мысли, что кто-либо может быть в мире с ними, и, выпив чашку вина, он взглянул на свои невзрачные серебряные часы, висевшие на медной цепочке, и сказал:
— Граф, я покажу вам, как храню мир по отношению к этим дьяволам. Теперь как раз час, и они хотят заставить нас думать, что все теперь спят, но я разбужу их, и вы увидите, что случится. Потом вы можете сколько хотите переговариваться с ними, только, пожалуйста, берите с собой эскадрон драгунов. Но подождите только, вот и знаменитая оливковая ветвь.
Он подозвал одного из часовых, и тот быстро отправился передать его приказание артиллеристам. Прошло несколько минут. Гастон и не подозревал того, что должно было сейчас произойти, и вдруг раздался пушечный выстрел, ядро пролетело над всем городом и ударилось наконец в крышу старого белого дома в пятидесяти ярдах от церкви Св. Афанасия. Как только рассеялся дым, разрушенные стены дома и его разбитые вдребезги трубы ясно доказывали, как метко стреляют из замка по мирному городу. Часть дома свалилась на улицу, другая же часть, обнаженная после разрушения крыши, ярко вырисовывалась на синем фоне неба, так что даже видна была мебель в верхних этажах. Прохожие на улицах могли издали слышать крики несчастных, погибающих под развалинами дома, и наблюдать картину, как одна женщина, держа на руках ребенка, умоляла снять ее с верхнего этажа, так как лестница тоже была разрушена.
Граф Гастон в негодовании вскочил на ноги, как только выстрел донесся до его ушей, но он не мог сразу заговорить, настолько велико было его удивление при виде представившейся его глазам картины. Не успело эхо от пушечного выстрела улечься в горах, как вдруг из всех домов высыпали люди: некоторые бежали, испуганные и встревоженные, другие выскочили, вооруженные мушкетами, мечами и кинжалами, и все они бросились по направлению к амфитеатру, в центр Вероны, как к заранее условленному месту. В ту же минуту на всех колокольнях раздался усиленный перезвон; все слилось в один немолчный ужасный гул. Сцена этого внезапного появления стольких вооруженных людей страшно поразила Гастона, он обернулся к Валланду и сказал ему:
— Объясните мне, ради Бога, что все это значит. Говорите мне правду. Теперь ведь я отвечаю за все, а не вы, как вы скоро в этом убедитесь.
Он говорил спокойно и тихо, но в глазах его горел огонь такой решимости, что даже недалекий Валланд не мог не понять этого.
— Раз в день я стараюсь напомнить им, что я еще здесь, — сказал он, как бы оправдываясь. — Это мое предупреждение всем негодяям, наводняющим Верону. Ведь не проходит ни одной ночи, чтобы кто-нибудь из этих проклятых итальянцев не зарезал хоть одного француза. Я стараюсь дать им понять, что их ждет впереди, и даю вам слово, я сожгу все их дома до единого, если урок этот не послужит им на пользу. Если ваш долг предписывает вам поступать иначе, действуйте, как хотите. Но пока за все отвечаю я, я буду продолжать так, как начал, и вы можете передать это Бонапарту, если не согласны со мной. Что касается этой падали…
— Наших союзников в Вероне, прошу не забывать этого.
— Называйте их, как хотите, от этого они не изменятся, и мушкеты по-прежнему останутся в их руках. Я говорю, что они не лучше собак, и с ними надо поступать, как с таковыми, а если вам не нравится…
— Мне это настолько не нравится, что я тотчас же прекращу все это. Вы можете мне в этом помочь, если хотите.
— Скажите как, и я охотно помогу вам, если смогу.
— Отправляйтесь к собору и извинитесь за это оскорбление перед всей Вероной.
— Только в том случае, если они принудят меня к этому силой.
— В таком случае мне придется передать генералу Бонапарту, что вы не согласны исполнить его приказания.
— Вы можете сказать ему, что я — простой солдат и что я готов перестрелять всех этих негодяев, раньше чем извинюсь перед ними.
Сомневаться больше было невозможно: Валланд твердо стоял на своем и ничто на свете не могло изменить его убеждений. Гастон в душе не мог не похвалить его за это, тем более что он отчасти понимал и оправдывал его поступки.
— Ну, хорошо, — сказал он, — я ведь вовсе не желаю унижать кого бы то ни было, Валланд, но мне кажется все же, что вы не так взялись за дело. Если вы не желаете извиниться перед ними, так извинюсь я. Прежде всего надо быть справедливым и действовать честно. Я сейчас же отправлюсь в город, чтобы сообщить об этом жителям Вероны.
— Если вы поедете, вы никогда не вернетесь оттуда живым, — ответил Валланд.
— Я надеюсь на вашу поддержку, Валланд. Дайте мне эскадрон ваших гусар, и больше мне от вас ничего не надо. Подобное безумие не может продолжаться дальше, генерал никогда бы не потерпел этого.
— Ну, что касается этого, генерал обыкновенно терпит все, что в конце концов оказывается удачным.
— Может быть, но докажите мне удачу, и я, может быть, соглашусь с вами. Дадите вы мне эскорт?
— Сейчас же прикажу людям готовиться. Жаль мне, что вы хотите ехать. Придется, видно, опять мне по-прежнему оставаться здесь наместником.
— Вы и будете им с большим успехом, если только будете немного благоразумнее, Валланд.
Итак, утверждая каждый свое: один — что Гастон не вернется живым, другой — что он поступает правильно, — они оба направились к воротам замка, где их ждал эскадрон гусар, о котором просил Гастон.
Не заботясь нисколько о личной безопасности, Гастон встал во главе своего небольшого отряда и спокойно поехал по направлению к амфитеатру Вероны. И как только он доехал до того места, где больше всего собралось инсургентов, он начал говорить им своим молодым звонким голосом о том, что сожалеет о только что происшедшем и что Бонапарт обещает веронцам новую эру, где правосудие и