— Теперь этого не будет, — холодно отрезала я. — По крайней мере, в Вайдекре. Вытряхивайте ваши карманы или вытряхивайтесь из вашего коттеджа, юный Роджер. Выбирайте.
— Вы жестоки к нам, мисс Беатрис, — в отчаянии выговорил он. — Вы обращаетесь с нами хуже, чем в работном доме.
С этими словами он вынул дюжину колосьев из одного кармана и дюжину из другого.
— Брось это на землю, — приказала я. Роджер проделал это, не говоря ни слова и не отрывая глаз от земли. Он не хотел, чтобы я видела, как он, почти мужчина, получающий жалованье как взрослый, плачет.
— А сейчас остальные, — равнодушно продолжала я.
Один за другим, как актеры в пантомиме, крестьяне выступали вперед и вытряхивали зерно из карманов, пока не набралась маленькая кучка. Ее могло хватить не больше чем на пару булок. Они хотели принести это домой, чтобы загустить жидкий суп, сварить кашу ребенку или, завернув в тряпочку, дать пососать младенцу, который плачет и плачет у иссохшей груди. Все зерно стойлу нескольких пенсов.
— Это воровство, — бросила я.
— Это право жнецов, — раздался голос из толпы.
— Я узнала тебя, Гарри Сьюджет, — сказала я, не поднимая глаз, и по толпе пробежал ропот страха.
— Это воровство, — повторила я спокойно. — Вы знаете, что говорит доктор Пирс о воровстве: вы немедленно попадете в ад. Вы знаете, что говорят о воровстве законы: вы попадете в тюрьму. А теперь послушайте, что скажу я: каждый, кого я поймаю хоть с одним зерном, будет отведен к мировому судье, а вся его семья, вся, в ту же ночь останется на улице.
По толпе пронесся вздох, почти что стон, и тут же стих.
— После вас по этому полю пройдет бригада из работного дома, они будут собирать колоски, но для меня. И только после них, слышите, я разрешу вам посмотреть, нет ли тут чего-нибудь для вас.
Опять послышался стон ужаса. Но никто ничего не сказал. В задних рядах одна молоденькая женщина, живущая с ребенком без мужа, накрыла голову передником и тихо заплакала.
— А сейчас ступайте работать, — мягко закончила я. — И если не будет ни воровства, ни обмана, то вам не придется на меня жаловаться.
При этом мягком звуке моего голоса некоторые недоверчиво подняли на меня глаза, но расходились все угрюмо и по-прежнему скрестив в заклятии пальцы против черной магии.
Я оставалась в поле весь день, но мы так и не добрались до конца. Урожай был поистине небывалый, чудо, а не урожай. Казалось, что эта нетронутая вересковая пустошь много лет дожидалась, чтобы дать жизнь такому изобилию золотой пшеницы. Когда солнце стало клониться к западу и небо приобрело перламутровый оттенок, я отпустила всех по домам.
Не двигаясь с места, я следила за тем, как крестьяне, очистив и сложив серпы, стали неторопливо одеваться, а затем побрели домой, слишком усталые и грустные, чтобы беседовать. После этого я хлестнула Тобермори, и мы тоже отправились домой. Освещенные окна Вайдекра приветствовали нас между деревьями.
— Боже, как ты поздно, — сказала Селия, едва увидев меня. — Ты не забыла, что мы приглашены к маме на ужин?
— Извини, пожалуйста, Селия, — сказала я, соскальзывая с седла. — У меня совершенно вылетело из головы.
— Я могу передать ей твои извинения. Тебе не будет страшно одной дома? — поинтересовалась она. Экипаж уже ждал их: изысканную Селию в вечернем платье и элегантных мужчин, сопровождающих ее.
— Не очень, — я улыбнулась им троим без всякого тепла. — Мне бы понадобились часы, чтобы достичь такого же совершенства. Оставьте меня, замухрышку, дома, а завтра расскажете, как было в гостях.
— Мы могли бы прислать за тобой экипаж, — предложила Селия, усаживаясь и расправляя вокруг себя юбки.
— Нет, нет, — отказалась я. — Я хочу только спать. Завтра мне опять рано утром в поле.
Селия кивнула, а Гарри наклонился и поцеловал меня в щеку.
— Спасибо, дорогая, — сказал он, — сквайр из Вайдекра.
Я улыбнулась его шутке, но глаза мои стали тревожными, когда Джон подошел и взял меня за руку.
— Я желаю тебе спокойной ночи и завтра доброго дня, — он пристально изучал меня взглядом. — Ты выглядишь усталой, Беатрис.
— Я устала до полусмерти, — рассмеялась я. — Но горячая ванна быстро приведет меня в норму. И огромный ужин.
Улыбка не коснулась глаз Джона. Он выпустил мою руку, сел в коляску, и странное трио укатило. Больше я их не видела тем вечером. После обжигающей ванны я съела ужин, которого хватило бы на двоих, и нырнула в постель. Но перед тем как заснуть меня пронзила мысль о тайных слезах молодого Роджера, и у меня заболело глубоко под ребрами. Но потом это прошло. Ничто больше не трогало меня в те горячие, грустные Дни.
Вскоре начались августовские увеселения, что означало череду пикников и вечеринок с фейерверками в Чичестере. В это время я почти не встречалась с Гарри, Селией и Джоном. Все дни я проводила в поле одна.
Но я не чувствовала никаких сожалений, моя работа означала, что на следующее лето, быть может, мне удастся освободиться от этой жизни презренного бейлифа и вновь стать такой же веселой и беззаботной, как Селия. На следующее лето я буду любоваться тем, как коричневеют коленки Ричарда, как появляется на его носу россыпь веснушек, и я научу его танцевать со мной. Я вновь стану живой.
Раздался скрип открываемой двери, и вошел Гарри, одетый для работы в поле. Мой брат превратился в жестокую пародию на того короля урожая, каким он был всего три года назад. Его круглое и золотистое от загара лицо сильно обрюзгло, мясистые щеки переходили в двойной подбородок. А его стройное юношеское тело постепенно приобретало расплывчатые формы любителя поесть и поспать.
— Мне пришло в голову отправиться на телеге в поле и немного пожать, — мальчишеским тоном заявил он. — Жнецы ведь сейчас на лугу у Большого Дуба?
— Нет, — ответила я. — Там они были три дня назад. Сейчас они на лугу у Трех Ворот. Поезжай, я приеду туда позже. Присмотри за сбором колосков. Я говорила тебе, что я их припугнула.
— Отлично, — ответил Гарри. — Я, наверное, останусь там до обеда. Если я не вернусь до трех, пришли мне с кем-нибудь еду в поле.
Он вернулся назад меньше, чем через час.
— Они оскорбили меня, — Гарри вошел без стука и его нижняя губа подергивалась от гнева и обиды. — Они не хотели со мной разговаривать. Не стали петь и не дали мне места в их линии. Они поставили меня у самого забора. А когда я сказал: «Ну, ребята, давайте споем», — один из них ответил: «Того, что нам платят, едва хватает, чтобы дышать. Так что пойте, сквайр, сами».
— Кто это сказал? — резко спросила я. — Я завтра же прогоню его.
— Понятия не имею, — раздраженно ответил Гарри — Я не знаю их имен так, как ты, Беатрис. Для меня они все на одно лицо. Но жнецы его наверняка запомнили.