Читать интересную книгу Будни Севастопольского подполья - Борис Азбукин

Для подполья Людвиг оказался настоящей находкой. По профессии он был артист-иллюзионист, неплохо пел, играл на гитаре, рисовал. Но Александр открыл в нем еще один талант — талант искусного гравера, паспортиста. Людвиг сделал печать и штамп «КПОВТН», печати и штампы городской управы и виртуозно подделывал любые подписи, в частности городского головы, начальника городской полиции и Майера. Удостоверения, паспорта и другие документы, сделанные им, трудно было отличить от настоящих. Многие матросы и красноармейцы, бежав из лагеря, устраивались с подложными документами на работу в порт и в тыловые учреждения оккупантов, где подполью были нужны свои люди.

Жил Людвиг у Ревякиных, в кухне за ширмой. Днем из хаты он не выходил — могли заметить соседи. И только с наступлением ночи выбирался из дому, бродил по двору, саду. Жизнь затворника его явно тяготила. Он тосковал, рвался на Корабельную. Ему хотелось повидать Клару, девушку, которая известила его об аресте братьев, предупредила, что и его разыскивают. Он очень беспокоился: сумела ли Клара перенести к себе его вещи, о чем он ее попросил. Но Александр не разрешал ему покидать дом. Появление его на Корабельной могло привести к провалу. Стремясь устранить мелкие бытовые неурядицы Людвига, Александр попросил Костю и Колю принести Людвигу кое-что из белья, верхнюю рубашку, старался побольше загружать его работой.

Все поручения Людвиг выполнял быстро и хорошо, но как-то равнодушно. Лида первой это заметила и сказала мужу.

— Никак в себя не придет после гибели братьев, — сказал Александр.

— Нет, Саша, не то, просто не горит он нашим делом, — возразила Лида. — Чужое оно ему. Хотя он и говорит, что будет мстить за братьев.

Прошли недели, а Людвиг никак не мог свыкнуться с необычной для него обстановкой. К Александру и Лиде он относился с почтительным уважением. В присутствии Кузьмы, Жоры и Пиванова Ивана замыкался, держался отчужденно. Только с Петькой и Костей, которые были в восторге от его замысловатых фокусов, Людвиг держался непринужденно. Приходя на Лабораторную, Костя всякий раз подсаживался к нему, с интересом наблюдая, как тот делает штампы или «обновляет» старые паспорта.

— А где же Людвиг? — удивился, заглянув за ширму, Костя.

— Услышал шум во дворе и спрятался. Помоги ему выбраться, — попросила Лида.

В углу, у стены, выходившей во двор, стоял низенький посудный шкафчик. Костя отодвинул его. Стена, как и вся кухня, после заделки бутом снарядных пробоин нарочно не белилась, что делало потайной ход незаметным. Вынув внизу плотно пригнанную каменную плиту, Костя открыл лаз, который через фундамент вел в подземелье, и крикнул:

— Людвиг, вылезай!

В отверстии показалась голова. Костя подал Людвигу руку.

— А я думал, кто чужой, — смущенно улыбнулся тот, обнажая крупные белые зубы.

У Людвига были черные, откинутые назад волнистые волосы, которые резко оттеняли бледное лицо, большие карие глаза и ярко очерченный рот с золотой коронкой вверху. Ему исполнилось тридцать, но выглядел он значительно старше. Концлагеря наложили свою печать.

— А ну покажись, покажись! Тебя, брат, совсем не узнать, был босяк босяком. А теперь смотри какой пижон.

В новой кремовой шелковой рубашке с черной бабочкой Людвиг выглядел франтовато. Он не без удовольствия позволял Косте себя разглядывать.

Много разных награбленных вещей было обнаружено в чемодане, унесенном ребятами из квартиры военного коменданта майора Филле. Часть белья и верхнюю рубашку они по просьбе Ревякина принесли Людвигу, а остальное содержимое чемодана обменяли на толкучке у румынских солдат на продукты.

Лида накрыла стол ветхой скатеркой, поставила тарелку с зеленым луком, жестяную миску с пунцовой редиской со своих грядок и с удрученным видом посмотрела на скудное угощенье.

От Кости не ускользнули ни огорченный взгляд, брошенный на плиту, ни затаенный вздох. Лида вдруг улыбнулась и, как бы вспомнив что-то, подошла к посудному шкафчику, вынула из него стакан, наполненный просом, и ломоть хлеба граммов в двести. То был дневной паек мужа, полагавшийся ему, как учителю, и, вероятно, отложенный на обед. Лида понюхала хлеб и смешно сморщила нос: хлеб, как всегда, отдавал керосином. Преодолев минутное колебание, она решительно взяла в руки нож и старательно поделила хлеб на пять маленьких равных долек. У Кости защемило в груди. «Чем только они живут?» — подумал он.

