В этот момент грянул сигнал тревоги. Несколько минут – и мы уже на плацу в полной боевой готовности. Замполит батальона, к которому приписана наша рота, объявил:
– Китай напал на дружественное суверенное государство Вьетнам. Идут ожесточенные бои. Агрессору удалось захватить значительные территории. Зафиксировано применение химического оружия. Природно-климатические условия в зоне конфликта во многом схожи с нашими. Мы должны быть готовы, в случае необходимости, оказать помощь братскому вьетнамскому народу. В связи со сказанным необходимо уделить особое внимание повышению боеготовности подразделений. В свете последних событий командирам подразделений усилить занятия по выработке навыков применения химической защиты…
– Рядовой Радзиевский, – прозвучало за спиной, – командир полка вызывает.
Мои глаза встретились с неизменно спокойным взглядом Егорова. Не успев обратиться, получил короткое:
– Выполняйте.
Торопливо следую за посыльным. Встречающимся на пути офицерам отдаю честь, при этом замедляю шаг, на что получаю быстрое ответное приветствие.
Мешковатому майору не до меня, он просто прошел мимо, занятый своими мыслями. А вот низкорослый капитан с заостренными чертами лица обязательно к чему-нибудь придерется, сразу видно по пристальному взгляду.
– Рядовой, как честь отдаете?! Пилотку поправьте!
Он видит меня первый и наверняка последний раз, но воспитанное системой желание дрючить стоящих на более низких ступенях неистребимо. Может не желание, а ответная реакция: если так поступают со мной, думается ему, то куда-то необходимо же это вылить, не домой же нести.
Поднимаемся на второй этаж, приближаемся к посту номер один – знамени полка, охраняемому двумя солдатами. Они застыли по стойке «смирно», правая рука фиксирует у ноги карабин. По их лицам видно, что стоят не первый час. Пока никого из начальства нет, вторая нога полусогнута. Посыльный открывает дверь и докладывает о моем прибытии.
Подполковник Плотников стоит у большого дубового стола с резными ножками. Рабочая поверхность обтянута кожей. Папки и отдельные документы в небольшом количестве аккуратно разложены по стопкам. Несколько телефонов, трубка одного из них в руке у Плотникова. Подполковник стоит лицом к окну, форма элегантно подчеркивает спортивное телосложение. В деталях улавливаются повадки щеголя. По слухам, уходит учиться в академию.
Попав в поле зрения, получаю молчаливое разрешение сесть. День наполнен неожиданными событиями, пытаюсь угадать продолжение. Размышления мои прерывает вопрос:
– Как проходит привыкание к армейской жизни? Есть ли притеснения со стороны старослужащих?
– К службе претензий нет, товарищ подполковник.
– Слышал, тебя собирались избрать секретарем комсомольской организации. Собрание было?
– Собрание назначено на завтра.
– Отлично, – оживился он. – Есть вопрос, который следует дополнительно рассмотреть на собрании. Вы как член партии должны понимать, что ситуация в вооруженном конфликте непростая. Наша страна не может официально послать вооруженные силы на помощь Вьетнаму. – Он сделал паузу вроде той, из первого разговора, а затем продолжил: – Добровольцев – может. Завтра мне нужны заявления в письменной форме. – Манера изложения и тон сомнений не оставляли – речь шла не о просьбе. – Надеюсь, Вам удастся объяснить сложившуюся международную ситуацию и повести комсомольцев за собой личным примером. Если вопросов нет, свободны. Завтра доложите результаты.
– Есть! – Я отдал честь и направился в расположение роты.
По сравнению с перспективой участия в военных действиях против Китая на территории Вьетнама прежние самые жуткие прогнозы представлялись в розовом цвете.
31
Копыта глухо врезаются в мягкий чернозем. Лучи солнца, касаясь крон деревьев, растворяются в лесной чаще. Отряд из десяти красноармейцев под моим командованием выполняет особое задание.
Уездный центр Мена переходил из рук в руки. Белые по железной дороге получали подкрепления из-за Десны. Эшелоны, перевозившие живую силу, оружие и боеприпасы хорошо охранялись. Прилегающая к участку железной дороги территория от реки до Мены была напичкана постами, засадами и контролировалась конными разъездами.
Родные места помогали под покровом сумерек через поляны и тропинки, минуя заставы, вести отряд к железнодорожному мосту. Стемнело. Продвигаться в темноте становилось опасно, бойцы и кони вымотались. «Рукой подать до родного села, где можно перекусить, немного поспать, а коль повезет, так и к Вальке наведаться», – подумал я и приказал спешиться.
