— Ничего, женщина, — ответил он. — Как я возьму деньги за такую малость, как эта?
Я стала настаивать, но он был решительно настроен не брать с меня денег.
— Ничего, правда.
— Большое спасибо, и еще раз извините. Мне жаль, что побеспокоила тебя в такой день из-за этой ерунды.
— Ничего, — зевнул он, приготовившись к тому, чтобы снова отойти ко сну, который я прервала. — И счастливого Рождества!
— Счастливого Рождества!
Я решила прогуляться до нужного мне дома, но сначала как следует подумать о том, что собиралась сделать. С этого дня моя судьба должна была перемениться. Наконец, я была на месте, нажала на кнопку домофона, поздно спохватившись, что должна была прежде позвонить, а не объявляться нежданно. Несмотря на это, Томас тут же открыл дверь и не показался недовольным из-за моего нежданного визита. Видно было, что он одинок, ему скучно, впрочем, как почти всегда.
— Малена, какая радость! — он приблизился ко мне, чтобы обнять, и одарил меня звучным поцелуем, настоящим, в обе щеки. — Как у тебя дела?
— Паршиво, — сказала я. — Поэтому я пришла, ты знаешь, что я прихожу к тебе, когда у меня все плохо.
— Да… — он рассмеялся, — таковы вы, неблагодарные женщины, что нам с вами делать.
Мы уселись в большой гостиной, где был какой-то необыкновенно домашний воздух, возможно, мне так казалось, потому что я видела мебель, которая была мне давно знакома.
— Это твоя квартира, правда? — он кивнул. — Но дом вроде принадлежит Порфирио.
— Потому что он сделан им, дочка, как все остальное, — он рассмеялся. — Ну, что ты будешь пить?
— Ничего, абсолютно ничего, правда, мне смертельно плохо.
— Ладно, как хочешь, — он налил себе виски, и опять опустился в кресло, фея стакан в руках, и посмотрел на меня. — Расскажи мне.
Я открыла пакет, который принесла с собой, и положила на стол коробку, только что раскрытую, не произнося ни слова. Он приблизился, чтобы посмотреть, что там внутри, и когда увидел ее содержимое, испустил свист удивления, очень похожий на тот, что однажды издала я.
— Какое варварство! — сказал он мне через мгновение, улыбаясь. — Я предполагал, что никогда больше не увидишь это.
— Купи у меня его, Томас, — попросила я его. — Пожалуйста, купи у меня его. Твой отец сказал мне, что однажды он спасет мне жизнь, а я больше не могу. Я чувствую, что проживаю последние дни, правда.
Он сел рядом со мной, посмотрел внутрь коробки и взял меня за руку.
— Я не могу купить его у тебя, Малена, потому что у меня нет достаточных средств, чтобы заплатить тебе. Мне пришлось бы продать все, что я имею, а я уже не в том возрасте, чтобы бросаться в такие крайности, но я знаю кое-кого, кто точно заинтересуется, и он, конечно, сможет заплатить. Если хочешь, я позвоню ему утром, хотя не знаю, сможет ли он тотчас же приехать, потому что он живет в Лондоне… Пожалуй, если хорошо подумать, мы могли бы поехать туда сами. У тебя есть дела в новогоднюю ночь?
— Ужин с моим сыном.
— Прекрасно! Он поедет с нами. Мы сможем сводить его в Тауэр, погулять с ним по набережным Темзы, сходить в Британский музей и посмотреть египетские мумии, я уверен, что ему понравится.
Я улыбнулась его энтузиазму, отрицательно качая в то же время головой.
— Я не могу, Томас, это невозможно. Мне очень хочется, я серьезно тебе говорю, и, кроме того, Хайме нравится все необычное… Но я не смогу оплатить два билета на самолет, а еще отель и… — его смех заставил меня прерваться на середине фразы. — Но над чем ты смеешься?
— Над тобой, дочка. Я все оплачу, ты сможешь вернуть мне деньги раньше, чем ты думаешь, не волнуйся, — он сделал паузу, чтобы успокоиться, и заговорил серьезно. — Ты станешь очень богатой женщиной, Малена.
Часть четвертая
Дядя Гриффитс изучал ее в течение нескольких секунд в полном молчании. Потом сказал:
— А где твой муж?
Джулия ответила слабым голосом:
— Хорошо… Я думаю, что ты об этом знаешь… Я разошлась с ним. В последнее время он был невыносим.
— Он был плохим.
Джулия печально произнесла:
— Он был плохим.
— […] Когда у него были деньги, он был очень великодушен и щедр, — и тихо пояснила: — Он делал мне подарки, очень милые подарки, действительно милые.
Дядя Гриффитс упрямо сказал:
— За свою жизнь я слышал кучу подобных глупостей.
После этих слов, произнесенных дядей Гриффитсом, Джулия почувствована презрение к нему.
Она подумала: «Я тебя знаю. Держу пари, сам ты никому никаких подарков не делал, никому не сказал ни одного хорошего слова. Ты не готов ценить красоту, даже если тебя ткнуть в нее носом».
Джейн Рис. Оставив мистера Маккензи
Пока я надевала на сына пижаму без какой-либо помощи с его стороны, увидела что он спит стоя, опершись на край кровати. Мальчик был таким усталым, что напоминал миниатюрного пьянчужку, но, несмотря на это, улыбался и спрашивал меня с закрытыми глазами:
— Послушай, мама, как думаешь, я смогу вспомнить об этом, когда вырасту?
— Ну, наверное, да, если постараешься.
Хайме мне не ответил, и я подумала, что он уснул. Я обняла его, откинула покрывало и уложила в постель с нежностью, на которую только была способна. Хайме повернулся на левый бок, как обычно, и пробормотал еще что-то, слова, которые едва можно было расслышать. «Постараюсь» — только и смогла я разобрать.
Когда я закрыла дверь и осталась одна в гостиной, я решила хорошенько обо всем подумать. Все время с тех пор как мы въехали сюда, меня не покидало невыносимое чувство неприличия, потому что Томас выбрал две смежные спальни, с ними были соединены ванные комнаты, расположенные по обеим сторонам гостиной овальной формы, к которой примыкал отдельный вестибюль. Это был один из самых престижных отелей класса «люкс» в Лондоне. Томас не хотел мне говорить, во сколько ему обойдется эта выходка, я же всю эту затею считала авантюрой. Я не могла себе представить, что цена этой безделушки сопоставима со стоимостью недвижимости и что именно благодаря ей мы теперь находимся здесь. Я была убеждена, что все закончится плохо из-за какой-нибудь мелочи. Дядя Томас поклялся не упустить кучу миллионов, в которые был оценен мой изумруд. Эта фантастическая цифра, которую он назвал, повергла меня в шок, поэтому я постаралась сесть на ладони, чтобы он не заметил, как дрожат мои руки. Этой ночью я спала на софе с подушками, набитым гусиным пухом, зажгла лампу, которую мне подарили в таверне на углу — «У Роберто, домашняя еда, блюда, продукты из Эстремадуры», — потом засыпала пеплом пепельницу, украшенную тремя тритонами, хотя до сих пор не собиралась ее использовать. Я была уверена, что все закончится плохо, но Хайме запомнил это путешествие на долгие годы, а это значило, что ему понравилось.