Читать интересную книгу Проклятие для леди - Патриция Вентворт

Шотландский акцент был настолько точно скопирован, что в других обстоятельствах Иона бы расхохоталась, но сейчас ей было не до смеха. Ее охватил смертельный ужас, она вся побелела. Джим Северн протянул ей через стол руку и спросил:

— Что-нибудь не так?

— Не знаю…

Он поднялся и сел рядом с ней.

— В чем дело, дорогая?

Теплые пальцы Джима сжали узкую ледяную ладошку.

— Я расскажу… я сейчас. Я, наверное, жуткая идиотка…

Джим свободной левой рукой налил ей кофе и придвинул чашку.

— Лучше выпейте, пока горячий.

— Джим, я не хочу здесь оставаться, — сказала Иона, допив кофе. — Не хочу, чтобы этот человек увидел меня… знал, что я здесь. Я подожду в дамской комнате, пока вы расплатитесь и приведете машину, и спущусь, только когда увижу вас в холле. Если путь свободен, кивните головой и идите прямо к машине. Не нужно, чтобы он видел нас вместе.

Следующие несколько минут показались Ионе несколькими часами. Когда она подошла к верхней площадке лестницы, то увидела, что Джима Северна в холле еще нет.

Из боковой двери вышел маленький лысый человечек, посмотрел на висевший в холле большой старомодный барометр и скрылся в темном коридоре. Потом в холл вошла, толкнув вращающуюся дверь, женщина в мокром макинтоше. Она остановилась, оглядываясь вокруг с беспомощным и удрученным видом. Вода с макинтоша капала на красный ковер и выцветший коричневый линолеум. Подождав минуты три-четыре она, как будто утратив последнюю надежду, медленно вышла назад под дождь.

Ионе уже начало казаться, что время остановилось вовсе, когда наконец вошел Джим Северн, посмотрел вверх, быстро кивнул и, повернувшись на каблуках, снова вышел.

Словно очнувшись от краткого тяжелого сна, Иона начала спускаться. Ей оставалось преодолеть три ступеньки, когда дверь в конце коридора, ведущего от лестницы вглубь здания, внезапно открылась и оттуда вышел мужчина. Иона не стала оборачиваться, но когда он затянул песню, она сразу поняла, кто это.

Известным был проказником. Проказником, проказником Волынщик из Данди!

Тогда, в тумане, он ее не пел. Но Иона узнала бы этот раскатистый голос где угодно, даже услышав его на улице Китая или Перу. Вновь ощутив леденящий ужас, но не ускоряя шаг, она пересекла холл и вышла через вращающуюся дверь. «Волынщик из Данди» остался позади.

Машина Джима стояла почти у самого входа. Опустившись рядом с ним. Иона скомандовала:

— Быстрее! Он шел за мной, когда я выходила!

— Он видел вас? — спросил Джим, когда машина заскользила по мокрой дороге.

— Лица не видел, да и вряд ли бы он меня узнал. Для него я была просто незнакомой женщиной, идущей через холл.

Джим свернул в переулок.

— Не скажите. Он ведь видел вас в ту ночь. Вы спали, а свет уличного фонаря, проникавший через окошко над дверью, хорошо вас освещал. Он с пристрастием вас разглядел, прежде чем уйти, сказал, что у вас славная мордашка. — Заметив отвращение на лице Ионы, Джим рассмеялся. — Он держался весьма почтительно. Не сердитесь — это был всего лишь комплимент.

— Вы не понимаете, — тихо сказала Иона. — Но здесь нам нельзя разговаривать. Давайте отъедем подальше от домов и остановимся где-нибудь на природе.

Ехать пришлось не слишком далеко. Милях в двух от Рейдона, в деревушке Грин, они нашли очаровательную лужайку, в центре которой находился пруд с утками. В стороне от дороги, защищенной живой изгородью, можно было разговаривать сколько угодно под аккомпанемент шуршащей под ветром листвы и постукиванья капель дождя, заливавшего ветровое стекло. Пора было выкладывать свою тайну, но Иону вдруг охватили сомнения: было ли то происшествие явью? Теперь оно казалось всего лишь порождением темной туманной мглы.

Джим Северн обернулся и спросил:

— Ну так в чем дело?

— Когда я наткнулась на вас в тумане и попросила сказать, что была с вами…

— Это не совсем так. Вы попросили, чтобы я сказал, будто вы наткнулись на меня не в том месте, а чуть раньше.

— Да, мне не хотелось, чтобы он знал, что я шла за ним.

— Почему?

— Лучше я расскажу вам все с самого начала. Туман сгустился внезапно, и я заблудилась. Я продолжала идти, надеясь куда-нибудь выбраться, и очутилась на улице, где дома стояли чуть в стороне от тротуара, несколько ступенек спускались вниз, к ряду домов, перед фасадами которых тянулась каменная балюстрада. В тумане ужасно трудно идти прямо — меня заносило вправо, в конце концов я схватилась за какую-то калитку, она поддалась, и я скатилась по ступенькам куда-то вниз… Я приземлилась на мокрые каменные плитки, вся перемазалась в зеленой слизи и сильно ушибла коленку. Пока я искала сумку и проверяла, целы ли у меня кости, кто-то вышел из дома, рядом с которым я рухнула, через парадную дверь и остановился, разговаривая с кем-то, стоящим за порогом. Они находились несколькими ступеньками выше линии тротуара и понятия не имели, что, можно сказать, под их ногами кто-то там копошится.

