Фулдал. Догадываюсь, на кого ты намекаешь.
Боркман. Не было уголка в моей душе, которого бы я не открыл ему. И вот, когда минута настала, он обратил против меня то оружие, которое я сам же дал ему в руки.
Фулдал. Я никогда не мог понять, почему он, в сущности… Конечно, разное говорили в ту пору…
Боркман. Что говорили? Скажи. Я ведь до сих пор ничего на знаю. Меня сейчас же… изолировали. Что говорили тогда, Вильхельм?
Фулдал. Говорили, что тебя прочили в министры.
Боркман. Мне предлагали, но я отказался.
Фулдал. Значит, ты не стоял ему поперек дороги?
Боркман. Нет. Он не потому и предал меня.
Фулдал. Тогда я, право, не пойму…
Боркман. Я, пожалуй, скажу тебе, Вильхельм.
Фулдал. Ну?
Боркман. Тут вышла… дело в некотором роде шло о женщинах.
Фулдал. О женщинах? Но, однако, Йун Габриэль…
Боркман (перебивая). Да, да, да! Мы не будем вспоминать эти старые, глупые истории… Ну, в министры-то не попали ни я, ни он.
Фулдал. Но он далеко шагнул.
Боркман. А я пал!
Фулдал. О, это такая трагедия…
Боркман (кивая). Такая же почти, как и твоя, если подумать хорошенько.
Фулдал (простодушно). Да, уж по крайней мере.
Боркман (посмеиваясь). А с другой стороны, это, право, своего рода комедия.
Фулдал. Комедия? Это?
Боркман. Да. По-видимому, так выходит… теперь. Ты вот послушай только…
Фулдал. Ну, ну?
Боркман. Ты ведь не встретил сегодня Фриды?
Фулдал. Нет.
Боркман. Ну вот, пока мы с тобой сидим тут, она сидит и играет танцы у того, кто предал и разорил меня.
Фулдал. Я и не подозревал ничего такого!
Боркман. Да, она забрала свои ноты и отправилась от меня туда, в барский дом.
Фулдал (как бы извиняясь). Да, да, бедняжка…
Боркман. И угадай-ка, для кого она играет… между прочими?
Фулдал. Ну?
Боркман. Для моего сына.
Фулдал. Как?
Боркман. Да. Каково тебе покажется, Вильхельм? Мой сын танцует там сегодня. Ну, так не комедия ли это, как я говорю?
Фулдал. Так он, верно, ничего не знает.
Боркман. Чего не знает?
Фулдал. Верно, он не знает, что тот… этот… ну…
Боркман. Да ты называй его, не стесняйся. Теперь ничего, я вынесу.
Фулдал. Я уверен, что твой сын не знает всей сути, Йун Габриэль.
Боркман (угрюмо сидит, барабаня пальцами по столу). Он знает все, даю тебе слово.
Фулдал. Так… как же ты миришься с мыслью, что твой сын может бывать в том доме?
Боркман (качая головой). Мой сын, должно быть, смотрит на вещи иными глазами, чем его отец. Я готов поклясться, что он на стороне моих врагов! Ему, верно, как и им, кажется, что адвокат Хинкель только исполнял свой проклятый долг, предавая меня.
Фулдал. Но, дорогой мой, кто же мог представить твоему сыну дело в таком свете?
Боркман. Кто? Ты забыл, кто воспитывал его? Сначала тетка… с шести-семи лет, а потом мать!
Фулдал. Я думаю, ты несправедлив к ним в данном случае.
Боркман (запальчиво). Я никогда не бываю несправедлив к людям! И говорю тебе, обе они восстанавливали его против меня!
Фулдал (робко). Да, да, да, тогда, верно, уж так.
Боркман (гневно). О, эти женщины! Они портят и усложняют нам жизнь! Коверкают всю нашу судьбу, весь наш победный путь!
Фулдал. Не все же!
Боркман. Не все? Так назови мне хоть одну достойную!
Фулдал. То-то и есть, — я знаю лишь немногих, а из них нет ни одной такой.
Боркман (презрительно фыркая). Так велик от них прок, если и есть такие женщины… да их не знаешь!
Фулдал (горячо). Нет, Йун Габриэль, прок все-таки есть. Какое счастье, какая благодать сознавать, что где-то там, вдали, существует все-таки настоящая женщина.
