Читать интересную книгу Дети Хедина (антология) - Людмила Минич

– Ну, удачи вам, ребята, – сердечно простился председатель. – Маша, Игорь, на два слова. Вы уж не серчайте на меня, товарищи маги. Такое уж дело вышло, – он развел руками. – Помните, что я вам вчера говорил. Про товарищей наших, десять лет назад смерть геройскую принявших. За Родину, за народ трудовой… не надо их имена полоскать. Что они за черту шагнули – так не нам их судить. Что немцы такого в ход не пустили – то их фашистское дело. А наши вот пустили. И победили! Хотя и сами полегли!

– А вы-то, Иван Степаныч, тех, что полегли, знали? Или что они там сотворили?

– Нет, Маша, не знал, – вздохнул председатель. – А уж чего сотворили… Виктор мне тоже в деталях не открыл. Сказал лишь, что такое даже фашисты в ход пускать боятся. Возмездия опасаясь. Знаете, как с газами? В империалистическую-то, в Первую германскую, травили друг друга без устали, а в Отечественную – уже нет. Больно газы страшными сделались. Глазом моргнуть не успеешь, а полстраны в кладбище обратится, твою собственную армию не исключая. Таскали мы всю войну противогазы, таскали, да, к счастью, обошлось все. Так что… счастливо сходить, невредимыми вернуться. И пропавших найти!

– Найдем, товарищ председатель, – хмуро и решительно сказала Маша, не глядя на Скворцова.

– Вот и славно. Это по-нашему, по-большевистски… Морозов! Готовы?

– Так точно, – в тон Маше, хмуро бросил лейтенант. – Товарищ председатель! А может, все-таки…

– Не может! – оборвал его Скворцов. – Все, хватит время терять! В добрый путь. И возвращайтесь. Пожалуйста.

…Знакомая тропа. Встает над лесом утро, ясное, чудесное, мирное. Вот почти такое же, как второго мая, когда окончательно стихли выстрелы в Берлине и младший лейтенант Игорь Матюшин, расписавшись на рейхстаге, глазел на почерневшие от копоти Бранденбургские ворота.

Засечки остались, никуда не делись, так что нужное место найдем и без кошки.

– Лешаки смотрят, – вполголоса проговорила Маша, вглядываясь в окружавшую их чащу.

Игорь молча кивнул. Лесная нечисть (или, вернее, нелюдь – особого вреда от леших не было, а порой удавалось и существенной помощи добиться) напряженно ждала.

– Боятся. Хотя та бестия из болота своего едва ли вылезала.

– Скорее заманивала, – кивнула Маша. – Но нам туда соваться нужды нет. Потерявшихся там нет, это точно. Едва ли они ночью бродили. Скорее пытались на одном месте отсидеться.

– Давай еще разок по Курчатову пройдемся. Только уже с поправками на эту тварь болотную.

Обогнув по широкой дуге роковое болото, вышли на старое место. Черное кострище, оставшиеся мелкие окопчики. Лейтенант Морозов мрачно велел своим занимать позиции, на Игорево удивление только отрезал, мол, у меня приказ.

Тщательно, не торопясь, ставили защиту. Четыре уровня, все по учебнику, как положено. Прежде всего надлежало прикрыть милиционеров – как Игорь с Машей и предсказывали, проку от тех не было пока никакого. Магам творить заклятие, а это значит – раскрываться. Тут излишняя защита может даже помешать – как тяжелые доспехи не помогли псам-рыцарям на льду Чудского озера.

Второй раз Курчатов шел уже легче, хотя почти бессонная ночь и проведенный обряд над погибшими чародеями не могли не сказываться. Вновь забеспокоилась, забилась болотная тварь, но теперь уже Маша знала, как с ней справляться. Ничего у тебя не получится, прости. Если ты от фашистов осталась, то радуйся, пока мы с тобой не покончили. Если ты наша, от того самого «заступления за черту», то… то прости, но покончить с тобой нам тоже придется. Потом, как потерявшихся разыщем.

Спираль разматывалась; Игорь, как и прошлой ночью, умело скидывал норовившие захлестнуть Маше шею незримые петли. Болотная тварь притихла, сидела, прижавшись к самому дну, и ни гугу, словно поняв, что дело пахнет керосином.

Обнаружились и лешаки – попрятавшиеся, затаившиеся за кочками и кустами, напряженно ждущие исхода. Раскручивающееся заклятие словно высветляло весь лес, делая его цвета сепии[4], точно на старой-престарой фотографии. Отыскивалось всякое. Немецкая авиабомба, глубоко ушедшая в болотное дно и до сих пор сочащаяся чужой холодной магией; какой-то идол, додревнее городище, поглощенное жадной топью, – поиск по Курчатову не должен был бы являть ничего подобного, но привычные пределы и ограничения опрокидывались сегодня одно за другим.