— Откуда вы это знаете?

— По манере их разговора. Тот, который вышел, был профессор Макфейл, Регулус Мактэвиш, Великий Просперо, или как там он себя называет. Его собеседник разговаривал шепотом. Я даже не знаю, был ли это мужчина, хотя судя по тому, как к нему обращался профессор — весьма небрежно и не слишком заботясь о вежливости, — конечно же мужчина. Я могу передать вам лишь то, что говорил профессор, так как не разобрала ни слова из того, что шептал его собеседник.

— И что же говорил профессор?

— Сначала заявил, что он человек надежный, его слово твердое, что он верный друг в беде и никто не может его обвинить в том, что он кого-нибудь подвел. Другой что-то в ответ прошептал. По-моему, он хотел закрыть дверь, но профессор придержал ее ногой. Он сказал, что сейчас уйдет, хотя на улице темно, как под жилеткой у сатаны. Я вспомнила, что так часто говорила наша старая няня-шотландка. Тот, другой снова начал шептать, а профессор продолжал проклинать туман. Наконец он сказал: «Ладно, ладно, ухожу! Я еще не сказал „да“, но подумаю и дам знать». Я даже не пытаюсь воспроизвести его шотландский акцент, но думаю, что разговор я помню почти дословно. А потом профессор добавил: "Но и ты подумай о вознаграждении. Две тысячи, не меньше.

Ведь я рискую собственной шеей". Он спустился по ступенькам и зашагал по тротуару, насвистывая: «Ты выбрал дорогу повыше, я выбрал дорогу пониже». А я пошла за ним.

— Зачем?

— Подумала, он, наверное, знает, куда идет: очень хотелось очутиться подальше от этого дома, в котором оставался тот шептун. Но я не хотела, чтобы профессор знал, что я увязалась за ним, он тогда бы догадался, что я могла слышать, как он говорил, что рискует шеей.

— Вас это напугало?

— Вы бы тоже испугались, если бы сидели в скользком закутке среди сплошного тумана.

— Конечно, в такой милой обстановочке любые слова могут показаться зловещими. Но ведь они могли иметь абсолютно невинный смысл. Профессор как-то связан со сценой. Думаю, он немного иллюзионист, немного, гипнотизер и наверняка изрядный шарлатан. Слова о том, что он рискует шеей, возможно, относились к какому-то опасному трюку.

— А две тысячи фунтов? Едва ли артистам платят такие гонорары!

— Ну а о чем подумали вы, услышав это?

— Что ему предложили кого-то убить и что он не отказался, а только пытался набить себе цену.

— А что вы думаете сейчас?

Последовало долгое молчание.

— Не знаю, — очень тихо отозвалась Иона. — Я боюсь…

Глава 14

Дождь перестал барабанить по пруду и по ветровому стеклу. Между облаками появились бирюзовые полоски — январский дар английскому вечно серому зимнему небу. Вскоре засияло солнце, как запоздалое утешение после дождливого воскресного утра.

Они медленно ехали назад в Блик, почти не разговаривая, но настроение у обоих было отличное. Страх Ионы куда-то испарился. Она была готова поверить, что неверно истолковала слова профессора, поддавшись отчаянью.

И как было не поддаться — заблудилась в тумане, упала, ушибла ногу… Впрочем, теперь она могла поверить чему угодно, так как знала, что больше не увидит этого человека и не услышит его раскатистый голос. Иона вспомнила вдруг один из разговоров той ночи. Профессор спросил: если, нажав кнопку, вы лишите жизни незнакомого вам китайского мандарина, но одновременно облагодетельствуете три четверти человечества, достаточно ли этого для оправдания? А Джим Северн ни секунды не колеблясь заявил, что нажавшего на кнопку на самом деле интересует лишь один представитель человечества — он сам.

Воспоминания о том, как они сидели на ступеньках пустого дома и она то дремала, то просыпалась на уютном плече Джима Северна, вызвали в душе Ионы теплое чувство благодарности и покоя. Она всегда выбирала себе друзей, руководствуясь своей безошибочной интуицией, причем сразу могла определить, какие у нее сложатся с тем или иным человеком отношения. С одними друзьями ее связывали общие вкусы и пристрастия, с другими — чисто практические соображения, кто-то вызывал искреннюю симпатию. В некоторых знакомых она даже могла влюбиться, но Иона еще не встречала никого, с кем бы согласилась прожить всю свою жизнь. Однако теперь, сидя рядом с Джимом Северном, она испытывала незнакомое ощущение удивительной близости и надежности. Ей казалось, будто они знают друг друга давным-давно, что они оба успели убедиться в прочности этих невидимых уз, ощущения того, что они никогда не захотят расстаться.