итальянских принцесс!
Обручение совершилось в воскресный день; по окончании церемонии Лукреция отправилась через город в церковь Santa Maria del popolo; её сопровождали четыре епископа со своими свитами и около трёхсот всадников. На следующее утро на улицах появились два шута; один из них ехал верхом в платье из золотой парчи стоимостью в триста дукатов, в котором накануне была невеста; другой шут шёл пешком в столь же богатом наряде. Они кричали: «Да здравствует светлейшая герцогиня Феррарская! Да здравствует папа Александр! Ура!..»
Лукреция оставалась в Риме ещё четыре месяца; затем последовал её отъезд в Феррару. Свита её состояла из шестисот лиц. За герольдом ехал кардинал-архиепископ Козенцы Франческо Борджиа, в виде легата от церковного города во время проезда невесты по главным улицам Рима. За ним следовали кардинал Пьерлуиджи Борджиа и оба феррарских принца: Фердинанде и Сиджисмондо, братья Альфонса. Невеста ехала между кардиналом Ипполито д’Эсте и своим братом Чезаре. Толпа дворян и вооружённых всадников замыкала шествие, в котором участвовали многие знатные римляне в великолепных нарядах из серебряной и золотой парчи. Таким образом Лукреция рассталась с Римом, который ей больше не суждено было увидеть никогда в жизни.
Союз с французским королём потребовал немало труда и денег со стороны Чезаре Борджиа. При первой своей поездке во Францию, как во время путешествия, так и пребывания в стране, он выказал такую неслыханную роскошь, что затмил ею королевский двор. Для скорейшего достижения цели он старался склонить на свою сторону королевского любимца архиепископа д’Амбуаза, делая намёки этому честолюбивому и влиятельному человеку, что он может иметь виды на высший духовный сан в христианском мире. Расчёт Чезаре оказался верным, потому что этим путём он скоро приобрёл дружбу короля, который помимо титула герцога Валентинуа назначил его начальником сотни всадников (chevaliers) со значительным годовым жалованьем.
Когда все необходимые приготовления были окончены, Людовик XII предпринял поход в Италию, заручившись союзом с Венецией и испанским королём Фердинандом Католиком.
Успех превзошёл все ожидания, потому что Людовик XII в самое непродолжительное время завладел Миланом и изгнал оттуда герцога Лодовико Моро. И на этот раз прекрасно организованные французские войска одержали верх над нестройными толпами, выводимыми на поле битвы итальянскими кондотьерами. На той и на другой стороне были вспомогательные войска из Швейцарии; но по недоразумению они были преждевременно вызваны на родину своим правительством, так что Лодовико Моро неожиданно очутился в безвыходном положении.
В это время в армии итальянских кондотьеров всё ещё господствовали самые варварские военные обычаи. Между тем французские рыцари при всей своей признанной храбрости проявляли в отдельных случаях замечательную гуманность, что придавало им известного рода обаяние в глазах местных жителей. В этом смысле особенно славился Баярд, «рыцарь без страха и упрёка»; о нём рассказывали целые легенды, в которых он являлся образцом всех добродетелей и беспримерного мужества и при этом выказывал крайнюю щекотливость относительно своей рыцарской чести.
Во время осады города Брешии в числе тяжелораненых был Баярд. Истекая кровью, он обратился к своему товарищу синьору де Моллару и проговорил с усилием: «Победа на нашей стороне! Ведите ваших людей на приступ; к сожалению, я должен остаться здесь, потому что чувствую приближение смерти!..»
Когда французские войска вошли в город, двое стрелков внесли раненого Баярда в жилище одного знатного горожанина. Последний искал спасения в бегстве, между тем как жена его осталась дома и из боязни насилия со стороны победителей спрятала своих двух красивых дочерей на чердаке под сеном.
Неожиданный стук в дверь ещё более увеличил её опасения; но когда она увидела, что к ней в дом несут раненого рыцаря, то почувствовала к нему глубокое сострадание. По её распоряжению стрелки внесли Баярда в богато убранную комнату и уложили в постель. Вслед за тем вошла хозяйка дома и, преклонив колена, сказала:
— Благородный рыцарь, я знаю, что по правилам войны этот дом составляет теперь вашу собственность, и охотно предоставляю вам его в полное распоряжение. Но умоляю вас пощадить жизнь и честь моих двух дочерей, так как они дороже для меня всего на свете.
Баярд ответил:
— Я не знаю, чем всё кончится, но во всяком случае могу вас уверить, многоуважаемая синьора, что, пока во мне есть хотя искра жизни, вы и ваши дочери защищены от какой-либо неприятности. Пусть только молодые девушки не выходят на улицу, и я ручаюсь честным словом, что ни один из моих людей не вступит в дом без вашего разрешения.
Эти слова успокоили встревоженную женщину; по желанию раненого она немедленно отправилась за хирургом под охраной одного из стрелков.
Приглашённый врач внимательно осмотрел рану и, сделав перевязку, объявил, что, по его мнению, состояние больного не представляет никакой опасности для жизни, хотя потребует довольно продолжительного лечения. То же нашёл и лейб-медик герцога Немурского, который вслед за тем посетил Баярда.
Хозяйка с материнской заботливостью ухаживала за французским рыцарем и нередко проводила ночи у его постели. Когда он настолько поправился, что стал обращать внимание на окружающее, от него не ускользнуло печальное выражение лица хозяйки дома. Догадываясь отчасти о причине, он спросил её, где её муж.
— Клянусь вам, благородный рыцарь, — ответила она, заливаясь слезами, — что я не знаю, жив он или нет, потому что лишена была возможности иметь о нём какие-либо известия. Если неприятель пощадил его, то он должен быть в одном из окрестных монастырей...
Баярд уговорил её послать за своим мужем, ручаясь за его безопасность, и дал для охраны своего конюха и несколько человек стрелков. Беглец был скоро отыскан; он, не колеблясь, вернулся в свой дом, так как рыцарское слово Баярда имело такое же значение для его врагов, как и для соотечественников.
Баярд пролежал около пяти недель в постели. Когда он настолько окреп, что в состоянии был встать и пройти по комнате, то не мог долее оставаться без дела. Он получал ежедневно известия с театра войны и, зная, что там ожидают битвы, хотел во что бы то ни стало принять в ней участие. Поэтому он послал за хирургом и стал настойчиво просить его, чтобы он дозволил ему отправиться в путь.
— Мне кажется, — сказал он, — что я почти выздоровел и могу сесть на лошадь. Уверяю вас, что мне не принесёт никакого вреда то, что уеду отсюда, и что я скорее могу заболеть от скуки.
Хирург, предупреждённый слугами относительно желания рыцаря участвовать в предстоящем сражении, ещё раз осмотрел рану и после некоторого колебания