Читать интересную книгу Ветры славы - Борис Бурлак

Однако военная судьба продолжала опекать Мехтиева. Едва головная волна атакующих достигла на правом фланге критически близкого расстояния до полкового рубежа, той крайне опасной дистанции, когда поздно искать спасения в какой-нибудь воронке, а выход один — рывок вперед и рукопашная, — вот именно в такое-то трагедийное мгновение, еще разделяющее трепетную жизнь от верной смерти, до полусотни немцев бросили оружие и побежали навстречу поднявшимся в полный рост бойцам третьего батальона. Немецкий левый фланг вдруг обнажился. Остальные, после некоторого замешательства, повернули восвояси: чья-то властная рука продолжала управлять этой онемевшей массой.

Огонь с обеих сторон ослаб, начал затихать.

Бахыш глубоко, прерывисто вздохнул: еще один день августовской страды кончился. Никто вчера не догадывался, что он выдастся таким тяжелым.

Неужели все это повторится завтра? Не может быть! Где-то, конечно, на подходе обещанные танки…

* * *

До чего же это хлипкое словечко «нервничать», оно никак не вязалось с могучим видом и уравновешенной натурой генерала армии Толбухина. Даже в те дни, когда ему нездоровилось, он стойко держался на ногах, не позволяя себе ни малейших скидок на хроническое недомогание, и пристально, вдумчиво следил за ходом боевых действий, которые теперь близки к завершению. Но от Бирюзова, почти всегда находившегося рядом с командующим, ничто не ускользало. Он видел, как Федором Ивановичем овладевает скрытое беспокойство, вернее, не беспокойство, а просто-напросто нетерпение, и догадывался, чем это вызвано.

Сегодня Толбухин прямо заявил начальнику штаба:

— Я-таки, Сергей Семенович, поеду в район Котовского.

Бирюзов коротко глянул на него сбоку, понимающе улыбнулся. Но командующий продолжал рассматривать на карте заштрихованные синим «блуждающие котлы» неприятеля. Среди них выделялась крупная группировка немецких полуразбитых дивизий, нависшая с севера над селом Сарата-Галбена. Это и были остатки 6-й армии, которую Федор Иванович помнил еще по Сталинграду.

— Не знаю уж, что с ней приключилось… — будто сам с собой рассуждал Толбухин. — Ведь эта шестерка похвально умела сдаваться в сорок третьем, а тут досадная осечка. Вот так…

— Никакой осечки, Федор Иванович, — осторожно возразил генерал Бирюзов. — Мы слишком торопим события, которые имеют свой естественный ход. Не позже чем завтра к вечеру или послезавтра вся операция завершится полностью.

— Не успокаивайте вы меня.

— Из штарма 57-й час назад доложили, что полк Мехтиева, посланный Шкодуновичем в Сарата-Галбену, взял в плен несколько сот немцев.

— Хвала полку. Но там, в районе Котовского, тысячи и тысячи этого бродячего войска. Нет, надо ехать… — Толбухин заторопился, начал складывать карту гармошкой, чтобы вложить ее в планшет, под целлулоидные створки.

Бирюзов перехватил у него это совсем уж адъютантское занятие; однако прежде чем свернуть карту, он пометил на ней, где именно — в районе высоты двести девять и девять — идут сейчас затяжные бои с окруженным противником.

— Завтра вернусь. А вы тут, Сергей Семенович, поручите командованию 37-й армии послать парламентеров к окруженным в районе Чадыра. Ультиматум тот же, что сегодня сбрасывался с самолета.

Бирюзов выпрямился, утвердительно кивнул в знак того, что все будет выполнено в точности.

Они простились у ворот, и Толбухин направился к машине. Но как раз в это время позвонили из Москвы, Бирюзов быстро вернулся в избу, а Толбухин нетерпеливо ожидал его у машины.

— Ну что? — спросил он начальника штаба, когда тот вышел на чисто вымытое крылечко. — Не томите душу.

Ставка Верховного Главнокомандования заранее предупреждала командующего фронтом, чтобы он сегодня был на месте и ждал весьма важную директиву.

Толбухин пожал плечами, сказал:

— Поезжайте вы, коли так.

Бирюзов изящно козырнул и едва сдержал лукавую улыбку, довольный тем, что никуда уж не поедет теперь командующий, которому и без того всю неделю неможется.

Через каких-нибудь полчаса, обогнав тянувшиеся на запад автомобильные обозы, машина Бирюзова вырвалась на тот завоеванный оперативный простор, на котором не первый день совершают свои замысловатые эволюции мехкорпуса и стрелковые дивизии.

