Читать интересную книгу Сборник статей и интервью 2009г (v1.15) - Борис Кагарлицкий

Увы, соглашаясь с таким подходом в целом, я вынужден отметить целый ряд проблем, возникающих в связи с его конкретным воплощением в обсуждаемой книге. И, как и следовало ожидать, проблемы эти связаны именно с методологией автора, пытающегося писать неисторическое исследование исторической проблемы.

Итак, наши недостатки - продолжение наших достоинств. К книгам это относится ничуть не менее, чем к людям. Прежде всего бросается в глаза определенная узость источников, на которые опирается Глинчикова. Разумеется, при работе над «Расколом» ею были использованы многие тексты, однако подавляющая часть информации о политике, идеологии и обществе XVII века заимствовано всего у двух авторов: С. А. Зеньковского, являющегося главным авторитетом по церковной истории, и С. Ф. Платонова, выступающего главным источником идей и сведений об истории политической и социальной. Нет сомнения, источники вполне достойные, но совершенно недостаточные, чтобы получить многостороннее и полномасштабное представление об эпохе, которой посвящено огромное число исследований. Например, Н. М. Никольский с его замечательной «Историей русской церкви» упоминается в библиографии, но я не нашел никаких следов его влияния в самой книге. Хотя именно Никольский, посвятивший значительную часть своей работы параллелям между русским Расколом и западной Реформацией, должен был бы прийтись в данной работе более чем кстати. С другой стороны, несмотря на позитивное отношение Глинчиковой к марксистской традиции, М. Покровский, важнейший представитель марксистского анализа русской истории в книге даже не упомянут. Подобные упущения не только заставляют Глинчикову то и дело ломиться в открытую дверь, заново открывая для себя обстоятельства и выводы, которые уже можно обнаружить в работах Никольского и Покровского, но и отражаются на трактовке самих событий.

Глинчикова не уделяет особого внимания экономической истории, стремясь анализировать конфликты XVII столетия исключительно на уровне социально-религиозном и гражданско-политическом. Ключевыми понятиями в книге являются «государство» и «общество», что роднит подход Глинчиковой с подходом Ключевского и вообще с либеральной исторической традицией, которую она сама же систематически критикует. При этом государство выглядит неизменно отрицательным «персонажем», а общество столь же однозначно положительным.

Беда в том, что социальные границы «общества» в книге не только не определены, но зачастую и просто меняются. Если бюрократия выглядит здесь чем-то принципиально от общества отчужденным и исключительно по отношению к нему внешним, то «служилый класс», дворянство полностью исключить из общества не получается, оно оказывается то вне, то внутри него, в зависимости от конкретных обстоятельств, разбираемых в книге. Однако уже это само по себе должно было бы навести автора на мысль о том, что общество было весьма далеко от приписываемой ему однородности и отнюдь не выступало в качестве единого политического субъекта.

Естественно, «общество» в логике книги отождествляется с «третьим сословием», как его трактовали французские публицисты позднего XVIII века - буржуазия и связанные с ней народные массы. Но в том-то и беда, что в отличие от предреволюционной Франции или Англии времен Кромвеля, русская буржуазия, в своем большинстве, на народные массы не только не решалась опереться, но и блокировалась с дворянством и романовским государством против них. Бунт 1648 года и последовавшее за ним Уложение 1649 года, закрепившее - при полной поддержке представителей буржуазного «общества» - крепостное право для крестьян, выглядят для автора книги каким-то недоразумением, даже «провокацией». Между тем простейший взгляд на экономическую жизнь того периода и анализ классового интереса купечества без труда объясняет этот кажущийся парадокс. Торговому капиталу нужны были дешевые товары, которые в условиях неустойчивого земледелия в достаточном количестве выжимало из деревни именно крепостническое помещичье хозяйство. Сам по себе крестьянин («великорусский пахарь») был «нетоварен», ориентирован на самообеспечение и в лучшем случае - торговлю излишками. Потому, чем больше русская экономика становилась рыночно-капиталистической и чем больше она втягивалась в формирующийся мировой рынок, тем больше была потребность торгового капитала в крепостническом внеэкономическом принуждении, обеспечивавшем рынок товарами.

