Раздался стук в дверь, и заглянула няня Ричарда.
— К вам привести мистера Ричарда до обеда? — спросила она.
— Нет, — ответила я. — Выведите его на прогулку в сад. Я посмотрю на него через окно.
И уже через несколько минут я любовалась, как топает мой малыш от одного розового куста до другого, как терпеливо няня складывает ему на ладошку лепестки роз, а потом с упреком вынимает их из его рта.
Толстое стекло заглушало звук, и я едва слышала лепечущий голосок моего сына. Я не могла разобрать слов, которыми он пытался выразить свою радость от камешков под ногами, лепестка на ладони и солнышка на лице. Небольшой изъян в стекле неожиданно сделал ил фигурки маленькими, будто они гуляли далеко отсюда. И уходили все дальше и дальше. В солнечном свете силуэт маленького мальчика оказался размытым, и я уже не могла узнать в нем моего сына. И не могла расслышать его голос.
ГЛАВА 19
Новость, которую доктор Пирс принес в деревню, только подтвердила страхи бедняков, и потому, когда мы приехали в церковь, лица вокруг были не более угрюмыми, чем обычно. Мы с Селией шли впереди, шурша летними шелками и атласами, за нами следовали Гарри и Джон, а дальше две няни с детьми. Джулия топала самостоятельно, а Ричард торжественно восседал у няни на руках.
Когда я проходила к нашей скамье, я ощутила какое-то смутное беспокойство, будто вокруг меня от налетевшего ветра тревожно зашептали кроны сосен. Искоса я взглянула сначала в одну сторону, потом в другую, и то, что я увидела, повергло меня в ужас.
Вдоль всего прохода я видела мозолистые руки крестьян, спокойно лежащие на спинках скамей. И по мере того, как я к ним приближалась, они сжимали их в кулак, скрещивая указательный палец с большим, и этим суеверным жестом защищая себя от нечистой силы. Но я шла, высоко подняв голову и уже ни на кого не глядя, окруженная ненавистью и страхом.
Войдя в нашу ложу, я опустила голову на стиснутые руки и замерла. Но я не молилась. Ледяными пальцами я пыталась охладить пылающий лоб и вычеркнуть из памяти тот тайный знак, с помощью которого честные люди пытались спастись от меня.
Доктор Пирс прочел прекрасную проповедь. Темой ее были притча о подчинении Цезарю, и он провел тонкие аналогии с подчинением господину, что бы он ни велел делать. Я сомневаюсь, что кто-нибудь из прихожан понял хотя бы слово. В церкви стоял постоянный сухой кашель, симптом начинающегося туберкулеза, гулко кашляли дети, заболевшие плевритом. Где-то в задних рядах вдруг заплакал голодный ребенок. Даже в богато убранной церкви Вайдекра не было мира и спокойствия. Даже во время умиротворяющей проповеди.
После последнего псалма мы вышли из церкви, провожаемые гневными обиженными взглядами. Мы не стали задерживаться во дворе, чтобы поболтать с арендаторами. Эта традиция умерла сама собой. Когда мы уже садились в экипаж, уголком глаза я увидела пробирающуюся к нам плотную фигуру мельника.
— Добрый день, мисс Беатрис, сквайр, леди Лейси, доктор Мак Эндрю, — поздоровался он. Его тревожные глаза смотрели только на меня. — Мисс Беатрис, мне необходимо поговорить с вами. Я могу прийти в усадьбу сегодня?
— В воскресенье? — удивленно подняла я брови.
— Я много раз уже пытался поговорить с вами, но вы были слишком заняты. Я должен поговорить с вами, мисс Беатрис.
Столпившиеся во дворе церкви люди молча наблюдали за этой сценой. А я с некоторых пор не любила сталкиваться с беднотой Экра.
— Очень хорошо. Приходите завтра к трем.
Мне не нужно было выслушивать его, чтобы понять, что он хочет. Я ожидала этой встречи с того самого дня, когда мы с Гарри продали зерно на корню.
— Это погубит меня, мисс Беатрис, — в отчаянии говорил мне на следующий день Билл Грин. — Если У людей в Экре не будет зерна, они не принесут его молоть на мельницу. Если вы отошлете зерно из графства, где я куплю его, чтобы продать муку пекарям?
Я кивнула. Расположившись за своим рабочим столом, я наблюдала в окно, как гуляют в саду дети в сопровождении Джона и Селии. Билл Грин сидел передо мной, и возле него стоял нетронутый стакан пива. Этот прежде гордый, зажиточный человек не находил себе места, он видел, как его планы и его деньги утекают меж его пальцев, как вода между мельничными колесами.
— Мисс Беатрис, если вы не хотите, чтобы мельница, которую построил ваш дед, стояла без дела, если вы хотите, чтобы жизнь в Экре продолжалась, вы должны продать хоть немного зерна здесь, — умолял он. — Если мы лишимся мельницы, нам грозит работный дом, ибо мы останемся голодными и бездомными.
Я опять кивнула, не отводя глаз от гуляющих в саду. Я не слышала их, хоть окно было открыто. Меня окружала стеклянная стена. Она давала мне возможность равнодушно наблюдать, как мой ребенок учится ходить, придерживаясь за руку Селии, она же позволяла мне сказать этому доброму человеку, нашему старому другу, что ему следует отправляться в работный дом и там умереть в нищете и страданиях.
— Мисс Беатрис, вы помните то лето, три года назад? — вдруг спросил Билл Грин. — Помните, как вы отдыхали у нас во дворе, пока мои готовили праздничный ужин? Как вы сидели на солнышке, наблюдая за мельничными колесами и голубями?
Против своей воли я улыбнулась и кивнула.
— О, да, конечно помню. Что за лето тогда стояло! Какой урожай был в том году!
— Вы любили тогда землю, и все в Экре готовы были умереть за вашу улыбку, — сказал Билл Грин. — И в тот год, и за год до того вы были богиней Экра. А потом вас будто заколдовали и все пошло вкривь и вкось.
И я снова кивнула, ибо бумаги у меня под рукой подтверждали, что все действительно идет вкривь и вкось. Разорение стоит у моего порога, так же как Каллер. Кредиторы представили свои счета на день раньше намеченного срока, они, как и я, знали, что Вайдекр обречен. Они чувствовали запах разорения, как лошади чувствуют приближение грозы. Как я чувствовала запах дыма.
— Сделайте что-нибудь! — умолял меня Билл. — Вернитесь к нам обратно, вернитесь к земле, мисс Беатрис, и все опять будет хорошо.
Я равнодушно смотрела на него, а моя душа ныла, мечтая об этом возвращении.
— Слишком поздно, — сухо отозвалась я. — Зерно продано. Деньги я получила. И я больше ничего не могу поделать. Сейчас все так ведут свои дела, мистер Грин. И если вы не столкнетесь с разорением, с ним придется столкнуться мне. Я не выбирала этот мир, но я должна приспособиться к нему.
— Мисс Беатрис! — он покачал головой, как непобежденный боец. — Вы не можете так говорить. Это не ваш голос. Вы всегда стояли за дедовские традиции, когда хозяин и работник работали рука об руку, и нам платили по справедливости, давали день отдыха и немного земли, и позволяли человеку иметь гордость.