работал на каменоломне.
– Сказал, чтобы договаривались по-хорошему? – спросила жена.
– А как же? – раздраженно ответил Абросимов-старший. – Обратился к Андрею.
– Сумеют они передать кассету?
– Постараются. Не самая, наверное, сложная задача.
– Важно, чтобы она попала напрямую к нему, не оказалась в милиции.
Бизнесмен предполагал, что дело могут передать и Федеральной службе безопасности. Но промолчал – жене необязательно об этом знать, бандитам тоже, если их все-таки слышат.
– Не беспокойся, эти люди постараются.
– Сколько они хотят? – спросила Даша, лежа на втором диване на животе.
– Не сказали.
– Они хоть в курсе итогов «Сибстали» в прошлом году? – Ольга по-прежнему сидела с прямой спиной, чтобы не касаться ею спинки.
– Это мы не стали обсуждать.
– Очень напрасно. Наверное, они думают, что компания имеет прежние прибыли.
– Пускай интересуются, читают отчеты в прессе. Если я сам начну плакаться, мне не поверят.
– Сам не сам… Нужно было сориентировать их.
– Давай я лучше тебя сориентирую, чтобы помолчала.
– Конечно-конечно. Самая актуальная задача на теперешний момент.
– С тобой, как видишь, не получается. А ты требуешь, чтобы я указывал… – Абросимов хотел сказать «целой банде», но вспомнил про чужие уши и закончил обтекаемо: –…таким людям.
– Даша, господи! Неужели обязательно еще и лицом тереться об этот диван? – дочь снова попала в поле зрения матери. – Потом неизвестно что выскочит.
– У меня же выскочит, не у тебя.
– Замечательный ответ.
Никита Анатольевич вдруг отдал себе отчет, что так и не пожалел до сих пор по-настоящему ни жену, ни дочь. Вначале был шок, потом приступ страха, жалость к самому себе, лихорадочная работа мысли. Теперь усталость, раздражение, желание остаться в одиночестве.
С Ольгой отношения сложные, но особых размолвок между ними никогда не было. Дочь он искренне любит. Тогда в чем дело? Неужели он настолько зачерствел в ежедневной борьбе за процветание другого своего детища – огромного и многоликого, не имеющего иного зримого образа, кроме логотипа над входом в головной офис?
Сейчас именно тот момент, когда важно проявить себя мужем, отцом. Где надо – утешить, подбодрить шуткой. Призвать к порядку, разумно разрешить бытовой вопрос.
– Кстати, когда и чем они предполагают нас кормить? – осведомилась жена. – У меня нет ни малейшего аппетита, но это ничего не значит. Если мы здесь еще и голодными будем сидеть, точно передушим друг друга, как пауки в банке.
Абросимов-старший не прочь был бы поесть – он не знал, радоваться этому или нет. Наверное, можно и порадоваться – ведь это знак психологической устойчивости.
– Скоро принесут что-нибудь. Тогда и спрошу, какое они планируют расписание.
– Напомни, что пища должна быть низкокалорийной, с малым содержанием холестерина, – издевательски вставила Даша.
– Тебе не кажется, что стоит быть помягче друг к другу и подобрей.
– Такое уже гоните, слушать тошно. Расписание… Трахать они нас будут по расписанию, вот что! Всех троих!
Ольга подняла и опустила тонкие выщипанные брови. Никита Анатольевич бросил на дочь укоризненный взгляд. «Как можно быть настолько безответственной? – подумал он. – Мы их не слышим, а они нас – наверняка. У нас и так дела не блестящие, так зачем навлекать новые неприятности?»
Глава девятая
Через Федора Филипповича копия кассеты с Никитой Абросимовым попала к Глебу. На первый взгляд в манере съемки не было ничего общего ни с одним из отсмотренных за последние сутки материалов. Но с третьего раза Глеб заметил одну очень важную особенность: изображение специфическим образом «плавало».
У многих людей, берущихся за камеру раз в год, руку слегка ведет из стороны в сторону. Но как именно – строго горизонтально или под наклоном, резко или плавно – все это очень индивидуально. Главное – иметь зоркий глаз и внимательно отслеживать мельчайшие движения «картинки».
Возможно, камеру держал тот же самый бандит, который снимал несчастную жену продюсера. Для полной уверенности Сиверову нужно было еще раз просмотреть короткий отрезок, снятый с помощью инфракрасного объектива.
Смелянский дал ему номер своего сотового, и Глеб позвонил не откладывая в долгий ящик. Никто не ответил. Когда Глеб во второй раз набрал номер, трубку сняла женщина.
– Извините, он никак не может.
– Дело срочное. Напомните ему. Меня зовут Глеб, совсем недавно мы с ним обсуждали очень важные вещи.
– Перезвоните завтра, он плохо себя чувствует и заснул.
– Извините, а с кем я разговариваю?
– С его женой.
«Яснее ясного. Как сказать ей, что Василий мне не нужен, мне желательно еще раз глянуть кассету? – подумал Глеб. – Язык не поворачивается».
– Что за важные вещи? По работе? Если это конфиденциально, подъезжайте, оставьте для него записку. Я не имею привычки читать чужое.
– Да нет, наверное, я подожду. Когда он по вашим предположениям проснется?
– Трудно сказать, – ответила она.
– Речь идет о людях, попавших в беду.
– Кажется, я догадываюсь… Я видела у него на столе кассету.
– Правильно догадываетесь, – со вздохом признался Глеб.
– Тогда приезжайте, нет проблем.
…Она, конечно, мало чем напоминала раздавленное существо из темной комнаты. Одета была в дорогое восточное платье из красного шелка с золотым шитьем. Глухой фасон – никакого выреза, лебединая шея прикрыта стоячим, облегающим воротничком, длинные рукава скрывают даже запястья. Волосы – спутанные, растрепанные на кассете – сейчас были зачесаны назад со лба, туго натянуты и собраны на затылке в узел.
– Здравствуйте, меня зовут Лена.
– Что с мужем? Врача вызывали?
– Ничего особенного, запой.
Глеб не знал, что сказать.
– Такое с ним происходит раз в месяц, когда он требует отчета у своих пинкертонов. Ругается, матерится, не может понять, что они ему