Подобные пробелы в анализе объясняют и странно неубедительные пассажи в книге Глинчиковой, которая от панегириков силе и гражданской сознательности «общества» начала XVII века сразу же переходит к описанию романовской реакции, которой никто, кроме отдельных героев «боголюбческого движения» не сопротивлялся, да и те вступили в борьбу на сравнительно позднем этапе процесса. Подобную ситуацию автор объясняет тактической сноровкой гениального «политического шахматиста», «Тишайшего» царя Алексея Михайловича и тем, что «боголюбцы» подобно советским шестидесятникам, долгое время пребывали в иллюзии, будто борются не с властью, а за влияние на власть, которую собирались не свергать, а совершенствовать и реформировать. И то, и другое - правда. Но для объяснения грандиозного исторического перелома, о котором идет речь в книге, этого явно недостаточно.

Впрочем, книга Глинчиковой и не претендует на всесторонний анализ обсуждаемого процесса, она лишь пытается поставить его в определенный контекст, связав с более поздними драмами русской истории.

Драмами, одна из которых продолжается по сей день.

* * *

Б.И. Дубсон. Кибуцы. Путешествие в светлое будущее и обратно. М.: КРАФТ+, 2008. 336 с.

Всякий человек, хоть немного знающий об истории Израиля, слышал при кибуцы. Известно, что это такие сионистские колхозы, которые всегда вызывали недоумение у либеральной публики - поддерживать сионизм и Израиль считалось хорошим тоном, а отрицательное отношение к коллективизму, социализму и всему хоть мало-мальски напоминающему «совок» тоже являлось чем-то само собой разумеющимся. Как совместить первое со вторым в случае кибуцев было непонятно, поскольку именно кибуцы с их коллективизмом, совместным трудом и воспитанием детей, солидарностью работников и отрицанием частной собственности, оказались в авангарде сионистского движения на протяжении значительной части ХХ века. Впрочем, из книги Б. И. Дубсона читатель узнает, что такая же проблема стояла и перед самой нарождающейся израильской буржуазией и перед лидерами Всемирной Сионистской Организации, отнюдь не испытывавшими симпатий к социализму.

Первое хозяйство, заложившее основы кибуцного движения было создано в 1909 или 1910 году (источники расходятся) и называлось квуца «Дгания» - термин «кибуц» появился много позднее, в 1920-е годы. Основатели этого хозяйства были исключительно молодыми людьми, проникнувшимися идеями социализма и анархо-синдикализма. Отсюда - система правил, которая легла сперва в основу работы «Дгании», а потом и других кибуцев. Самое главное - общая обязанность трудиться для всех членов коллектива, отказ от использования наемного труда, самоуправление и принятие всех решений сообща, равные материальные условия для всех кибуцников, равенство между мужчинами и женщинами, совместное воспитание детей. Теоретически кибуцники были свободны в выборе политических и религиозных убеждений. Однако на практике ситуация сложилась несколько иначе - в каждом кибуце доминировала какая-то одна политическая партия, а те, кто был не согласен с ее идеями, мог перебраться в другой кибуц. В большинстве случаев кибуцы были ориентированы либо на умеренно-социалистическую партию МАПАЙ, либо на более левую МАПАМ. Был даже один кибуц, связанный с Коммунистической партией Израиля (этому случаю Дубсон уделяет особое место в книге - очень скоро обнаружилось, что подобная политическая ориентация отнюдь не способствовала хорошим отношениям с властями и инвесторами). То же самое касалось и религии. Были кибуцы атеистические, религиозные, более или менее ортодоксальные. Впрочем, на первых порах религиозные кибуцы были скорее исключением.

Первые кибуцы были основаны эмигрантами, приехавшими из Российской империи. Вполне естественно, что они находились под большим влиянием революционных марксистских идей и народничества. «Молодые евреи - выходцы из России собирались восстановить связь между евреем и землей, утерянную за две тысячи лет изгнания, и жить в гармонии с национальными и религиозными традициями. Вместе с тем они мечтали создать «нового еврея» - с социалистическими идеалами, живущего в справедливом обществе, основанном на полном равенстве и коллективной собственности» (с. 11-12). Здесь мы видим весь набор идей первой трети ХХ века, так хорошо знакомых нам по собственной истории - и социализм в одной отдельно взятой стране, и формирование «нового человека». Особенность в том, что обновление здесь привязано к этно-культурной самореализации. Тем более важен вопрос о земле, ведь в европейских странах евреям не разрешалось заниматься сельским хозяйством, в царской России эти запреты специально подтверждались и жестко контролировались. Соответственно кибуцы формировались именно как аграрные поселения. Другое дело, что с течением времени в кибуцах стали возникать и промышленные предприятия.