– Хоронитесь здесь тихо, покамест не ворочусь, – распорядился я и добавил: – Ежели белых в деревне нет, заночуем.
– Не горячись, Вань, – по-товарищески увещевал Григорий, – а вдруг тебя поджидают, они ж тоже не дурни какие-нибудь, сыты уже твоими наскоками.
– Так я и не собираюсь на рожон лезть. Тишком гляну, что да как, и разом обратно, – настаивал я. Можно б отрубить, мол, не твое дело, но цыган боевой товарищ, да и в деревне, когда с соседскими за девок бились, не раз на выручку приходил.
– Тогда вместе пойдем, – насупился он, чувствуя что меня не переубедить.
– Ежели со мной что случится, ты за старшего. Рисковать вдвоем нельзя, каждый боец на счету. А передышка нужна, а то лошадей загоним.
На том и порешили.
Сливаясь с кустами и деревьями, добрался до крайних изб, что неподалеку от леса притаились. Улиц избегал, все огородами. У тетки Серафимы злющий Полкан, чуть за ногу не хватил. Еще когда яблоки таскали, беда с ним была: то штаны порвет, то картуз истреплет. Чумной, одно слово. А вот за этим сарайчиком и родной дом. Запахло мамкиными щами, картошкой печеной, ноги сами подпрыгнули, легко перемахнув через забор.
Окна закрыты ставнями. Раньше, когда батька был, редко запирали, а нынче не те времена, да и мать в доме одна. Стучать тихо – не услышит, наверняка на печи спит, только соседей встревожу. Да и кто его знает, что нынче в деревне делается. Через крыльцо лезть без пользы, дверь на оглоблю закрыта. Подхожу к сенцам, достаю шашку, просовываю меж косяком и створкой, медленно поднимаю тяжелый крючок и со скрипом открываю дверь. Вхожу, тихо притворяю дверь.
Под ногами что-то хрустнуло. Не похоже на мать, чтоб не прибрано было. Чиркаю спичку от себя – при мне Федька, сын соседский, чиркнул на себя, и сера горящая прямо в глаз. Орал жутко, потом, как разбойник, с повязкой черной ходил. Обиду затаил, дескать, спички негодные ему подал. Я потом под проходящий поезд чудом не упал – его проделки. Глаза поднимаю осмотреться – на меня штыки направлены, их белые держат. Рванулся назад, по затылку что-то тяжелое ударило, в голове заходило, закружилось, ноги соломинами подломились…
Темно, доносятся обрывки слов… Вода быстрыми ручейками бежит по лицу, тело ломит, над ухом кто-то орет. Приоткрываю глаза. За столом у окна на месте где раньше всегда сидел отец, до того как уехал на прииски и не вернулся, развалился офицер. Видно хорошо звезданули, не могу понять, какого чина будет.
– Очухался наконец? – полусонным голосом спросил он.
Получается, давно поджидали. Лицо заспанное, китель не застегнут, кобура с портупеей лежит на столе.
– Удивлен, Иван, нашему визиту? Не ждал гостей золотопогонных? Зря ты о нас плохого мнения. Видно, не научили твою лихую голову, что противника опасно недооценивать. Да, не хватает вам наших знаний, а нам вашей наглости. Контрразведка, к сожалению не та, что была при царской армии, но некоторые задачи решать способна. Тебя вот, кстати, поймали. Все очень просто, как по учебнику. Диверсионные операции, характеризуемые хорошим знанием местности и привлечением местного населения, как правило, проводятся при непосредственном участии аборигенов или долго проживавших на данной местности людей. Выяснить, кто подался в красные, дело несложное. Деревня твоя, как и вся Россия, расколота на части, недругов у тебя хватает.
Он замолчал, услышав шум за дверью. Раздался чей-то голос:
– Штабс-капитану Арцыбашеву срочно прибыть в штаб.
– Вынужден прервать нашу беседу, – сказал он, и повернулся к вестовому, – с рассветом доставьте его в штаб.
32
Улица большого города. Время около полудня. Жарко. Электронное табло информирует: температура воздуха плюс пятьдесят градусов. Не покидает ощущение сауны, из которой не выйти, и ноги сами приводят к телеге с горой лимонов. Худощавый индус разрезает их и пропускает через напоминающий мясорубку механизм. Отходы производства уже образовали огромную кучу, которые с удовольствием пережевывает корова. Она же перерабатывает их в лепешки, создавая тем самым рай для мух, которые, не в силах определиться, суетливо курсируют между результатами человечьей и коровьей переработки. Замкнутый природный цикл – не эстетичен, но совершенен. Понимаю, что даже острая жажда не заставит меня стать звеном этой цепочки.