Не страшно, страх вытеснен азартом. Машу захлестывал пьянящий, кружащий голову восторг – от собственного могущества, почти всесилия. Сейчас, вот сейчас, вот еще чуть-чуточку – и пропавшие наконец проявятся, заклятие сработает, как ему и положено, они выберутся из леса… и все станет хорошо. Совсем хорошо.

Все шире и шире захват спирали, Маша словно парит над болотами и чащей, поднимается выше, выше, к самому солнцу. Яркий день, лучи словно пронзают мутную воду трясин, заставляя зло бежать в ужасе, забиваясь в норы и под коряги. Никто не встанет на пути всепобеждающего света, все недоброе бессильно. Сейчас, сейчас, еще немного, еще совсем чуть-чуть…

В золотое солнечное сияние словно ворвалось иссиня-черное пушечное ядро, почти как в «Петре Первом». Плавно раскручивающаяся спираль сорвалась, внутри Маши это отозвалось жутким режущим скрипом, железо по стеклу или патефонная иголка, с хрипом и визгом проехавшаяся поперек грампластинки.

Чернота не допускала до себя ее магию. Отталкивала, отпихивала, не давала хода. Там, внизу, за краем болота, за лесной завесой. И она была не одна.

Сознания Маша не потеряла, но ощущения были – словно от сильнейшего удара под дых. Согнувшись в три погибели, она повалилась на влажный мох.

– Маша! Что… – Игорь кинулся к ней. – Петля?! Петля, да?

Это была не петля, но у Маши получалось только хрипеть. Ее собственная воля продолжала бороться, удерживая грозившее вот-вот пойти вразнос заклятие поиска.

Яркий день стремительно темнел – словно мраком наливался сам воздух; так бывает, если в стеклянный графин с водой опрокинуть целый пузырек чернил.

Что-то хрипло не то крикнул, не то каркнул Морозов; один из его людей полоснул очередью по вдруг зашевелившимся кустам, потом еще и еще, вмиг расстрелял магазин, с бранью отбросил, лихорадочно пытаясь вставить новый.

Стали стрелять и остальные, без команды, кто куда. Лица белы от ужаса, рты раззявлены в беззвучном крике – а ни Игорь, ни Маша никакого врага не видели.

– Вставай, Рыжая, вставай! Гляди, что творится-то!

По болоту, прямо к ним, струились темные ручейки невесть откуда взявшейся жижи, над ними поднимался белый парок. Над болотом пронесся многоголосый стон, Маша вдруг услыхала беззвучное «бегите!» и тотчас ощутила, как бросились наутек наблюдавшие за ними лешаки; краем глаза успела заметить метнувшуюся черную кошку.

Наступал мрак, наступало ничто, и по сравнению с ним смерть действительно показалась бы просто мирным сном после трудного дня.

Первобытный ужас поднимался с самого дна сознания, память о доисторических временах, когда вот такими вот жуткими заклятиями первомаги расчищали место своим племенам. Расчищали, сами не понимая, чему открывают дорогу.

– Маха! Вместе!..

– Ага! Давай держи, петли все на тебе!

Трещала, ломаясь, их тщательно возведенная защита. Кто-то из морозовских милиционеров упал лицом вниз, обхватив голову руками, отбросив оружие; чернота наступала, все ближе и ближе, сжал кулаки Игорь, лихорадочно выкрикивая слова формулы; а у Маши страх вдруг прошел, как и в тот раз, в Померании, когда последний раз довелось переведаться с серьезным немецким магом.

И, как и в тот раз, она ударила, по-русски, наотмашь, раскрываясь и не щадя себя.

Удар канул словно в вату; ничего, ни отзвука, ни отголоска.

Что такое?.. Почему?..

За деревьями мрак стягивался в тугие комки, словно коконы. Один, два, три… семь… восемь.

И каждый из них таил в себе такую силу, что даже и присниться не могла.

– Стой! Стой, дура! – вдруг вскрикнул Морозов. Игорь не успел его перехватить, не мог бросить на полуслове начатую инкантацию.

Лейтенант – не иначе разума лишился от страха – выскочил из своего укрытия и припустил в мокрый лес, прямо через топь, ловко перепрыгивая через черные ручейки; белый пар лизнул край формы, ткань немедленно задымилась.

Проклятье!

Игорь упустил очередную петлю заклятия. Машка хрипло вскрикнула и упала, по локоть погрузив руки в сырой болотный мох. Игорь, проклиная себя и лейтенанта, бросился к ней. Поднял. Глаза Машки, все еще затянутые бельмами, были широко открыты. И тут из ее груди вырвался вой. Страшный, нечеловеческий. И от воспоминания о той ночи, когда Игорь слышал такой вой впервые, мурашки рванули по коже. Похолодели руки.

Однако мрак остановился. Ручейки темноты, более похожие на подбирающихся к добыче удавов, замерли, разливаясь иссиня-черными лужами среди болотного мха.

– Приведи ее, и мы отпустим всех, – глубокий голос, низкий, сорвавшийся на хрип, не мог принадлежать Машке. Игорь тряхнул подругу. Она закашлялась, невидяще захлопала глазами.