затратным делом. Хуже того, старых гоночных машин почти не осталось; десятки болидов томились под навесами позади здания завода, где были обречены сгнить или оказаться разобранными на металлолом. Феррари заключил контракт с моденской строительной фирмой на постройку музея, но спустя несколько месяцев, когда стало ясно, что никакого здания на участке не возводится, потребовал от компании вернуть выданный ей аванс в 250 тысяч долларов. Подрядчик заявил, что все это время был занят изготовлением сборных конструкций, отсюда и очевидное отсутствие какого-либо прогресса на месте стройки. Возникший спор еще дальше отложил строительство музея, возводить который, как считало большинство энтузиастов, стоило бы начать еще тридцатью годами ранее.
Феррари перестал принимать каких-либо посетителей, кроме своих близких соратников по бизнесу, теперь взявших под свой контроль большую часть каждодневных деловых операций команды и завода в целом. Речь о его бесконечно преданном consigliare Франко Гоцци; людях из Fiat Чезаре Ромити, Пьеро Фузаро и Джанни Рацелли; Пьеро, которого теперь готовили к должности управляющего заводом, занимавшемся производством дорожных машин «Ferrari»; новом тим-менеджере Чезаре Фьорио, заведовавшем раллийным департаментом Fiat; Луке ди Монтедземоло, сохранявшем тесные связи с командой Ferrari; и неизменно присутствовавшем рядом Марко Пиччинини. Весна уступала дорогу жарким, удушающим летним дням, а Старик все больше и больше времени проводил в постели.
Он был вынужден пропустить визит единственного человека в Италии, более известного, чем он сам. Папа Иоанн Павел II в июне 1988 года совершал турне по городам долины реки По, и сделал остановку на заводе Ferrari. Его визит организовал дон Галассо Андреоли, католический священник из близлежащей деревни Баджовара, который был не только близким другом Феррари, но и пастором профсоюза металлургов Модены. Феррари, которого в поздние годы жизни саркастически называли «папой Севера», имел многочисленных друзей среди духовенства, в том числе дружил с «летучим священником» доном Серхио Мантовани, который сам выступал в гонках на «Ferrari» в конце 1950-х и начале 1960-х (он пилотировал, зажимая в зубах свои четки!). Также во время визита папы на виду был пастор прихода Маранелло дон Эрио Беллои, с 1983 года отмечавший колокольным звоном своей церкви каждую победу «Ferrari».
В тот ясный, светлый день, когда Иоанн Павел прибыл на завод, Феррари лежал в постели и был не в силах поприветствовать своего знаменитого гостя. Пьеро выступал в роли его заменителя, он устроил папе экскурсию по заводским зданиям и прокатил его по трассе во Фьорано на одном из новеньких, сияющих спортивных купе марки. Папа ответил на радушный прием благословением гоночных болидов перед их отбытием на канадский Гран-при (обе машины сошли с дистанции из-за поломок).
Конечно, то, что Феррари не смог присутствовать на встрече лично, стало большим разочарованием, и его отсутствие лишь подчеркнуло степень серьезности его болезни. Иоанн Павел, впрочем, поговорил с ним по телефону. Содержание разговора осталось тайной, но утверждалось, что в ходе беседы Феррари был принят назад в лоно католической церкви. Также предполагалось, что папа выслушал исповедь Феррари. Старый моденец, давным-давно сокрушавшийся из-за того, что лишен «дара веры», теперь каялся в телефонном присутствии отца своей церкви.
Потом появился Луиджи Кинетти. Он регулярно наведывался в Модену из Парижа, чтобы проведать сына, собиравшего в маленькой гаражной мастерской на окраине города несколько «Ferrari» с кузовами по спецзаказу. В один из дней в начале августа Кинетти прибыл на завод в Маранелло по делам и попросил об аудиенции у своего друга. Ему сообщили, что Феррари слишком болен, чтобы принимать посетителей.
Кинетти уже собрался уходить и возвращаться обратно в отель «Fini», как вдруг пришли вести; он должен остаться. Феррари хочет его видеть.
Кинетти стоял в тишине, ожидая, пока из дверей офиса выйдет небольшая свита мужчин. В середине этой группы находился Феррари, его поддерживали за локти два крепких молодых парня. Было очевидно, что он не может передвигаться самостоятельно. Выражение его серого лица было таким же, каким осталось в воспоминаниях Кинетти об их встрече в 1946-м. Лицо выглядело осунувшимся. Улыбки не было. Глаза по-прежнему были скрыты очками, бывшими неизменной составляющей его имиджа последние двадцать лет. Луиджи Кинетти, человек-кремень, наблюдал за тем, как его старый друг и соперник приближается к нему, побежденный недугом, обессиленный в конечностях, и внезапно почувствовал острое желание забыть все то, что было между ними прежде. Он шагнул навстречу Феррари и в порыве чувств спросил: «Могу я тебя обнять?» Не произнося ни слова, Энцо Феррари раскрыл свои руки, и двое мужчин обнялись, цепляясь за жизнь, ускользавшую из их рук. На их лицах ненадолго проступили слезы, но их быстро стерли платки, и тогда настало время поговорить о делах. Они стали обсуждать старую «Ferrari» для Формулы-2.
Кинетти согласился отдать автомобиль предполагаемому музею в долг. Он был в курсе того ажиотажа, что царил среди коллекционеров Ferrari по всему миру — из-за него машина, о которой теперь шла речь, стоила, вероятно, около миллиона долларов, а то и больше. Но старому другу он предложил сделку: 40 тысяч долларов должны быть выплачены четырем благотворительным организациям, в том числе бедным детям Маранелло — города, в политической жизни которого, как и в Модене, главенствовали коммунисты, а потому частной благотворительности в нем не знали. Феррари стал упираться. Он заявил, что заплатит не более 30 тысяч. И ни центом больше. Кинетти не мог не развеселиться, услышав его слова. Перед ним находился 90-летний смертельно больной человек, и человек этот был готов — более того, он жаждал — торговаться за несколько долларов. Прошло столько времени, а он совсем не изменился: старый мошенник, с состоянием в как минимум 40 миллионов долларов по прикидкам Кинетти, стоял одной ногой в могиле, не выпуская из рук свои лиры. Сделка. Сделка всегда на первом месте. Это было типичное поведение Феррари, и Кинетти в последний раз вступил в эти базарные торги, которыми полнится итальянская жизнь. Наконец, им удалось достичь соглашения, и двое мужчин расстались, став ближе друг другу, чем были все последние годы.
Конец наступил совсем тихо, воскресным днем 14 августа 1988 года на площади Гарибальди. У его постели, по неподтвержденным свидетельствам, находились Пьеро и Флориана. Прошел незамеченным тот факт, что перед смертью католическая церковь провела над ним обряд соборования.
Провел его дон Галассо Андреоли, он же руководил скромной похоронной церемонией, на которой присутствовали лишь самые близкие члены семьи Энцо. Хотя весь мир ожидал массовое излияние горестных чувств и громадную похоронную процессию, которой должен был ознаменоваться его уход из жизни, ничего подобного на деле не произошло. Было ли это исполнением его собственного желания или же поступить так показалось уместным его сыну, но о смерти Энцо Феррари