Приказ генерала де Лафайета гласил:
«Сим предписывается всем гражданам, владеющим более, чем одним ружьем, и более, чем одной саблей, предоставить излишнее оружие в распоряжение воинских частей, созданных в коммунах.
Данный приказ подлежит исполнению на всей территории провинции».
Зардевшись от радости, Питу поблагодарил офицера; тот снова улыбнулся и немедленно продолжил свой путь.
Питу был на вершине блаженства: он получил приказ от самого генерала де Лафайета, да еще с подписью министра.
И что самое поразительное, приказ этот полностью совпадал с намерениями и желаниями самого Питу.
Описать действие, которое произвело появление парижского курьера на арамонских избирателей, нам не под силу. Мы даже не станем пытаться это делать.
Скажем лишь одно: взглянув на взволнованные лица и горящие глаза арамонцев, увидев, как услужливо и почтительно стали они держать себя с Анжем Питу, самый скептический наблюдатель уверился бы, что нашему герою суждено великое будущее.
Выборщики все как один изъявили желание осмотреть и ощупать министерскую печать, на что получили милостивое разрешение Питу.
Затем, когда кругом остались только посвященные, Питу произнес следующую речь:
– Сограждане, планы мои, как я и предвидел, осуществились. Я написал генералу де Лафайету о вашем желании образовать отряд Национальной гвардии и поставить во главе этого отряда меня И что же? Вот надпись на конверте, присланном мне из министерства.
Тут он предъявил своим бойцам конверт, на котором стояло:
«Господину Анжу Питу, командующему арамонской Национальной гвардией».
– Итак, – продолжал Питу, – генерал Лафайет знает о моем назначении на пост командующего Национальной гвардией и одобряет его. Следовательно, генерал де Лафайет и военный министр знают также о вашем вступлении в ряды Национальной гвардии и одобряют его.
Громкий вопль радости и восхищения потряс стены лачуги, где жил Питу.
– Что же касается оружия, я знаю, как его добыть. Прежде всего следует выбрать лейтенанта и сержанта. Я нуждаюсь в их помощи.
Новоявленные гвардейцы нерешительно переглянулись.
– Может, ты их и назовешь, Питу? – попросил Манике.
– Мне этим заниматься не подобает, – с достоинством ответил Питу, – выборы должны проходить свободно; выберите людей на названные мною посты самостоятельно, да берите с умом. Больше мне вам сказать нечего. Ступайте!
Произнеся эти слова с поистине королевским величием, Питу отослал своих солдат и, как новый Агамемнон, остался наедине с собственными мыслями.
Он смаковал свою славу, а избиратели тем временем оспаривали один у другого крохи военной власти, призванной править Арамоном.
Выборы продолжались целый час. Наконец лейтенант и сержант были названы; первый пост достался Дезире Манике, второй – Клоду Телье. Затем гвардейцы возвратились к Питу, и командир утвердил своих унтер-офицеров в новых должностях.
Когда с этим делом было покончено, Питу сказал:
– Теперь, господа, не будем терять ни минуты.
– Да, да, начнем учения! – воскликнул один из самых рьяных бойцов.
– Погодите, – возразил Питу, – прежде чем приступить к учениям, нужно раздобыть ружья.
– Совершенно верно, – подтвердили унтер-офицеры.
– Но разве нельзя тренироваться на палках?
– Мы должны быть настоящими солдатами, – отвечал Питу, который при виде всеобщего воодушевления особенно ясно осознал свою неспособность обучить кого бы то ни было военному искусству, самому ему решительно неизвестному, – а солдаты, учащиеся стрелять из палок, это просто смешно; зачем же выставлять себя на посмешище?
– Он прав! – поддержали гвардейцы своего командира. – Нам нужны ружья!
– В таком случае, лейтенант и сержант, следуйте за мной, – приказал Питу, – а все остальные пусть дожидаются нашего возвращения.
Войско отвечало почтительным согласием.
– До темноты еще целых шесть часов. Этого более чем достаточно, чтобы отправиться в Виллер-Котре, сделать там все, что требуется, и вернуться домой. Итак, вперед – крикнул Питу.
И штаб арамонской армии тронулся в путь.
Дабы удостовериться, что все происходящее ему не снится, Питу перечел письмо Бийо и тут только заметил фразу Жильбера, в первый раз совершенно ускользнувшую от его внимания:
«Отчего Питу ни слова не написал доктору Жильберу о Себастьене?
Отчего Себастьен не пишет отцу?»
Глава 66.
ТРИУМФ ПИТУ
Добрый аббат Фортье даже не догадывался, какие тучи собираются над его головой в результате тонких дипломатических маневров Питу, покровительствуемого первыми людьми государства.
Он спокойно беседовал с Себастьеном, которому старался внушить, что дурное общество грозит неминуемой гибелью добродетели и невинности, что Париж – страшная пучина, новая Гоморра, где совращаются с пути истинного сами ангелы; с ужасом вспоминая падшего ангела Питу, аббат со всем красноречием, на какое он был способен, убеждал Себастьена сохранить верность королю.
Причем, не станам скрывать, под верностью королю аббат разумел совсем не то, что доктор Жильбер.
Добряк-аббат не брал в расчет этой разницы в толковании одних и тех же слов и потому не сознавал, что творит дурное дело, настраивая – разумеется, безотчетно – сына против отца.
Впрочем, надо признать, что больших успехов он не добился.
Странная вещь! В том возрасте, когда, по слову поэта, дети – мягкая глина, в том возрасте, когда все впечатления надолго западают им в душу, Себастьен, если судить по решимости и упорству, был уже зрелым мужем.
Говорила ли в нем аристократическая натура, исполненная безграничного отвращения к плебею?
Или то был истинный аристократизм плебея, доведенный в душе Жильбера до стоицизма?
Аббат Фортье не мог разгадать эту тайну; он знал доктора за пламенного патриота – на его вкус, даже чересчур пламенного, – и, объятый реформаторским пылом, присущим священнослужителям, пытался перевоспитать младшего Жильбера, привив ему веру в Бога и короля.
Меж тем Себастьен, хотя и казался прилежным учеником, пропускал советы аббата Фортье мимо ушей; он отдавался мыслям о тех смутных видениях, что с некоторых пор снова стали преследовать его среди густых деревьев здешнего парка, об этих галлюцинациях, составлявших сущность его второй жизни, протекающей параллельно первой, – сказочной жизни, исполненной поэтических наслаждений, которая текла рядом со скучными прозаическими буднями.
Внезапно дверь с улицы Суассон распахнулась от резкого удара, и на пороге показались несколько человек.