Читать интересную книгу Ветры славы - Борис Бурлак

Прежде чем заехать в штаб Шкодуновича, Бирюзов сказал шоферу, чтобы «постранствовал» немного по улицам села. Еще курчавились кое-где белые дымки над пепелищами — в местах сгоревших дотла рубленых домов, на окраинах да и на перекрестках в центре. Еще громоздились подбитые танки, бронетранспортеры, искалеченные пушки, брошенные легковики. Еще валялись в глухих переулках-тупиках неубранные трупы рослых солдат вермахта. Но окрестные поля и вся всхолмленная до горизонта степь были живописными, просторными, будто специально созданными для лихих эскадронов.

Шкодунович словно ждал Бирюзова на резном крылечке свежепобеленной пятистенки.

Было в них нечто общее, может быть, то, что оба они были истинно военными интеллигентами.

Шкодунович кратко доложил генерал-полковнику обстановку на участке корпуса.

— Командующего фронтом беспокоит затяжка дела с ликвидацией остатков 6-й армии, — сказал Бирюзов.

— К сожалению,-этих «остатков» набралось многовато.

Они значительно переглянулись, и Бирюзов едва приметно, с лукавинкой улыбнулся.

— Что вы предлагаете, Николай Николаевич?

— Дайте какую-нибудь танковую бригаду — и завтра все будет кончено.

— Да вы как сговорились с командармом… Толбухин дал бы вам бригаду хоть сегодня, однако… — Бирюзов широко развернул новенькую рабочую карту, цветасто испещренную условными знаками.

Шкодунович посмотрел на карту из-за его плеча и, даже своим наметанным глазом, не сразу отыскал подковку своего корпуса. Столько тут было всего, и со стороны могло показаться, что командованию фронтом ничего не стоит немедленно помочь мехтиевскому полку, который бьется насмерть под этой навязшей в зубах Сарата-Галбеной.

— Ближе всего к вам, Николай Николаевич, танки 37-й армии…

— Ну и отлично, — обрадовался Шкодунович.

— Но они вряд ли успеют подойти завтра утром; скорее всего, к полудню.

— Это худо.

— Вы же, Николай Николаевич, понимаете, что и танки продвигаются с боями, поэтому всяких непредвиденных обстоятельств больше чем достаточно. Сегодня трудно назвать час их появления, еще труднее — откуда именно они появятся. Однако завтра танки будут, не беспокойтесь.

— Спасибо, Сергей Семенович, — сказал генерал-майор Шкодунович, с трудом привыкая обращаться к Бирюзову по имени и отчеству, как тот просил еще после их первой встречи минувшей весной.

* * *

Странные чувства испытывал Фриснер, безнадежно потеряв управление войсками. Он раньше никогда не впадал в такую душевную депрессию, чтобы являлась дикая мысль о парабеллуме, с помощью которого легко решаются все проблемы.

Только неделю назад сотни тысяч вышколенных солдат и офицеров вермахта, огромную массу военной техники, многоступенчатую штабную лестницу — все, что входило в грозное и громоздкое понятие — группа армий «Южная Украина», — крепко удерживал в своих руках генерал-полковник Фриснер. И вот, подхваченный потоком событий, хлынувших с востока и за два-три дня размывших фронт, точно жалкую земляную плотину, он, Фриснер, оказался в таком водовороте неотложных, сверхсрочных дел, забот, усилий, что у него кругом шла голова от всего этого оглушительного поражения. Не далее как вчера, когда время от времени восстанавливалась радиосвязь с командирами некоторых корпусов, у него, Фриснера, возникала, пусть слабая, надежда на избавление от неотступного преследования русских.

А сегодня Фриснер понял, что войска уже неуправляемы, катастрофа неминуема, хотя западнее Кишинева разрозненные части пехотных дивизий сбиваются в какие-то одичавшие колонны, чтобы выйти из окружения ценой бесчисленных потерь.

6-я армия дважды за восточную кампанию испытала эту агонию и теперь агонизирует в третий раз.

А тут вдобавок еще Румыния, которую надо бы скорее перешагнуть и оказаться в Венгрии, на земле более надежного союзника.

Те, кому удалось прорваться за Прут, отходят к перевалам в Трансильванских Альпах; уцелевшие речные корабли пробиваются вверх по Дунаю; авиация покинула свои полевые аэродромы и тоже подалась на Будапештский меридиан.

Остается и командующему сесть на свой «шторх» и подняться в воздух, удобнее рано утром или вечером, после захода солнца. К этому недальнему, но опасному перелету все готово, включая «мессершмитты» сопровождения.