Его невеселые мысли были прерваны шумным появлением Ревякина и Кузьмы. С руками по локоть в извести, уставшие, потные, но радостно-возбужденные и довольные, они фыркали и плескались над тазом, беспечно шутили, словно бы не существовало ни тяжких забот, ни голода, ни подстерегающих на каждом шагу опасностей. Их бодрая жизнерадостность была заразительна и всех настроила на веселый лад.

— Чего это вы, как школяры, расшумелись? — недоумевал Людвиг, поливая Александру из кувшина.

— Как «чего»? Сегодня, браток, у нас сплошь удачи! — ответил Кузьма, беря из его рук полотенце. — С тебя магарыч — нарисуешь Сашин и мой портреты.

— За что магарыч?

— Смотри, Саш, он еще спрашивает! Ты получишь вечером свет в свой подземный кабинет. Вот и плати. Теперь не будешь задыхаться в подземелье от немецкой карбидной вонючки. А потом, — Кузьма озорно повел глазами, — с завтрашнего дня твой кабинет превращается в типографию и радиоузел и ты назначаешься директором. Понял? Ди-рек-тором!

Людвиг недоумевал.

— Да не морочь ты ему голову! — остановил Кузьму Ревякин и пояснил Людвигу: — Сам знаешь, сегодня у нас праздник — рождение нашей подпольной газеты.

— А-а, да. Конечно…

— Это же событие! А какой успех, друзья! Вы вот спросите Костю.

Лида поставила чайник с настоем сушеного шиповника на стол.

Она любила слушать рассказы Кости и Петьки. У ребят всегда обязательно случалось что-нибудь неожиданное и интересное.

— Ну, именинники, витаминный завтрак готов. Садитесь, — пригласила она и поправила рассыпавшиеся волосы. — А ты, Костя, чего стоишь? — спросила она, заметив, что тот медлит.

Все сели за стол в приподнято-радостном настроении, убежденные в неистощимости своих сил, в том, что они выдержат и преодолеют любые каверзы судьбы. Как бы ни был далек час освобождения, он обязательно придет.

За столом стало шумно и весело. Костя, поощряемый Лидой, рассказывал, как метались жандармы в поисках таинственных партизан, а потом изображал бесившегося Ахмета. Но особенно веселое оживление вызвал приказ военного коменданта, прочитанный Лидой вслух.

— Товарищи, заметьте, наши акции поднимаются. Награда за наши головы повысилась в три раза! — воскликнула она, передавая листок мужу.

— Вот гады! Спецпаек сулят, за похлебку думают найти предателя, — возмущался Кузьма.

— Среди нас таких не найдется, — поддержал Людвиг.

Александр спросил Костю:

— Видно, не случайно они тут пишут о партизанах и рыскают по подвалам? Коля говорил Кузьме о каком-то вашем письме Майеру…

Костя рассказал, как они вчетвером сочиняли письмо, сколько пережили, когда под дождем выслеживали часового, а потом клеили газеты на стенах комендатуры, как Петька вместо того, чтобы приклеить записку к окну, пробрался в кабинет начальника полиции и положил письмо на стол. Глаза Ревякина весело искрились. Но когда рассказ подходил к концу, лицо его стало холодным, сосредоточенным.

Двоякое чувство испытывал он. Отчаянные проделки ребят и рассмешили его, и заставили серьезно задуматься. Ему была понятна их жажда подвига. Ненависть к поработителям привела их в подполье, объясняла желание обязательно попасть в диверсионную группу. Как не понять дерзкий задор ребят: будь на их месте, он, быть может, выкинул бы коленце почище. Да ведь он и сам учил ребят не теряться, быть находчивыми и действовать, сообразуясь с обстановкой. И в то же время в их безумных проделках таится огромная опасность. Приструнить? Пожалуй, не стоит. Это подрежет крылья, убьет инициативу. Промолчать? Могут зарваться.

— Ты что хмуришься? — спросила Лида.

Александр пригладил рукой волосы и, помедлив немного, с трудом подбирая слова, ответил:

— Я все думаю: а нужно ли такое удальство? Пользы от Петькиной проделки ни на грош, а риск огромный.

— Вчера мы действовали без риска, наверняка, все в аккурат, — возразил Костя.

— Так ли? У нас в армии есть хорошая традиция делать разбор тактических действий. Давай разберем по косточкам вашу «операцию» и посмотрим, что в ней хорошо и что неладно.

— А что, скажешь, плохо ее провели? — задорно бросил Костя.

— Неплохо. Цель достигнута. Хороша выдумка с письмом от имени партизанского штаба: вы направили ищеек на ложный след. Опасность, конечно, подстерегает нас всюду. И нередко мы сами идем ей навстречу. А почему? Иного выхода нет. Вспомни, как без радио было плохо! Мы были оторваны от страны. Как туго приходилось без машинки. Мы не могли увеличить тираж листовок. И тогда я сам тебе сказал: иди на все, достань любыми путями. Поступать так вынуждала необходимость. Тут риск оправдан. А какая, скажи, необходимость крутиться два часа возле комендатуры?