Противоречивые чувства вызывал обычно у Сергея Семеновича сам лик только что освобожденной земли. Всюду свежие следы боев: черные бомбовые воронки вдоль разъезженного большака, сорванная со столбов путаница телефонных и телеграфных проводов, брошенные немецкие повозки и подле них пристреленные лошади, кое-где сгоревшие делянки хлеба за густо-зелеными виноградниками, петляющие объезды вокруг наспех взорванных полевых мостов в балках, исполосованные танковыми гусеницами молодые лесочки по берегам родниковых речек, устало бредущие по обочинам дороги безлошадные цыганские таборы — эти вечные спутники наступающих войск на южном театре военных действий… Все это отзывалось глухой, застарелой болью в душе Бирюзова. Но боль постепенно утихала, когда он окидывал мысленным взглядом еще один возвращенный к жизни край: или знаменитую кочегарку — весь Донбасс, или несравненный Крым — от Керчи и до Севастополя, или вот многострадальную Бессарабию, воспетую еще Пушкиным…

По пути в Котовское Бирюзов заехал на КП 4-го гвардейского мехкорпуса. Его встретил генерал Жданов. Пока они вдвоем уточняли обстановку, в лесу, рядом с командным пунктом, появились немцы. Штабные офицеры, схватив кто автоматы, кто гранаты, побежали к лесу, куда уже вызвали самоходный артполк.

Самоходки подоспели вовремя, и вскоре немцы были рассеяны; но то был не первый случай, когда солдатам и офицерам Жданова приходилось отстаивать штаб своего корпуса, рейдирующего по глубоким тылам противника, а не только громить немецкие штабы.

Толбухин тем временем узнал о других событиях, вовсе неприятного характера, — о бесконечных контратаках против 82-го стрелкового корпуса, который немцы даже потеснили. Отыскав по радио Бирюзова, командующий фронтом приказал сегодня же встретиться с командармом Гагеном и вместе принять решительные меры к восстановлению положения…

Еще днем в мехтиевский полк направился офицер связи лейтенант Айрапетов, однако до сих пор никаких сведений оттуда не поступило. Радиосвязь не работала вторые сутки, как в воду канул и лейтенант. Единственное, что выяснилось, да и то кружным путем, через штаб армии, которому удалось на короткое время «нащупать» в эфире Мехтиева, — это то, что он вышел в заданный район, где с пяти часов утра ведет бой с противником, идущим на прорыв; туда, правда, посылалась недавно девятка «Илов», которые помогли бойцам Мехтиева, дали им немного передохнуть, но сейчас немецкие атаки следуют одна за другой.

Шкодунович позвонил в штаб дивизии: нет, офицер связи пока не вернулся, нет, ничего нового сообщить не могут.

Танки, танки…

Вот когда они нужны позарез: только с помощью танков можно наверняка выручить мехтиевский полк из беды. Только с помощью танков…

Николай Николаевич долго не мог сомкнуть глаз в тот поздний вечер: ему виделся его любимец Мехтиев, картинно гарцующий на своем коне перед полковой колонной, готовой выступить в неприятельский взбудораженный тыл, полный всяких неожиданностей.

* * *

Чем больше генерал Фриснер привыкал к мысли, что 6-я армия окружена, тем равнодушнее относился к разным другим несчастьям, включая выход Румынии из коалиции. В катастрофической судьбе 6-й армии для него, Фриснера, символически отразилась не только судьба всей группы армий «Южная Украина», но и всего вермахта. Генерал боялся этой мысли, гнал ее от себя, однако каждый раз, когда он оставался наедине со своими мрачными раздумьями, она не давала ему покоя.

После недавнего ночного звонка из Берлина ему окончательно стало ясно, что Гитлера поразило именно румынское предательство, а не разгром немецких войск в Бессарабии. И в этом он снова увидел дурное предзнаменование скорого бесславного конца вермахта. Уж если неминуемая гибель 6-й армии, которая дважды воскресала из мертвых, меньше тронула фюрера, чем измена бухарестского короля, то, значит, фюрер не отдает себе отчета в том, как плохи дела на южном фланге. А вот он, Фриснер, отчетливо представляет, как с этим новым уходом 6-й армии в небытие соотношение сил на балканском направлении круто меняется в пользу русских.

Что же касается личной судьбы, то Фриснер почти не сомневался теперь, что Берлин оставит его (в качестве козла отпущения) на посту командующего какой-нибудь другой армейской группировкой. В июле он был назначен командующим группой «Север», в августе — группой «Южная Украина». Ну а в сентябре куда забросит его злой рок? Вообще-то лучше быть разжалованным сейчас, еще до окончания войны… Нет, он никогда еще не испытывал такого безразличия ко всему, что ждет его в скором времени. Еще недавно, в первые дни отступления, он мотался на личном самолете «физилер-шторх» из конца в конец линии фронта, пытаясь хоть что-нибудь предпринять, лишь бы наладить отход войск за Прут; а со вчерашнего вечера все потеряло значение, раз главное — танковое — кольцо русских замкнулось вокруг 6-й армии.