Однако Фриснер отложил вылет до завтра: неловко все-таки покидать войска, которые еще сражаются, идут на прорыв и до сих пор испытывают свое везение, изменившее им полтора года назад, на Волге.

Какой же страшный рок преследует эту 6-ю армию, а вместе с ней теперь и его, невезучего генерал-полковника Фриснера?

Еще одна ночь

Сейчас, когда на иссушенную знойным солнцем и артогнем бессарабскую землю поспешно опустилась южная ночь, а лейтенант Глушко с автоматчиками все еще не возвращался, Мехтиева будто бы внезапно обожгла мысль, что сотни пленных, пожалуй, еще засветло расправились с ничтожно малым конвоем. И раньше тревожила эта мысль, но с наступлением ночи она вспыхнула подобно зловещему прозрению. Отправляя в ближний тыл длинную немецкую колонну под такой малой, почти символической охраной, он верил, что Глушко благополучно приведет ее в Котовское: ведь все эти немцы сдались в плен сами, бросив оружие на поле боя; да и в окрестных лесах немало скитается их в поисках сборных пунктов, лишь бы поскорее очутиться в плену — в полной безопасности…

Минувшим вечером на КП полка доставили портфель. Он принадлежал убитому Крюковым генералу, который сам правил автомобилем-амфибией и был одет в комбинезон, как рядовой водитель. Оказалось, что это командир 25-й пехотной дивизии. Солдатский комбинезон понадобился ему вряд ли для того, чтобы ввести в заблуждение русских, которые — он это знал — не тронут его и пальцем, если уж он угодит к ним в плен, а чтобы понадежнее затеряться среди своих же, если не удастся выйти из окружения… Мехтиев пожалел о несостоявшейся «вечерней беседе» с командиром той самой пехотной дивизии, которая так яростно обороняла южные подступы к Бендерам. Чем бы мог оправдать этот «закамуфлированный» генерал подлых убийц глушковского конвоя?

Как любил лейтенант Глушко с этакой застенчивой улыбкой поговорить о будущем… Очень жаль его, да и всех автоматчиков… Кольцо в кольце…

Мехтиев подошел к дежурному радисту, чтобы узнать, не удалось ли связаться со штабом корпуса или со штабом армии, если уж штаб дивизии то появляется в эфире, то исчезает опять надолго. Радист, нескладный немолодой сержант, больше похожий на какого-нибудь ездового из полкового обоза, сладко похрапывал около включенной рации. Бахыш присел рядом. Откуда-то снова передавалась музыка, но это был не Бетховен, как в прошлый раз, это, пожалуй, Бах. Да-да, Бах с его органной мощью.

Музыка неожиданно оборвалась, и совсем издалека возник знакомый голос московского диктора: сообщалось, что сегодня Париж полностью освобожден от немецких оккупантов. Мехтиев даже привстал. Далекий акварельный Париж ощутимо приблизился к нему на расстояние броска в атаку: ведь это и за Францию гибли его солдаты — здесь, на Днестре, под Шерпенью, которую обороняли немцы, переброшенные из-под стен Шербура накануне десанта Эйзенхауэра…

В углу землянки узла связи прикорнула и Дуся. Неверный, плавающий свет от самодельной лампы из снарядной гильзы медленно скользил по ее утомленному лицу. Дуся не жалела себя: дежурила у телефонов сутками напролет, бессменно. Никакие уговоры не действовали. А ее презрение к смерти, кажется, смущало самую смерть всякий раз, когда и видавшие виды мужчины врастали в землю под ожесточенным огневым налетом или разбойным, леденящим свистом авиационных бомб. Дуся вроде бы и не понимала, что же происходит вокруг нее, и если укрывалась, то последней.

Бахыш постоял у входа в землянку, где тянул ночной прохладный ветерок, и подошел к Дусе, осторожно укрыл ее плащ-палаткой; хотел было разбудить дежурного телефониста, но и его пожалел: пусть отдохнет с часок до полуночи.

Выйдя наружу, он обратил внимание, что в небе кое-где взлетают осветительные ракеты. Немцы даже тут, на вынужденной ночевке в степи, освещали свою импровизированную передовую, опасаясь русских разведчиков. А кто сейчас будет рисковать жизнью ради лишнего пленного, когда их и без того сколько угодно — от рядовых до генералов? Просто-напросто и тут срабатывает условный рефлекс: раз остановились — значит, оборона, а если оборона, — то по всем правилам, включая ракетную иллюминацию.

Мехтиев подумал: добрался ли до штаба дивизии лейтенант Айрапетов? Должен бы теперь добраться… Когда он в сумерках увидел Жору на командном пункте, то не поверил глазам своим.

— Товарищ майор, по приказанию наштадива прибыл для выяснения обстановки, — доложил офицер связи.