Даттам смотрел на чиновника совершенно спокойно.
– Мало ли кто мне спас жизнь. Вот вы мне тоже однажды спасли жизнь, – мне теперь что, так и ходить до могилы вам признательным?
Тогда Арфарра вытащил бумагу об аресте Ванвейлена и Бредшо, и вручил ее Даттаму.
– Можно узнать, в чем они обвиняются? – спросил Даттам.
– В убийстве двух моих личных охранников, – ответил Арфарра, – и в похищении дочери наместника, госпожи Янни, которую эти охранники пытались спасти. Обоих чужеземцев видели в доспехах убитых ими людей, когда они с похищенной девушкой пробирались в город. Знаете ли вы, где эти люди, и кому они доставили похищенную ими девицу?
Даттам и Арфарра смотрели друг другу в глаза.
– Ума не приложу, – сказал торговец.
* * *
Когда Ванвейлен очнулся, было уже светло. За бортом плескалась вода. Руки Ванвейлена были скручены за спиной, и сам он – приторочен к длинному гибкому шесту, вдетому одним концом в уключину на палубе. Перед Ванвейленом на корточках сидел стражник в парчовой куртке. Стражник был крив и с бородой, похожей на большой репей, и под мышкой его торчал шелковый сверток.
– Это что такое? – сказал Ванвейлен, – куда мы плывем?
– Ишь ты, – сказал десятник, – еще и вопит. – Куда плыли, туда и плывем. В поместье Даттама. Слышишь?
И в самом деле – Ванвейлену был уже слышен далекий праздничный крик толпы. «Откуда толпа?» – изумился он было, а потом вспомнил, что сегодня там какой-то праздник.
– Зачем? – простонал Ванвейлен. Мысли его кружились, как куски карася в похлебке, и он покамест плохо еще соображал, что происходит.
А стражник одним движением вынул сверток и развернул его перед носом Ванвейлена.
– Затем, храмовая крыса! Или ты не знаешь, что механизмы рождаются от войны и служат лености? Или ты не видел указа? Вот собаки! Только государыня запретила машины, как они новые ставят!
– Что тебе сделали машины, дурак? – вдруг разозлился Ванвейлен.
– Мне-то ничего, – отозвался стражник, – а вот моего брата затянуло в Даттамову мялку, – отрезали ноги да и выкинули с работы, ты, мол, сам пьян был!
* * *
Даттам и Арфарра спустились к пристани вместе; несмотря на праздник, Даттама, во избежание любых неприятностей, сопровождали вооруженные слуги, и за Арфаррой, широким полукольцом, шли воины в красном.
Даттам давно понял, что сделал непоправимую ошибку, не поддержав Баршарга.
Он полагал, что смерть Баршарга сделает его самым сильным человеком в провинции. Что все осколки прежней власти – наместник, настоятель храма Шакуника и советник Арфарра – будут несогласны между собой и бессильны друг против друга, и Арфарра, – одинокий, проигравший в королевстве, ненавидимый государыней Арфарра, не имеющий ни денег, ни партии, ни власти – будет, конечно, самым слабым из этих осколков.
Он не ожидал, что самым сильным станет Арфарра – пешка в руках Харсомы, человек без денег, клана и войска. Он не ожидал, что именно к нему перейдет контроль над армией; если что, Даттам был вправе полагать, что варвары из военных поселений бросятся за защитой к нему, к Даттаму – а не к убийце их полководца.
Но Арфарра снова сменил личину. Там, в королевстве, затевая войну, он делал все, чтобы унизить рыцарей, стравить их друг с другом, а пуще – противопоставить им городскую пехоту. Здесь же наоборот, – по мельчайшим, совсем незаметным для жителя империи признакам Даттам видел, как искусно Арфарра выставляет себя наследником и мстителем за Баршарга, как он поощряет в этих людях их инстинкты воинов.
Араван Арфарра демонстративно одевался в те же цвета, что и Баршарг, демонстративно оставил себе тот же копейный значок с Кречетом, – и если для чиновников империи это означало то же платье на той же должности, то для горцев это был знак принятой на себя кровной мести.
Арфарра натравил горцев на людей наместника, обвинив наместника в смерти Баршарга; он запугал храм бунтом, чтобы забрать у него открытия и бумаги, и теперь он хотел расправиться с последним человеком, который не вписывался в его представления об идеальном государстве – а именно, с Даттамом.
Словом, Даттам совершил ошибку; но времени сожалеть об ошибке не было; к тому же Баршарг все равно был его убил.
Праздник вовсе не нравился Даттаму, но даже и речи не могло быть о том, чтобы его отменить. Толпа бунтовала скорее без праздников, чем без хлеба, и Иров день был одним из древнейших и почитаемых в ойкумене – день, когда все было наоборот; когда днем дозволялось пьяное безумие, и чиновники ходили босиком, а народ – на руках.
Даттам даже мельком пожалел, что его не было в ойкумене, когда на этот раз рождался Ир. Ир был редкий природный феномен, и, по слухам, рождался в виде золотого шара, который не рос в объеме, а как бы высветлялся наподобие луны.
Дальше рассказывали вовсе уже неведомщину с подливой, и многие шакуники считали, что желтые монахи морочат народ. Но Даттам полагал, что желтенькие для этого слишком глупы – наверняка тут какой-нибудь природный феномен, вроде сгущения первоначального эфира или иных, вызывавших у Даттама живое любопытство причин, и несмотря на то, что голова Даттама была забита насущными для выживания вещами, естествоиспытатель в нем с любопытством приглядывался к происходящему.
На пристани веселился народ.
Рабочие оделись во все лучшее и повязали волосы желтыми платками, двое мальчишек рассыпали в толпе жареное зерно, и посреди круга плясали ряженые зверями и чиновниками.
– А как у государя Иршахчана, – кричали они, – в Небесном Граде, от одного зерна будешь сыт, да пятью мешками не наешься. А чиновники там справедливые, за постой берут лишь положенное: с шерстинки – по шкуре, с ложки – по котелку, и с подорожной – по человеку.
Потом толпа раздалась, и на опустевшую пристань выбежал высокий человек в желтой рясе; это и был сын Ира. Он вертелся волчком, его ряска, сделанная из наложенных друг на друга кусков ткани, встала колоколом: он явно был в трансе, нормальный человек не мог двигаться так. На пристань выскочил второй человек, третий, – над толпой стоял крик и смех.
Даттам, движимый невольным любопытством, стал пробираться через толпу; народ ревел и подпрыгивал; и тут внезапно Даттам увидел, что по реке прямо к пристани плывет баржа-тихогрузка с храмовым флагом на мачте.
– Это кто? – повернулся Даттам к приказчику, – кого принесло в праздник на пристань?
Но приказчик вертелся, закрыв глаза, и Даттам краем глаза увидел, как воины Арфарры решительно прокладывают себе путь через толпу.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});