– Есть еще один вариант, – возразил Курт, – третий. Ты не святой и не порождение моего помутившегося разума, а тварь – такая же, как и там, за стенами.
– Интересное предположение, – хмыкнул старик. – И зачем бы мне тогда говорить с вами?
– Почем мне знать? Один такой, к примеру, пытался соблазнить меня тайными знаниями в обмен на согласие дать его душе поселиться в моем теле, другой – убеждал, что быть сожженным заживо, а после стать пепельным кадавром есть высшая благодать, самому Господу угодная.
– Но ведь вы ни на что подобное не пойдете, майстер инквизитор, ведь так? Не пойдете, – сам себе ответил Мельхиор. – Стало быть, единственное, чем я мог бы вам навредить, – это дать неверные ответы и советы. Однако ж, как любит приговаривать один ваш друг, qui a peur des feuilles ne va point au bois[114]. Даже если я – тот самый третий вариант, вы ничего не сможете сделать, не сумеете прервать происходящее усилием воли, не сумеете выйти из этого отрезка вечности, в котором пребываете, и все, что вам остается, – это, опять же, попытаться извлечь из происходящего пользу.
– А если принять как вариант один из первых двух – я смогу это прекратить?
– К этому мы и идем, – пожал плечами Мельхиор. – Если я посланник Господа, по моему поведению вы должны понять, что я не стану вмешиваться прямо, пока вы не сделаете или не скажете что-то, чего еще не сделали и не сказали. Если я – часть вашего же разума, я не исчезну, пока не укажу вам на то, что вы заметили, но еще не поняли до конца.
– То есть, раздолбать статую – это еще не все? Надо сделать еще что-то?
– А надо ли было долбить статую? – с добродушной укоризной уточнил старик. – Почему-то вам не пришло в голову простое действие: обратиться к Господу с молитвой и просьбой направить своего Ангела на помощь и брань.
– Здесь был полный собор народу, – покривился Курт. – И святой отец прятался под скамейкой. Думаю, людей, молящихся об Ангелах, Господнем пришествии и о чем угодно, в минуту явления этого многоглазого чудища было предостаточно, однако этот каменный истукан даже не почесался.
– «О чем угодно», – серьезно повторил Мельхиор с расстановкой. – В том и проблема, майстер инквизитор. Помните ли вы, что Господь никого не тащит в спасение насильно? Люди этого города сами сделали свой выбор, и выбор их был – отойти от учения Церкви, припасть к ереси и по доброй воле закрыть свои души для спасительного вмешательства Божия. Именно «о чем угодно» и «кому угодно» они и молились, в то время как молиться должны были о спасении и Господу, полностью осознав свои заблуждения. Этот страж был поставлен оберегать город святой Кунигунды и населяющих его христиан от посягательств неблагих сил, а не прикрывать еретиков от последствий ими же избранной ереси, коей они вверились по своему выбору. Господь милостив, и когда-то ради нескольких праведников Он был готов пощадить Содом целиком. Сегодня и здесь весь этот город мог бы быть спасен, если б нашелся всего один, сумевший осознать, что происходит, и обратившийся к Нему с искренней молитвой. А из искренне молящихся мы с вами видим здесь лишь пришлую ведьму, чужую в этом городе.
– Эти люди были обмануты, – возразил Курт хмуро. – Они пошли за своим пастырем, потому что верили ему, как их учила Церковь, и страдают сейчас из-за его падения.
– Эти люди прекрасно понимали, что их пастырь порой вещает о странных идеях, – мягко заметил Мельхиор. – Видели, что его заносит не туда, но были слишком ленивы или хладны, чтобы задуматься над этим. А кому-то попросту недоставало новизны, остроты, тайны… Довольно частое явление в вашей службе, майстер инквизитор, не так ли? Большинство малефиков поначалу польстились всего-то на это самое ощущение новизны и таинственности, которого им недоставало в привычной вере. Так душа готовится к ереси. Потом привычная вера отметается всецело. Так душа принимает ересь, так ересь становится брешью в обороне души, через которую проникают мерзкие идейки и дурные поступки… Сколько таких историй было за годы вашей службы?
– Большинство, – вынужденно признал Курт, и старик кивнул:
– И будет так же впредь, майстер инквизитор.
– Так значит, я ничуть не лучше любого из них, – подытожил он с удивительным для самого себя спокойствием – на сей раз неподдельным. – Если они молились не тому и не так, то мне это не пришло в голову вовсе. Если они верили ложно, то я не верил совершенно, и когда я долбил эту статую…
– …вы верили в то, что это сработает, – договорил за него Мельхиор. – Не видели вы во Всаднике мертвый камень, майстер инквизитор, потому ваш первый удар и вышел столь неудачным – руки все-таки дрогнули. Потому вы и смотрели на обломки у ваших ног, как смотрели бы на тело убитого вами безвинного человека. Помните: вне зависимости от того, кто я, ваша же фантазия или Господень посланец, ваши мысли я вижу и вашу душу знаю. Вы – верили.
– Однако мысль о том, что чем-то может помочь именно молитва, мне в голову не пришла.
– А она вам никогда в голову не приходит, – усмехнулся старик добродушно. – Такова уж ваша натура: вы верите в действие. В человека, в собственные силы, в то, что каждый сам должен делать все, что сможет, в любой ситуации, и о молитве вы задумываетесь, лишь когда выхода нет вовсе. Невзирая на многие весьма выразительные случаи в вашей службе, она для вас последнее прибежище, тайное оружие, за которое вы беретесь, если ничем иным ситуацию, по вашему мнению, не исправить… В целом, даже не могу вас за это упрекнуть. Такой подход, по крайней мере, уберегает от искушения прелестью и от недеяния, что едва ль не самый худший грех.
– Так думал бы я, – уточнил Курт неспешно. – Так мог бы оправдывать себя я сам, если б мне такое оправдание для чего-либо потребовалось. Сомневаюсь, что настоящий посланник Бога и святой отнесся бы к этому так благосклонно. Alias[115], сейчас я вновь трачу время – на сей раз расходуя его на то, чтобы пустить пыль в глаза себе самому.
– Нет, – возразил старик уже без тени былой усмешки, глядя на своего собеседника с таким состраданием, что тому внезапно стало не по себе. – Так вы оправдать себя не могли бы; в первую очередь потому, что оправданий вы не ищете и никогда не искали. Напротив, упрямо жаждете осуждения… – сухих старческих губ снова коснулась мимолетная улыбка, и Мельхиор нарочито тяжело вздохнул: – Занятный вы человек, майстер инквизитор. Никогда не думали о том, почему вы чувствуете себя уютно, только когда окружающие признают вас сказочным чудовищем? Стоит кому-то счесть вас по меньшей мере не хуже прочих – и вы встаете на дыбы…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});