к новой цели.
Далеко не все получалось и получилось на этом пути, но лишь при Ельцине реформы приобрели необратимый характер. Потихоньку мы стали врастать в мировую экономику. Мы сохранили территориальную целостность Российской Федерации. Реально существуют политические свободы. Впервые в России ее президентом осуществлена добровольная передача президентской власти в соответствии с Конституцией: без смуты, без удавки, без нажима. За десятилетие, пока Ельцин управлял нашей страной, подросло совершенно новое поколение россиян, свободное от идеологической узды и открытое всему остальному миру.
Вскоре мы поймем, как много это значит.
Заслуживает ли Ельцин за это признательных слов? Безусловно, заслуживает! Президентская работа — тяжелейший труд. Даже я, проводивший в год сотни суток в боевых командировках и несший ответственность за сотни тысяч человек, с ужасом думаю — сколько же энергии, ума и здоровья нужно иметь человеку, чтобы нести на себе этот крест. Сколько же информации необходимо вовремя переварить, чтобы принять правильные, а иногда и стремительные решения в экономике, в политике, в международных и военных делах.
Стоит ли ставить в вину человеку свалившуюся на него болезнь? Это не по-людски. Конечно, сам он иногда проходил по России, не разбирая дороги, но ведь и страна, несущаяся в незнакомое нам будущее, тоже со всего размаха проехалась по нему…
Конечно, я видел его человеческие недостатки, видел, как сильно его заносит, поэтому не было во мне ни слепой веры в его чудотворство, ни поклонения, ни желания приблизиться к узкому кругу его единомышленников, друзей и доверенных лиц. Я — не придворный человек, мне не хочется кривить душой: дескать, вон там, Борис Николаевич, вам люди — рукоплещут…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});