Боркман (нетерпеливо передвигаясь на диване). Поди ты со своими поэтическими бреднями!
Фулдал (глядит на него глубоко оскорбленный). Ты называешь самую святую мою веру поэтическими бреднями?
Боркман (жестко). Да, называю! Вот тебе и причина, почему ты не пробил себе дороги. Бросил бы ты все эти бредни, так, пожалуй, я еще помог бы тебе стать на ноги, пробиться.
Фулдал (сдерживая негодование). Где уж тебе!
Боркман. Да, да, только бы мне вновь стать у власти.
Фулдал. Ну, этого, верно, не скоро дождешься.
Боркман (запальчиво). По-твоему, пожалуй, никогда не дождаться? Отвечай!
Фулдал. Что ж мне отвечать!
Боркман (встает и говорит холодным, надменным тоном, указывая на дверь). Так ты мне больше не нужен.
Фулдал (привстав). Не нужен?..
Боркман, Раз ты не веришь, что в моей судьбе произойдет переворот…
Фулдал. Да не могу же я верить наперекор здравому смыслу!.. Конечно, ты-то нуждаешься в удовлетворении, но…
Боркман. Дальше, дальше!
Фулдал. Я хоть и не кончил курса, а все-таки кое-чему учился в свое время…
Боркман (быстро). По-твоему, это невозможно?
Фулдал. И примеров таких не бывало.
Боркман. Примеры излишни для людей исключительных.
Фулдал. Таких соображений закон не знает.
Боркман (жестко и решительно). Ты не поэт, Вильхельм.
Фулдал (невольно складывая руки). Ты это говоришь вполне серьезно?
Боркман (уклоняясь от ответа). Мы только даром тратим друг на друга время. Лучше тебе не приходить больше.
Фулдал. Так ты хочешь, чтобы я оставил тебя?
Боркман (не глядя на него). Ты больше мне не нужен.
Фулдал (покорно, взяв папку). Да, да, да, пожалуй.
Боркман. Значит, ты все время лгал мне.
Фулдал (качая головой). Никогда я не лгал, Йун Габриэль.
Боркман. Разве ты не лгал мне, поддерживая во мне все время надежду и веру, доверие к самому себе?
Фулдал. Лжи не было, пока ты верил в мое призвание. Пока ты верил в меня — я верил в тебя.
Боркман. Так мы взаимно обманывали друг друга. И быть может, самих себя… оба.
Фулдал. Не в этом ли, в сущности, и состоит дружба, Йун Габриэль?
Боркман (с горькой усмешкой). Да, дружба — это обман. Ты прав. Это я уже испытал и раньше.
Фулдал (смотрит на него). Я не поэт! И ты мог высказать это мне так безжалостно!..
Боркман (несколько мягче). Ну, я ведь не знаток по этой части.
Фулдал. Пожалуй, больший знаток, чем сам думаешь. Боркман. Я?
Фулдал (тихо). Да, ты. На меня на самого, видишь ли, иногда находило сомнение. Да. Ужасное сомнение… что я загубил свою жизнь из-за бредней.
Боркман. Если ты сам сомневаешься в себе — твое дело плохо.
Фулдал. Вот для меня и было таким утешением приходить сюда к тебе и находить опору в тебе… Ты ведь верил.
(Берет свою шляпу.) Но теперь ты мне чужой.
Боркман. И ты мне.
Фулдал. Прощай, Йун Габриэль.
Боркман. Прощай, Вильхельм.
Фулдал уходит в дверь налево. Боркман стоит с минуту, вперив взор в закрывшуюся дверь, затем делает движение, как бы намереваясь вернуть Фулдала, но, одумавшись, начинает ходить взад и вперед по комнате, заложив руки за спину. Потом останавливается у дивана и тушит лампу на столе. В зале распространяется полумрак. Немного погодя слышится стук в маленькую дверь налево в задней стене.
(Вздрагивает, оборачивается и спрашивает громко.) Кто там?
Никто не отвечает, но стук повторяется.
(Не двигаясь с места.) Кто там? Войдите!
Входит Элла Рентхейм с зажженной свечой в руках. Она в том же черном платье, на плечи наброшено пальто.
(Глядит на нее, широко раскрыв глаза.) Кто вы? Что вам надо от меня?
Элла Рентхейм (затворяет за собою дверь и приближается к нему). Это я, Боркман. (Ставит свечу на пианино и сама останавливается около.)